Токийская головоломка - Содзи Симада

– Однако были и эксперименты с введением амобарбитала[45]в яремную вену.

– Да, но их абсолютное количество невелико.

– Это потому, что для них подходят только люди с нарушениями работы мозга. Зато эксперименты, где полушария по отдельности инактивируют с помощью амобарбитала[46], подтверждают мою гипотезу про перерезку мозолистого тела.

– Вот как?

– Многие японцы, которым «выключали» правое полушарие, вели себя как раньше. Зато у испытуемых, которым инактивировали левое полушарие, лишая их возможности говорить, часто развивался маниакальный психоз. При этом тех, кто впадал в депрессивное состояние, было ничтожно мало. А вот многим итальянцам было достаточно инактивировать любое из полушарий, чтобы вызвать крайнюю эмоциональную нестабильность и депрессивные симптомы.

– У меня есть сомнения на этот счет. Конечно, не исключено, что мозг японца – точнее, носителя японского языка – работает не так, как у западного человека. Но, думаю, доказательств пока недостаточно. Что, впрочем, не мешает тебе делать такие уверенные заявления.

– Чтобы естественная наука двигалась вперед, нужно сначала выдвинуть гипотезу, а затем разработать эксперимент для ее доказательства. Затем ученый начинает странствие, напоминающее примитивную сдачу нормативов. Увы, его жизнь мимолетна. В лучшем случае на эксперименты тебе дано тридцать лет, пока позволяют возможности и физические силы. Если же гипотеза с самого начала ошибочна, то эти тридцать лет пролетают в мгновение ока. Собственно говоря, лаборатории в университетах по всему миру ломятся от таких ученых. Однако есть среди них и те, кто выдвигает немыслимые, всеми высмеиваемые гипотезы, а затем за какой-то год виртуозно их доказывает.

– Соглашусь. Взять хотя бы Фрэнка Бернета[47] и его клонально-селекционную теорию иммунитета[48]. Везет все-таки исследователям!

– Не думаю, что так работает всегда, сэнсэй. Почти никому не давали Нобелевскую премию два или три раза, а это доказывает ее снобистский характер. На деле же некоторые люди достигают поразительных результатов два-три раза подряд – то есть частота успеха у них явно выше среднего.

– Такие ученые определенно есть. Их называют гениями.

– Успех таких людей не объяснишь тем, что они удачливее остальных.

– А как ты считаешь, Митараи, кто такой гений?

– Хороший вопрос, профессор. Мое мнение – а оно и есть единственно верное – таково: гений естественной науки способен общаться с духами природы.

– Я не ослышался?

– Правильный ответ ему нашептывают духи природы, поэтому он в нем не сомневается. Располагая им заранее, он планомерно ищет его первопричину. Это позволяет ему завершить исследование раньше других. А затем он может два-три раза поделиться тайнами природы с человечеством.

– «Поделиться»? Звучит как сюжет мифа, в котором богиня-покровительница сил природы положила глаз на прекрасного земного юношу.

– Естественная наука и есть мифологический мир.

– И как же нашептывают? В ухо, с томным придыханием?

– Нет, мне представляется прозрачный радиоприемник с лампочкой, которая загорается слабым светом, если владелец приемника выдвинул верную гипотезу.

– Как было бы удобно.

– Однако в обмен лишь на этот приемник гению придется пройти через семь кругов ада. У Эйнштейна он определенно был. Поэтому ему и нравился нидерландский ученый Бенедикт Спиноза[49]. В нем он видел единомышленника.

– Странная все-таки вещь человеческий мозг. Уязвимый, но такой жизнестойкий. Хрупким нервным клеткам головного мозга требуется постоянно расщеплять глюкозу, и даже пять минут без кислорода будут иметь катастрофические последствия для них.

– Они плохо умеют адаптироваться, поэтому единственный выход для них – добывать энергию, окисляя глюкозу.

– Да, без кислорода, глюкозы и, соответственно, энергии им конец. Но один друг рассказал мне, как отделил у мышонка голову от туловища, выдержал ее около часа в комнатной температуре, а затем пересадил на бедро взрослой мыши и соединил кровеносные сосуды. Голова мышонка укусила его за палец.

– Ничего себе! И его мозг не умер?

– Чтобы кусательный рефлекс сохранялся, должна быть жива хоть какая-то часть продолговатого мозга[50]. Значит, даже у поврежденного мозга некоторые участки весьма упрямы. Оказалось, чтобы полностью убить мышиный мозг, нужно вырезать его и оставить в покое на целых два с половиной часа!

– А зачем провели этот эксперимент? – поинтересовался я, вспомнив недавний случай на Темном холме[51]. Для меня это звучало как нечто жестокое и бессмысленное.

– Исследовали развитие черепа в отсутствие всех движений, включая жевательные, – пояснил Фуруи, кратко взглянув на меня.

– Так, значит, подобное можно выполнить и на человеке? – спросил я снова.

– Теоретически да. Здесь есть повод поразмыслить: раз такой эксперимент возможен, то, значит, смерть мозга обратима. Не исключено, что в будущем разработают аппараты механического поддержания жизни с компьютерным управлением, которые позволят сохранять мозг живым вне тела. Вполне возможно, медики сосредоточатся именно на этом направлении. Вот мы и подошли к вопросу, можно ли ставить знак равенства между смертью мозга и смертью в целом. Раз медицина призвана спасать человеческую жизнь, то врачи будущего, возможно, будут думать, как спасти один только мозг.

– Но это ведь значит, что голова человека будет отрезана от спинного мозга? – ответил Митараи.

Мое воображение нарисовало стеклянный цилиндрический сосуд, внутренний диаметр которого вмещал только голову. А наверху цилиндра одиноко лежала свежесрубленная человеческая голова. Эта картина точь-в-точь напоминала выращивание луковицы гиацинта в воде. Голова покоилась на сосуде, поддерживаемая металлическими опорами по бокам. Срез шеи был погружен в медицинскую жидкость вроде физраствора. Со дна непрерывно поднимались бурлящие пузыри. Словно корни луковицы, бесчисленные провода внизу шеи были подключены к механизму сбоку от сосуда – видимо, это и был аппарат поддержания жизни. Выпучив глаза, голова разевала рот и изрыгала слова.

– Это, конечно, проблема.

Я вернулся в реальность. Эти слова уже произнесла не голова, а профессор Фуруи.

– Некоторым пациентам с травмой спинного мозга удается выжить. При тотальном повреждении шейного отдела спинного мозга тело ниже травмированной части полностью теряет подвижность и чувствительность. Полагаю, что в случае трансплантации выбор высоты, на которой спинной мозг отделят от головного, будет оставаться за врачом.

Так или иначе, я тоже смотрю на мозг как на весьма хитроумный механизм, но после прочтения этих записок мне захотелось обновить свои взгляды. Они произвели на меня совсем иное впечатление, нежели множество других известных мне случаев болезней. Поразительно связное повествование, особенно во второй части, где он уже взрослый. Такое чувство, будто это писал человек, стоящий на более высокой интеллектуальной ступени, чем обычные люди. Я уже не говорю о содержании. Абсолютно невероятный рассказ. Понять не могу, что это за сочинение и что было с мозгом его автора. Какое-то новое расстройство. И потом, он вел эти записи с детства. Думаю, этот документ заставит тебя несколько скорректировать свою модель мозга как отлаженного механизма. Психика автора работает на удивление логично – и одновременно не подчиняется никаким законам логики, даже если воспринимать описанное как реакции мозга. Как думаешь, что это вообще такое?

Митараи не сразу