Сын скотьего Бога - Елена Жаринова

— Сама жирная свинья, — вставила Ильмерь, словно почувствовав его поддержку. Тогда Волх подошел к ней и дал пощечину. Несильную, только чтобы поставить на место. Как обычно. И Ильмерь, как обычно, презрительно скривилась. Волх начал злиться по-настоящему.

— Я же сказал, не смей дерзить княгине!

— А если буду? — прищурилась Ильмерь. — Тогда что? Убьешь? Ну, убей.

Волх почувствовал себя совершенно беспомощным и чтобы скрыть это, набросился на жену.

— И тебя прибью, если не прекратишь орать!

Та возмущенно раскрыла рот и тоже бы за словом в карман не полезла. Но тут за дверью раздались крики:

— Волх Словенич!

В горницу ворвался Клянча.

Спустя пять лет ближайший друг детства стал совсем взрослым — крепко сколоченным, плечистым мужчиной с курчавой каштановой бородой. Он женился на чудянке, и та родила ему троих детей, которых Клянча обожал. Но синие глаза по-прежнему смотрели по-мальчишески весело и бесшабашно. И никакими силами нельзя было отучить его звать князя ненавистным отчеством.

— Волх Словенич, ты стоишь? Так ты сядь! В городе гости! Прибыло посольство из Словенска!

Это прозвучало как обухом по голове. Волх и Ильмерь одинаково побледнели и впервые за пять лет посмотрели друг другу прямо в глаза. Он — упрямо, она — с вызовом. Ничего не понимающая, но чующая тревогу Ялгава подхватила на руки ребенка.

— Где они? — спросил Волх, нервно сжимая кулак.

— У ворот! Просят разрешения войти.

— А кто в посольстве? Ты их знаешь?

— Почти всех. Сокол, Мичура, Доброжён…

Волх кивнул. Клянча называл дружинников Словена. Мичура — отец Алахаря. У других тоже дети ушли с Волхом. И теперь эти взрослые, бородатые дядьки ждут у ворот, пока им разрешат войти… Это была как бы очередная победа над Словеном.

— Пусть ждут меня в передних хоромах, — велел Волх. Ты, — сказал он, не глядя на жену, — чтоб из горницы ни шагу. А ты, — он взглянул на Ильмерь, и его осенила злая мысль, — когда позову, принесешь нам выпить.

Передние хоромы были нежилыми. Они были построены специально для советов и пиров. Так было заведено и в Словенске, но у новгородцев не было ни терпения, ни умения обустроить все так же красиво и удобно. Поэтому усталые гости оказались в довольно темном помещении, где не было даже лавок. Пришлось переминаться с ноги на ногу, ожидая Волха.

Наконец тот явился в сопровождении Клянчи и Бельда. На плечах Волха красовался богатый меховой плащ из Тумантаевых сундуков.

— Здорово, словене!

Послы не спешили кланяться.

— Здравствуй и ты, Волх Словенич, — сказал Мичура. Лицо у него было скорбное: кто-то уже сообщил ему о смерти сына.

Волх промолчал, за него ответил Клянча:

— Почему ты зовешь нашего князя Словеничем? Перед тобой, старик, — победитель Тумантая, сын великого Велеса, новгородский князь Волх!

Послы едва не фыркнули — слишком выспренне это прозвучало. А «старик» — и вовсе обидно для сорокалетнего Мичуры. Но у того хватило ума не задирать мальчишек. К тому же послов было всего семеро, и находились они на чужой земле…

— Привет тебе, новгородский князь, — покладисто сказал Мичура.

— С чем пожаловали? — нарочито грубо спросил Волх. Послы переглянулись.

— Твой… Князь Словен, — поправился Мичура, — долго думал, что ты с дружиной сгинул в лесу. И вдруг, прошлой осенью, чудь донесла о новом хозяине в Тумантаевом городище. Вот князь и послал нас посмотреть, что да как. Да и самим нам стало любопытно, как живут наши сыновья, которых мы давно оплакали.

Голос Мичуры дрогнул. Волху захотелось сказать ему что-нибудь доброе, например, каким хорошим другом был Алахарь. Но выйти из выбранной роли он не мог.

— Живем — не тужим, — пожал он плечами. — Хлеб едим, мед пьем. И вас угостим, если не побрезгуете. Эй, меду гостям!

Волх позвал — а сам испугался. Ильмерь запросто может не подчиниться. А на все угрозы ответит, как обычно: «Ну, убей». И что, убить ее в самом деле?

Но Ильмерь не подвела. В сенях прозвучали легкие шаги, она вошла с деревянной ендовой в тонких руках и вручила ее Волху.

Послы все как один поклонились.

— Здравствуй, княгиня! — сказал Мичура.

Ильмерь взглянула на него удивленно, будто не узнала. Волх тоже ничего не сказал, глотнув из ендовы и передавая ее по кругу.

