Путь океана: зов глубин (СИ) - Александра Райт

— Негодяй он сам, негодяев и насобирал с Морского Шёлкового-то! Ну кто, кто в своём уме будет брать в команду выродков с Мейлонга, а? А⁈

Моряки закипали. Раздались голоса, возмущённые словами, бросающими тень на Гильдию. Но были и те, кто поддерживали боцмана.

— Негоже так к своим же относиться. Не по-людски это! — горько добавил Толстяк Жиль и вытер слезинку блестящей от жира пятерней.

Как бы ни были интересны мнения раскрасневшихся сторон о загадочном Венсане, Селин отметила помрачневшее лицо капитана. То ли само имя поверженного врага, то ли оскорбления в адрес Гильдии Мореходов, казалось, причиняли ему боль. Он с трудом принял прежний невозмутимый вид и громко ударил по столу. Распря немедленно утихла.

— Отставить! Мы — дети Гильдии, и должны об этом помнить, — он отпил из бокала так, будто запивал морского ежа, и бодро продолжил:

— Как я уже сказал, без вас не случилось бы этой победы! Выдам боевые, как только сойдём на берег!

— Ура капитану!

Тотчас же поднялся гвалт. Зазвенели бутылки. Как будто и не было споров и разногласий. Перебивая друг друга, моряки делились, кто на что хочет раскошелиться, в каком месте и сколько раз.

Антуан тем временем завладел вниманием присутствующих и оживленно рассказывал свои впечатления от боя.

— Галеонные фигуры в виде драконов! Чёрные флаги! Это непередаваемо! — разглагольствовал кузен, срываясь на восторженный крик и размахивая своим кубком. — От лица рода де Сюлли объявляю вам благодарность за пример истинного мужества в пылу морского боя, что навсегда запечатлелся в моём измученном сердце! Я буду век у вас в долгу, друзья мои!

Он даже не замечал, как мореходы беззлобно посмеиваются над ним, и продолжал ораторствовать.

Тем временем Селин боролась с бурей противоречивых чувств. И чем больше силилась понять происходящее, тем меньше получалось. В голове не укладывалось, почему столь масштабные потрясения, очевидные внутренние разногласия мореходов так легко сменялись на искреннее и веселое торжество? Она тревожно всматривалась в лица моряков, вот только что готовых устроить драку, а теперь вовсю обнимающихся.

— Мор-ре сейчас лас-сково, а потом вдр-руг свир-репо. Жизнь-то — штука хр-рупкая, уж поверьте, а мы — не бес-смертные, нет, миледи. Сегодня кому-то из нас повезло, а кому-то — нет. Завтра не повезёт уже нам… Мы попр-рощались с братьями, и сейчас пр-разднуем, как сделали бы и они, будь на нашем месте. Бес-сконечно скор-беть о пр-рошедшем — значит доб-ровольно отвер-ргать дары жизни. Так было, и так буд-дет, сударыня…

От скрипучего голоса Маркиза над самым ухом Селин едва сдержала дрожь. Неужто он ещё и мысли читать умеет? Тем временем, лекарь придирчиво собрал со стола тарелки с кушаньями, по его словам — для раненых, что не смогли присоединиться к застолью, и откланялся.

Де Круа задумчиво посмотрела ему вслед и с облегчением отметила, что с уходом старика в помещёнии словно посветлело и стало легче дышать.

Сидящая рядом Дафна случайно задела Селин локтем и принялась рассыпаться в неловких извинениях.

— Пустое! Лучше расскажите что-нибудь и о капитане, — портвейн с ломтиком ветчины сделали своё дело, и приятное тепло разлилось по телу де Круа

Юнга задумалась.

— Самый молодой капитан в Гильдии. Ему ведь всего двадцать пять лет!..

— Дафна, не огорчайте меня, называя очевидное. Какой он?

Девушка зажмурилась и в один глоток опустошила кружку.

— Наш капитан Витал — самый лучший в мире! — затараторила она громким шёпотом. — Всегда думает о команде и о «Крылатом» прежде себя. Любит искусство и всякие редкие штуки. Он самый умный, самый надёжный, самый справедливый!.. Терпеть не может лимонов. А ещё по утрам любит крепкий кофе с щепоткой корицы и кардамоном. Но надо совсем чуть-чуть и не сильно горячий. Доверяет только мне его делать…

Дафна выдохнула и победоносно усмехнулась: ни у кого нет такого капитана, как наш!

Де Круа рассеянно улыбалась и не понимала, что больше её умилило — доверие ли внезапно разговорчивой юнги или совершенно неожиданные стороны характера капитана. Потому она аккуратно продолжила расспрос, стараясь не слишком демонстрировать любопытство и восхищение.

— У такого отважного капитана наверняка есть и чудесная супруга…

— Что вы, миледи!.. Он холост.

— Надо же… Он упоминал некую Уну. Кто это? — Селин вспомнила, как он назвал её этим именем, явно обознавшись.

— А. Да русалка эта его, — весь вид Дафны был таким, как если бы русалки делом самым обыденным. Но на удивлённо поднятые брови де Круа она подавила смешок, — Он конечно злится, называет её морской принцессой… но, миледи, вот лично я никогда её не видела! А он уже сколько жемчугов извёл на эту стерву! Знай себе бросает в воду по жемчужине и что-то бормочет… Да и в альбомах у него промеж рисунков она всегда в разных видах… Что ни каракули, на следующем листе обязательно она… Всё гоняется за выдумками наш капитан, и совсем не замечает хороших всамделишных людей рядом…

Поймав на себе вопросительный взгляд, юнга смутилась и натужно рассмеялась.

Селин открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но раздался громкий голос изрядно развеселившегося Антуана.

— А знаете ли вы, какое у моей кузины прекрасное сопрано⁈ Да-да! Она поёт… пела… партии разных опер!.. Как её… — глаза де Сюлли-младшего влажно блестели. — Селин, прошу… Вы будете потрясены её вокалом, друзья, уверяю!

Мгновенно де Круа натянула свою самую любезную улыбку и уже начала выбирать наиболее страшное возмездие, которое постигнет кузена за эту неслыханную выходку. С каких пор привычка волочиться за заезжими актрисками сделала его экспертом в вокальном искусстве⁈ И как он вообще может…

Изрядно поддатые моряки заулюлюкали.

— Давай, дворяночка! Дай жару! — раздался многоголосый расхлябанный хор, и вокруг всё стихло.

На неё уставились не меньше четырёх дюжин пар глаз разных степеней мутности.

Позабыв о приличиях, ей захотелось убежать и запереться в каюте. Однако встретив заинтересованный взгляд капитана, Селин нервно улыбнулась, выдохнула, осушила бокал и…

Она делала это уже сотни раз с самого детства. В салонах имя Селин де Круа было на слуху как дань моде на причастность к высокому искусству, как знак тонкого вкуса хозяев и как лёгкий намёк на фривольные пристрастия некоторых господ. Селин и сама понимала, что потакая увлечению, скользит по грани между бесстыдством и искусством, ведущим в сословную бездну, щедро оплачиваемую «ценителями прекрасного». Однако же сейчас, на корабле, по необъяснимой причине, ей как никогда стало боязно. Здесь не было ни простейшего клавесина, ни продуманного потолка, что воспроизводят необходимую глубину звука… В конце концов не было публики, способной оценить всю красоту и