Летописцы отцовской любви - Михал Вивег

Оба присутствующих отца наблюдают за ней с упоением, которое ни Синди, ни я при всем нашем желании разделить до конца не можем.

— Правда, потрясная идея? — Кроха упорно добивается от них согласия.

М. переглядывается с моим отцом. Потом обращается к дочери:

— Девочка моя, безусловно, это прекрасная, романтическая идея, но, к сожалению, неосуществимая. Даже в том случае, если мы откажемся от ужина в гостинице, хотя, естественно, этого делать не хочется.

— Я — запросто, — говорю я.

— Почему неосуществимая? — не отступает Кроха. — Ну скажи, почему?

— Да потому, что на этом частном пляже — это ты можешь прочесть вон на той табличке на нескольких европейских языках — разводить костры запрещено под угрозой высокого штрафа.

— Не будь таким невыносимо консервативным, — говорю я и мужественно встречаю его осуждающий взгляд. — Найдем другой пляж, что особенного?

— Sure![29] — поддерживает меня Синди.

— Здорово! — восклицает Кроха. — Какой-нибудь общий пляж, так?

М., слегка поднимая брови, пробегает взглядом разноцветные прямоугольники отдельных пляжей, тянущихся вдоль моря до самых скалистых утесов на весьма отдаленном горизонте.

Братец громогласно смеется.

— Ну хорошо, — говорит М., — тогда предположим, что теоретически нам удается найти пляж, на котором разводить костры разрешается. Но вопрос второй: из чего мы разложим этот костер и что в течение всего пикника будем в него подкладывать?

— Для этого есть плавник, — произносит Кроха авторитетно.

— Правильно! — восклицаю я как можно радостнее. — Правда, Синди?

— Правда, — соглашается Синди. — А что такое плавник?

М. оглядывает нас обеих, словно видит впервые в жизни.

Мой отец делает веселый и одновременно всепонимающий вид.

Братец одурело держится за голову.

Кроха, глядя на него, упрямо скалится.

— Хорошо, — говорит М. спокойно и серьезно. — Допустим тогда, что мы нашли подходящий пляж с необходимым количеством сухого плавника, с помощью которого мы легко разведем костер.

Уголки губ у него весело подрагивают, но он подавляет улыбку.

— Допустим далее, что прилив нам неустанно будет подбрасывать сухой плавник, скорее всего, обломки потерпевших крушение деревянных кораблей, так что у нас будет чем поддерживать огонь.

— Ты противный, папка! — мрачнеет Кроха.

— Остается последний вопрос: что мы будем есть?

— Нормально возьмем с собой ужин из столовой, — торжествует Кроха. — Незаметно сделаем свертки!

В наступившей тишине мы все, несомненно, думаем о том, как незаметно вынести из переполненной гостиничной столовой ужин на шестерых человек.

— А в конце концов почему бы и нет? — озорно говорю я.

— Я скажу тебе, почему нет, — говорит мне М., с виду обиженный моим поведением (но на самом деле я продолжаю расти в его глазах).

— Oh, shut up, — смеется Синди. — Let’s have a picnic![30]

Часа через три мы сидим под теми дальними скалистыми утесами у костра, разложенного из остатков случайно найденной камышовой циновки, нескольких бумажных стаканчиков и трех кусков плавника. Мы едим из свертков, вынесенных из гостиничной столовой на глазах у возмущенных официантов.

У нас пикник.

За нашими спинами гудит прилив, и искры, взметающиеся от костра, похожи на заблудшие светящиеся звезды, которые тщетно пытаются снова попасть на небо.

Самым большим счастьем светится, конечно, Кроха.

Когда она не видит, М. посылает мне влюбленные взгляды.

Отец и Синди идут плавать.

Мы с братцем все это записываем.

8

— Ну, дело сделано, — говорит фатер и принимается укладывать обратно в сумку инструмент.

Лампочка вкручена и горит.

— Спасибо, папочка, — говорит сестрица.

Между тем она приготовила кофе. Я мигом выхлебываю его и лезу под стол записывать. Наверху пьют кофеек и беседуют. Сестрица по обыкновению старается говорить о настоящем, тогда как папахен больше всего любит повспоминать — сейчас как раз о каком-то докторе Хароусе, к которому сестрица ходила в детстве.

— Пап, — внезапно прерывает его сестрица, — в следующее воскресенье ты придешь к маме обедать? Я хотела бы представить тебе одного человека.

— Он фотографирует? — говорит фатер с такой обалденной находчивостью, что мы с сестрицей награждаем его коротким смешком.

