Треск штанов (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Таков канон!

— Он порочен! В него закралась ошибка. Видимо вместе с модой на евнухов.

— У ангела нет пола!

— Тогда скажи на милость, какого лешего в святцах имела ангелов этих бесполых числятся как мужские? А? Не слышу ответа. Ты еще скажи, что у Бога-отца пола нет. Что он еще и отец, и мать, и так далее и все в одном лице.

— Ох… — выдохнул патриарх.

Вступать в богословские споры с царевичем он крайне не любил. Слишком уж приземленной и в чем-то даже солдафонской была его аргументация. Не верная. Противная религиозной традиции. А поди — переубеди…

— Ну что ты на меня смотришь? Что?

— Осуждаю, Алексей Петрович. Всем сердцем.

— Так ты убеди меня. Убеди. А то осуждение пустое. Я в своих вкусах опираюсь на ранние римские иконы, которые, как ты знаешь, ищу и покупаю по всему миру. Всюду, где удается найти. И иконы, и картины какие, и мозаики мне срисовывают. И скульптуры везут. Да чтобы н позже иконоборчества, которое угробило исконную традицию.

— Дурь то! Вон — ты и орган в храм православный насильно насадил!

— Не насадил, а вернул! Ты сам видел документы, на которые я опирался. От эллинской традиции он пошел, не от латинской, а стало быть — наш.

— Но мы то не эллины!

— Мы — православные! А потому все, что ему не противоречит, вправе использовать. Без глупых обиняков, что, де, у католиков также. У них на храмах кресты ставят. И что? Нам от того отказываться? Ну а что? Логика та же! Или худе того — от самим храмов может отвернемся? Чтобы не как у католиков!

Патриарх промолчал, поджав губы.

Его раздражала безмерно тяга Алексея Петровича к ранневизантийскому искусству. Слишком уж оно диссонировало с поздним, на котором и основывался русский православный канон. В первую очередь склонностью к реалистичности, натуралистичности и гармоничности образов. В них было слишком мало духовности. Сакральности. Отчего, ежели делать все по его вкусу, храм окажется совершенно безнадежно испорчен. Просто потому, что образы все не по канону выйдут.

Вон — архангела Михаила Алексей желал видеть в облике крепкого, атлетически развитого мужчины с ухоженной бородой и реалистичным мечом в руке. И с мощными крыльями. И нарисованном так, чтобы как живой. Словно вот-вот со стены сойдет.

И так далее.

Петру на закидоны сына было плевать. Он вообще тяготел к протестантской традиции, в которой роспись храмов не подразумевалась. Поэтому хочет сын так — пускай так и будет. Ему без разницы.

А сын хотел.

И давил.

И еще скульптуры хотел. В лучших традициях Ренессанса, то есть реалистичные настолько, будто это замершее живое существо. Пусть и несколько гротескное.

Патриарх сопротивлялся.

Иерархи тоже.

Отчего затягивали выбор художников и тянули кота за разные места. Но царевич отступать и сдаваться был не намерен.

— Завтра же пришли мне эскизы. — холодно процедил он, видя настрой патриарха. — И по скульптуре. И по крытому атриуму.

— Ты все ж таки хочешь превратить храм в базилику⁉

— Я хочу, чтобы его западное крыло переходило в крытый двор. Чтобы на Рождество или Крещение здесь можно было собрать много людей.

— И получится базилика! Мало их по земле русской строят? Хотя бы главный храм страны по канону пусть будет.

— Я не понимаю, чего ты упираешься. А главное — зачем?

— Иерархи недовольны.

— Чем? Тем, что мы с отцом храмы в камне перестраиваем по всей стране в невероятном количестве?

— Что слишком вольно к традициям относишься!

— Ты мне поименно список предоставь. Всех, кто недоволен.

— Ты опять хочешь все решить насилием?

— Знаешь… — чуть подумав, произнес Алексей Петрович. — Я в свое время слышал эмпирическое правило. Назначая интенданта на должность, через три, край пять лет его можно вешать. А потом начинать расследование, чтобы понять — за что. Спокойно. Без зазрения совести, ибо совершенно точно будет за что его так сурово наказать.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— К чему? Хм. Вот был славный настоятель. Поднялся до епископа. И вместо дел, что ему положены, политикой решил заниматься. Как неловко получилось, не так ли? Может тут имеет места та же беда, что и с интендантами?