— Хороший мед! Сладкий мед! — одобрили послы, отведав.

— Чудской, лесной мед, — пробормотал Волх, возвращая недопитую ендову Ильмери.

Что с ней сегодня? С чего вдруг такая смирная? Стоит, не поднимая глаз, и даже плечи согнула, будто родилась рабыней.

— Волх… э… князь! — опять запнулся Мичура. — Князь Словен хотел бы вернуть свою жену. Ты отпустишь княгиню Ильмерь с нами?

Волх с трудом сдержал торжествующий возглас. Вот оно! Так он и думал! Вот зачем они явились! Но по роли ему полагалось молчать. Он незаметно пихнул Клянчу в бок.

— Ты опять ошибся, старик, — заявил тот. — Где ты видишь княгиню? Жену князя зовут Ялгава, а эта женщина — ее рабыня.

— Рабыня?! — ахнул кто-то из послов. У Ильмери даже ресницы не дрогнули, казалось, она перестала дышать. А Волх торжествовал. Жаль, что до Словенска не один день пути! И Словен еще не сегодня узнает, что его красавица жена — жалкая рабыня в доме его проклятого сына.

— Рабами мы не торгуем, — вмешался Бельд. — У самих людей мало. Но в городе есть, что предложить на продажу. Лес вокруг очень богат!

Послы снова переглянулись. Их явно не уполномочивали заводить торговлю с Новгородом. Ловкий Бельд тут же иначе поставил вопрос:

— И вас, послы, новгородский князь не отпустит без даров.

Не принять дары было нельзя. К тому же послы поняли, что аудиенция окончена. Они поклонились неопределенно — не то Волху, не то Ильмери, — и Бельд увел их хвастаться своими закромами.

— Я все правильно сказал, князь? — спросил довольный собой Клянча.

— Ну еще бы! Как же! Выслужился! — заявила Ильмерь. У нее все лицо дрожало от ненависти. — Но ничего. Отольются кошке мышкины слезки. Неужели ты, — она с вызовом уставилась на Клянчу, — так уверен, что никогда не встретишься с князем Словеном? Ты слышал — он не забыл меня, он хочет меня вернуть! Так берегись же его гнева!

Клянча смутился. Ильмерь ударила наверняка — по больному месту, потайным страхам перед местью Словена. Но Волх смотрел на него с хмурой усмешкой. Словен оставался в Словенске. А Волх, который запросто говорил с волками, был здесь и сейчас. Клянча недолго размышлял над выбором.

— У моей жены служанки не такие болтливые, князь, — хорохористо сказал он. — Ты бы научил свою обращаться с прислугой. А то…

— Ступай! — оборвал его Волх. — И ты пошла прочь.

Оставшись один в палате, Волх прижался лбом к теплому дереву. Почему-то так было легче.

Ильмерь собирается мутить и запугивать его дружинников? Ну и леший с ними со всеми. Волх еще не понял, что князя без дружины не бывает. Для этого он был слишком молод, самоуверен, слишком убежден в своей исключительности. Ему не важно было, что Клянча взял его сторону. Важно — почему. И Волх не собирался себя обманывать. Просто Клянча боится его больше, чем Словена. Вот и вся преданность. И все они так.

Будь Волх примерным учеником грека Спиридона, он прочел бы в отцовской библиотеке парочку сочинений о властителях прежних времен. И убедился бы, что удел всех князей и королей — одиночество и недоверие. И смирился бы с одиночеством как неизбежным спутником власти.

Но Волх ничего не читал. Свое одиночество он переживал мучительно, хотя не признался бы в этом и самому себе. Дружина и друзья — это не одно и то же. Все служат ему по какой-то причине — выгода, страх или что-нибудь более причудливое.

Вот, например, Бельд. Он вбил себе в голову, что обязан отплатить Волху за подаренную свободу, — вот и лезет из кожи вон. В юности, когда они каждый день сходились в потешных боях на берегу реки, все было иначе — но теперь об этом бессмысленно вспоминать.

Даже звери служили сыну скотьего бога из страха. Обидно: ведь Волх был честен с ними. Он соблюдал договор, заключенный с волками в день победы над Тумантаем, и никогда не использовал свой дар для охоты.

Чьи-то шаги заставили его очнуться от раздумий. Волх, как всегда, испугался, что его застали в минуту слабости, и свирепо уставился на вошедшего Мичуру.

— Можно с тобой поговорить наедине, князь? — спросил тот с порога.

Волх хотел ответить резко — мол, все уже переговорено. Но это было глупо. Мичура все равно скажет, что ему надо, а разрешения спрашивает из вежливости.

— Ну? — спросил Волх как можно суше.

— Князя Словена ты больше не считаешь отцом, — с легким укором сказал Мичура. Это не был вопрос, и Волх промолчал. — А княгиня Шелонь по-прежнему для тебя мать?

Волх изменился в лице.

— Что с мамой?