— Никоим образом. Не беспокойся…

— А чем он занимается? — бросает папахен вроде непринужденно, но если бы вы сидели под столом, то видели бы, как он нервозно мнет ладони между коленями.

— Он… инженер, — осторожно говорит сестрица.

Фатер поначалу не замечает ее смущения.

— Архитектор, — уточняет сестра.

Звучит это почти что виновато.

Руки фатера взлетают вверх и хватаются за край стола.

Идиллия кончилась.

— Тот самый архитектор? — заводится он. — Я правильно понял?

— Да, правильно.

— Тогда с обедом на меня не рассчитывайте, — говорит фатер ледяным тоном.

Он даже встал.

— Папа, — говорит сестрица мирно, — это интеллигентный, порядочный и вежливый человек Разве ты не считаешь, что, прежде чем осуждать людей, надо сначала узнать их лично?

— Я его слышал и сыт этим по горло.

Он рассерженно обувает свои офицерские полуботинки.

Похоже, мы уходим.

— Папа, он не прокаженный… — убеждает его сестрица.

Вид у нее не сказать чтобы happy.

— Он никому не приносит вреда. Да, он определенным образом увечный, но ведь и мы все немного с прибабахом? — подводит черту сестрица с явным намеком на наш семейный заворот — сидение под столом.

И все же фатер хлопает за собой дверью. Обыкновенный семейный хипеж. Надо бы, решаю я, разрядить духоту, приколоться малость.

— Ну что, сестрица? — говорю. — Этот инж уже продул тебе сифон?

Думаете, она мою хохму оценила?

Тем не менее в следующее воскресенье мы с фатером у мамочки как часы — я, в натуре, ждал этого с самого начала. Пожаловали мы даже с утра пораньше, чтобы, дескать, он мог с матерью спокойно обо всем потолковать. Говорили они non stop несколько часов кряду. Когда потом в полдень сестрица с этим интеллигентным и вежливым извращенцем позвонили в дверь, фатер напоминал герметический котел, в котором все утро под высоким давлением варились твердые намерения и настоятельные просьбы.

— Добро пожаловать, — старательно произносит фатер. — Не снимайте обувь, пожалуйста, мы тоже никогда не разуваемся.

— Мы всегда обязательно разуваемся, — информирую я коллегу-девианта из-под стола. — Отец заливает.

— Перестань, — осаживает меня фатер. — В самом деле, не разувайтесь.

Но покуда он облизывает сестрицу, инженер за его спиной смущенно снимает шузы. На нем коричневые пропотевшие носки — вид у него сразу становится ужасно комичным.

— Вы действительно сняли обувь? — говорит мать, однако в руках у нее уже домашние тапки. — Зачем же вы, право?!

— Не оставил ли тебе фатер засос? — кричу я из-под стола сестрице. — Как и в прошлый раз?

— Вылазь! — советует мне фатер.

Я слушаюсь.

Папахен недовольно оглядывает меня и пожимает плечами…

— Вот, познакомьтесь с Ренатиным братом, — говорит он кисло. — Он у нас немного того, юморист.

— Приветик, — говорю я архитектору, и мы пожимаем друг другу руки.

— Кроме того, он, должно быть, раз в пятый переживает переходный возраст.

— Точняк, — говорю я и правой рукой изображаю знак V. — Forever young,[31] правда?

— Проходите, садитесь, — вступает в разговор мать. — Суп будет через минуту, вот только нарежу омлет.

— Вы к супу подаете омлет? — кричит ей в кухню извращенец. — Я буквально обожаю омлет!

«А раковины?» — мелькает у меня в голове. Но я держу язык за зубами.

— В ресторанах его уже практически нигде не подают, — держится затронутой темы инженер.

— Я делаю абсолютно простой, — весело кричит мать. — Немного муки, взбитый белок и, разумеется, соль.

— Точно такой делает моя мама, — говорит инженер.

Я весело улыбаюсь сестрице. Но ее взгляд скорей всего умоляющий.

Архитектор для разнообразия обращается ко мне.

— Разумеется, я читал твою книжку, — заявляет он весело, в то время как фатер рассаживает нас вокруг стола. — Право, мне понравилась. Особенно этот причудливый образ отца, залезающего под стол, — он поистине восхитил меня.

Во взгляде сестрицы мольба стоимостью в тысячекронную гербовую марку.

— Спасибо, — говорю нейтрально.

— Уже готово! — кричит из кухни мать. — Знаю, вы умираете с голоду!

— Не с голоду вовсе, — замечаю я.