Проделки лесовика - Дмитрий Ольченко

Дмитрий Ольченко «Проделки Лесовика»

ПРОДЕЛКИ ЛЕСОВИКА

Я хорошо знаю этого мальчишку, он живет в нашем доме, перешел в шестой, учится неплохо, но мог бы и лучше. Мешает богатое воображение, с которым Юра никак не может сладить. Вот учитель начал объяснять новый материал, Юра настроился слушать. Но спустя несколько минут его уже нет на уроке — необузданная фантазия тихонько взяла его за руку и увела в иные миры...

Юра много читает, особенно увлекается историческими романами, книгами о животных и путешествиях. Считает себя всезнайкой.

Однажды отец спросил его, знает ли он, как пахнет лес утром, в середине дня и вечером?

— В любое время суток — и даже ночью — лес пахнет лесом.

Ну что тут скажешь! О чем бы его не спросили — у него всегда готов ответ.

В прошлом году отец взял отпуск и вместе с сыном в начале августа поехал в край своего детства, в глухую полесскую деревеньку над речкой Ствигой, где жила Юркина бабушка.

Через несколько дней после приезда отец объявил, что завтра с утра пораньше они отправляются за грибами. И хоть сын не любил просыпаться на заре, отцу удалось разбудить его. Наскоро выпив по кружке теплого молока от бабушкиной козы, грибники сели в проезжающий автобус. Проехав километров пять-шесть, они остановили автобус и сошли прямо в лес.

Так вот все и началось...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Свет утреннего солнца, яркий и мягкий, остался на опушке. В лесу грибников окружил зеленый полумрак. У Юрки было такое ощущение, будто они не вошли в лесные заросли, а нырнули в них. Ноги путались в густой траве. Ну и дорожку выбрали! Ею, похоже, лет сто никто не пользовался. Сто — это так, для красного словца. Самый свежий след был оставлен телегой лесника на мокрой после дождя земле, а дождь прошел дней пять тому назад.

Через полчаса они свернули на другую дорогу, еще более глухую и заросшую. Потом долгое время пробирались по тропинке, заметной только глазу отца. Юрка удивлялся: «Какая же тут тропа? Никакой тропы нет!»

— Как же нет, вот она, смотри хорошенько... Еще полчаса — и мы придем на бывшую партизанскую базу. Мы оставили ее летом сорок второго, после воздушного налета. Леса тогда горели целую неделю. Теперь там здорово грибы растут.

— А там можно что-нибудь найти?

— Что именно?

— Автомат... или гранату какую-нибудь.

— Не думаю. Прошло столько лет...

Лес в этих местах был старый. Могучие шатры дубов и лип возвышались над остальными деревьями — вязом, осиной, ильмом... Юрке иногда казалось, что из-за каждого дерева, из-за каждого куста за ним следят чьи-то подозрительные глаза, вызывая смутную тревогу. Не думайте, что он боялся! Чего бояться, если он, можно сказать, вооружен до зубов — отец вручил ему карманный нож с длинным сверкающим лезвием и ягуаром на пластмассовой ручке.

Тонко попискивали, перелетая с ветки на ветку, синицы. Черные дрозды, обеспокоенные вторжением людей, с резкими криками взлетали с земли и скрывались за деревьями. Лес незаметно изменился, но что изменилось — Юрка не мог сказать определенно. Вроде бы меньше стало старых деревьев, больше березняка. Отец остановился. Чувствовалось,— волнуется... Взгляд стал просветленным, задумчивым.

— А воронки-то уже почти не видны... Позарастали.

Юрка присмотрелся: земля здесь была неровная, вся в ухабах, яминах.

— Это воронки?

— Это — землянка. А вот здесь — воронки. Пройдет еще пять или десять лет — совсем ничего не останется. Никаких следов... Так-то, малыш... Здесь и начинаются грибы. Гляди в оба. Но сначала подойди сюда и хорошенько запомни этот гриб. Видишь? Поганка. Смертельно ядовита.

Какое-то время они шли рядом. Отец разъяснял, чем серая сыроежка отличается от поганки, рассказывал, что сыроежки бывают и красные, и золотисто-желтые, и синевато-зеленые, и лиловые... Лучшие грибы — белые. Их легко запомнить. Это — подберезовик... Вот моховичок.

— По моим следам не ходи, останешься без грибов. Держись сбоку, на расстоянии голоса.

Юрка слушал отца вполуха. Пытался разобраться в своих ощущениях, навеянных лесом.

— Я думал, здесь больше птиц!— сказал разочарованно.

— Их надо уметь видеть,— возразил отец.— Птиц здесь предостаточно. Вообще, в лесу много такого, к чему надо привыкнуть.

— Почему же они не поют?

— Они поют весной и в начале лета, когда строят гнезда. Сейчас у птиц другие заботы — выкармливают птенцов, приучают их к самостоятельной жизни. Сам понимаешь — не до песен. Некоторые синички начинают собирать корм в четыре утра, а заканчивают с наступлением сумерек. Делают по триста, а то и по четыреста вылетов.

— А это что? Слышишь?— навострил уши Юрка. Где-то за деревьями слышалось короткое, мелодичное, трубное: «Тун-тун-тун!»

Отец знал, что так кричат удоды. Но ему хотелось внести в Юркино восприятие леса некоторую сказочность, и потому сказал, что это кричит Лесовик, древний лесной хозяин. Отец говорил тоном загадочным и серьезным, так что у Юрки, городского мальчишки с чрезвычайно развитым воображением, не оставалось ни тени сомнения — отец говорит правду.