Патриарх промолчал, поджав губы.

— Ведь их недовольство связано с деньгами и только деньгами. Не так ли? Вот и передай им, что если не уймутся, то я введу славную традицию епископа каждые четыре года меня, выбирая нового из настоятеля какого. С запретом заниматься епископскую кафедру два срока подряд. А будут выступать — вообще введу правило, чтобы ее заниматься можно было лишь единожды в жизни. И патриаршее тоже… ведь он избирается из епископов, не так ли?

— Ты не сделаешь это, — тихо произнес патриарх, аж побледневший от такого заявления.

— Отчего же? Кто меня остановит? Да и, как по мне, славная традиция получится.

— Церковь восстанет.

— Я так понимаю, ты угрожаешь мне? — усмехнулся царевич.

— Нет. Просто предупреждаю.

— Если так случится, что церковь восстанет, то патриаршество вообще будет упразднено. За ненадобностью. Ты подумай об этом на досуге. — чуть улыбнувшись, произнес Алексей. — И мой отец давно этого жаждет, ибо устал от ваших выкрутасов. А я — это тот единственный человек, который стоит между вами и его обостренным желанием. Уразумел ли?

— Уразумел, — хмуро ответил патриарх.

— Завтра передай мне эскизы и списки недовольных. Пока их трогать не буду. Просто возьму на карандаш. Но если не уймутся или, упаси Господь, попытаются шалить их судьба будет печальной.

— Ты сделаешь из них мучеников.

— Можешь мне поверить на слово — я найду на них управу. И сделаю это так, чтобы церковь в веках стыдилась и стеснялась их имен. Ах. И будь так любезны, в течение месяца определится с художниками. Иначе я епископов с мастерком отправлю мозаику выкладывать. Всех, кто этот вопрос затягивает. И тебя тоже к делу пристрою. Будешь раствор им носить и кусочки цветного стекла.

Патриарх поиграл желваками.

И не говоря ни слова кивнул.

Серафима молчала, опасаясь влезать в такие беседы.

Алексей же похлопал иерарха по плечу и направился к карете. Боже… Как же он устал уже от этих аппаратных интриг церкви… кто бы не поднимался наверх — одно и тоже начинал. Политика, бизнес и спекуляции на традициях. У него уже три несгораемых шкафа с материалами скопилось…

— Все плохо? — тихо спросила жена, когда они сели в карету.

— Ты о чем?

— Мне казаться опасным слова патриарха.

— Пожалуй. Сегодня же займусь этим вопросом. Судя по всему, намеков они не понимают, равно как и хорошего отношения. Постоянно проверяют границы дозволенного.

— И что ты мочь? Их руках на сердце люди.

— А у меня рука на их яйцах. Или их близких. Вот выдержку из дел и составлю с самой грязью. Да передам им, чтобы было что перед сном почитать. И подумать.

— Что? Все?

— Большинство иерархов достаточно благоразумны и осторожны, чтобы на них лично ничего серьезного не было. Кроме всяких мелочей и финансов. А вот их родственники… там нередко такая грязь. Понимаешь, у многих голова начинает кружится из-за того, что их родич такое высокое положение занял. И те их нередко прикрывают. Хотя бы для того, чтобы на них тень не отбрасывали… Мда… Слаб человек…

Серафима хмыкнула, принимая ответ.

Алексей же стукнул по передней стенке кареты, и та тронулась.

Медленно.

Слишком медленно.

Он из-за этих, по его мнению, едва ползающих повозок совершенно никуда не успевал и тратил на поездку массу времени. Требовалось что-то с этом сделать. В конце концов паровой двигатель у него уже имелся и относительно массово употреблялся. А он все еще как мальчик на этих повозках ездит…

* * *

Александр Данилович отпил чая из кружки, запивая малую ложечку вишневого варения.

Ароматного.

Вкусного.

Однако аппетитный ужин не мог найти должны отклик в его сердце. С самого утра Меншикова не оставляло дурное предчувствие. Интуиция редко его подводила, отчего он тревожился все сильнее и сильнее. Но никак не мог найти причину… источник этого беспокойства.