— Чем же он занимается в своем лесу?

— Следит за порядком. Хозяин ведь!

— А какой он из себя?

— Трудно сказать, какой,— отвечал отец, отводя палкой ветку и заглядывая под куст.— Его мало кто видел. И тот, кто видел, уже не мог никому ничего рассказать.

— Почему?— насторожился Юрка.

— У Лесовика такой обычай: каждого, кто его увидит, он превращает в дерево или в какого-нибудь зверька, а то и в птицу.

— Не может быть!— Юрка даже рот разинул от изумления.

— Тебе-то бояться нечего,— засмеялся отец.— Ты все равно не сможешь увидеть Лесовика, даже если столкнешься носом к носу.

— Как так?— в Юркином вопросе прозвучало огорчение.— Другие могут, а я что — рыжий?

— Видишь ли, у тебя серые глаза,— сказал отец.— Да еще и с зеленоватыми прожилками.

— Ну так что?

— А то, что у Лесовика глаза точно такого же цвета, может быть, чуточку позеленее. Ему самому нравятся сероглазые. Потому-то он им и не открывается, чтобы поневоле не пришлось причинять им зло.

— А ты разве не боишься его увидеть?

— Не боюсь,— ответил отец.

— Но у тебя же глаза не серые!

— Верно... Только мне ведь уже за тридцать! Над людьми, которым больше тридцати, Лесовик не властен. Он и не открывается им...

Солнце поднялось высоко. Его лучи, дробясь о листву деревьев, падали на землю пугливыми золотистыми зайчиками.

— Юрка, ты о чем это размечтался?— крикнул отец.— А кто грибы будет собирать?

Мальчишка очнулся, по примеру отца вырезал палку с рогулькой на конце и пошел по лесу, заглядывая под каждый куст.

— Тун-тун-тун! Тун-тун-тун!— долетало уже с другого конца. Между кронами деревьев голубело небо, по нему изредка проплывали тяжелые белые облака. Тишина в лесу стояла необыкновенная. Такой тишины Юрка никогда еще не слышал. Ее подчеркивало все: и млеющие в утренней дремоте деревья, и осторожное перепархивание синиц, и падение подточенного червем желудя, и мелодичная флейта иволги, и стрекотание сороки, и таинственное «тун-тун-тун!»

Грибы не торопились в корзинку. К ним еще не приноровились, наверное, глаза, привычные к городскому пейзажу. Но вот в зеленой траве, вовсе и не под кустом, показалась оранжевая шляпка подосиновика, и лес огласился торжествующим возгласом: «Нашел!»

— Вот и хорошо,— сказал отец,— глаза у тебя зоркие.

Они шли все дальше, время от времени аукая. Вначале Юрка, срезав гриб, подходил к отцу спросить, не ядовит ли. И когда отец говорил, что гриб замечательный, что даже у него такого гриба еще нет, мальчишку распирало от гордости.

Грибы стали встречаться чаще. Теперь уже они определяли путь по лесу. Мальчик так увлекся, что не всегда отвечал на отцовский зов.

Грибы привели его на пологий склон заросшего кустарником лесного оврага. В глаза бросились густые заросли с ярко-красными ягодами.

— Папа, здесь малина!— воскликнул Юрка. Он не спустился, а скатился кубарем в овраг.

Переспелые ягоды таяли во рту. В ответ на приглушенный расстоянием оклик отца мальчишка крикнул, что собирает малину. Ягода за ягодой отправлялись в рот. Наемся, решил он, а потом в корзиночку наберу. Бабушка обрадуется. Только вот досада — по краю зарослей малину кто-то обобрал, а забираться в чащу боязно. Малина колется, к тому же кусты кое-где опутаны паутиной, а где паутина, там и пауки, а пауков кто не боится! Собирая ягоды, спустился вниз по оврагу и нашел протоптанный кем-то в зарослях проход. По нему углубился в чащу, где ягод было заметно больше.

В верхней части оврага послышался навалистый шум, треск ломаемых веток. «Ого, папа продирается, как танк»,— подумал Юрка и хотел было окликнуть его. Но прежде оглянулся и увидел нечто такое, от чего кожу на спине и на голове стянуло холодком. В нескольких метрах стоял медведь и таращился маленькими, заплывшими (эта деталь особенно врезалась в сознание) глазками. Вокруг глаз вился рой мошек. Для медведя Юрка тоже оказался неожиданностью — зверь коротко рыкнул и присел. Секунды, пока длилось оцепенение, показались вечностью. Но вот Юрка пришел в себя и... нет, не закричал. Завизжал! Да еще как! Медведь судорожно взмахнул перед собственным носом лапами, будто отгонял слепней, и в следующий миг бросился прочь. Юрка перевел дух и рванул в другую сторону. Корзинка цеплялась за кусты, грибы вывалились, но мальчишка и не замечал этого — мчался во весь опор. Бежал, не выбирая дороги, подминая кусты или продираясь сквозь них. Сколько бежал — не помнит. Остановился потому, что почувствовал: еще немного — и сердце разорвется. Ноги дрожали, подкашивались. Прислонился к дереву, прислушался, нет ли погони. Кто знает, что за зверь медведь этот! Тихо. Только где-то вдали слышалось безмятежное: «Тун-тун-тун!»