Пупок - Виктор Ерофеев

Он никогда ни о чем не расспрашивал, не задавал снисходительных вопросов — я тоже его никогда ни о чем не спросил. Но помнил, как несколько лет назад в Сочи отец выходил из моря — и вдруг объявили — и люди побежали к репродуктору, — что вот: разоблачены. Все они и еще к ним примкнувший. Помнил, как огорчились мои родители, особенно папа в купальных трусах огорчился. Рядом со мной — мне хотелось, чтобы мы ласкали друг друга, запускали бумажных змеев, бегали по полю и целовались, — сидел создатель неизвестного мне коктейля, а бабка затеяла большую стирку, и, как всегда в такой день, я был предоставлен самому себе, и я выкрал из шкафа то, что мне категорически запрещалось брать: отцовское духовое ружье с маленькими пульками, — и побежал на помойку убить кота. На помойке кота не оказалось, и я долго сидел у вонючей ямы в засаде, пока не надоело. Когда надоело, я убежал с ружьем в лес и оказался метким стрелком. В тот день большой стирки я убил много ворон, трясогузок, синиц и других, неизвестных мне пташек. Мне нравилось, как они, как кулечки, тихо падали наземь. По дороге домой я подстрелил красивого дятла, он свалился мне прямо под ноги, и мне совсем не было его жалко. Потом я снова побежал на помойку и, когда до меня донесся клич: — Ку-у-у-шать! — я увидел щуплого серого кота, промышлявшего в яме. Кот хотел улизнуть, но я предательским голосом позвал его: кис-кис. Тот прищурился, подозревая подвох, как местные подозревали подвох в радио без провода. Я вложил всю нежность в следующее кис-кис. Кот заколебался. Я осторожно поднял ствол духовки и прицелился с приветливым лицом. Кот стоял в нерешительности. Я выстрелил ему в лоб. Он зашипел душераздирающим шипом и бросился в траву. Дрожа от возбуждения, я стал неловко перезаряжать ружье. — Ку-у-у-шать!

Кота я больше никогда не видел. Дядя Слава тоже вскоре уехал. Кто-то донес отцу, что я бегал с духовкой и уничтожал все живое. Вот какие бывают суки. Я признался, что взял без разрешения, и заплакал, прося пощадить. Перед сном от розовой раны сладко ныло и ныло внизу. Как это делается? — удивился дядя Слава. — Смотри. Берем кожицу… А инфекция туда не попадет? Ты что, какая инфекция! Вот так. Правильно. Ну, давай, не бойся, бутон! Он слушал со мной антисоветчину, холодно думал я. Коммунизм неизбежен. Отец в бешенстве ударил меня по лицу. Незадолго до смерти дядю Славу восстановили в партии.

1987 год

Еще

Поздние росы. Солнце. Воздух строг. Мелкую рыбу использую целиком с головой, крупную — нарезаю кусками-кругляшками, солю, перчу, панирую и жарю основным способом. Мозги заливаю холодной водой. Жду. Проходит время. Очищенные от пленок мозги перекладываю в один ряд, довожу до кипения, не закрывая посуду крышкой. Перед подачей мозги разделяю на порции, разрезаю их вдоль. Сверху на мозги кладу овощное пюре, тыкву, сопливую спаржу, отварной или припущенный рис. Мозги поливаю растопленным сливочным маслом. Вымя вымачиваю в течение четырех-пяти часов. Только после этого я опускаю его в кипящий бульон и варю при слабом кипении. Сваренное вымя укладываю в глубокую посуду, украшаю мелко нарезанной зеленью. К вымени подаю пшенную кашу. Промытую печень зачищаю от кровеносных сосудов и стараюсь не пережарить, иначе она потеряет свою сочность. Обжаренную печень складываю в посуду с утолщенным дном. Мясной сок подаю отдельно. Перловую крупу варю отдельно. Лук шинкую. Из костей, как правило, варю бульон с добавлением свинокопченостей. Ем его с репой и черносливом. Подбираю гриб покрупнее. Молочный суп приготовляю на молоке. Гороховый суп не люблю. Меня даже от запаха его рвет. Ничего не поделаешь. Семейная окаменелость. Я вырос под сенью Шатобриана. Я стал, несомненно, самым неудачным из его творений.

Кабачки наполняю фаршем. Яйца варю вкрутую. Из голов удаляю глаза. Сердца надрезаю. Ноги ошпариваю. Сердца и ноги пропускаю через мясорубку с частой решеткой. Иногда размешиваю до кашеобразной консистенции, реже протираю через сито. Полученную массу ем с маслом в течение двадцати-тридцати минут. По воскресеньям приготовляю кнели в форме раковых шеек. Заднюю часть ног зачищаю от пленок и сухожилий, нарезаю поперек волокон по одному куску на порцию, обжариваю на разогретом жире до образования светло-коричневой корочки. Мне ли не знать, что старое мясо сварится быстрее, если его предварительно обмазать горчицей? Обжаренные куски перекладываю в гусятницу. Сортирую. Натираю крапивой, тушеной тыквой с укропом. Хрящи разрубаю, а мякоть разрезаю. Сделав глубокий надрез между копытами, снова варю. И снова сортирую. Время варки ножек колеблется от трех до трех с половиной часов. Твои почки обладают сильным запахом. Мне с тобой ужасно хорошо. Соленые огурцы очищаю от семян, но если огурцы молодые, то не очищаю. Языки долго хранить нельзя. Поэтому я из них либо делаю фрикадельки, либо спускаю в помои. Когда языки сварятся, с них, не дав языкам остыть, снимаю кожу. Полученную массу заливаю взбитым белком. Свежее тело покрыто прозрачной слизью. Брюшко не раздуто. Маленькая, подслеповатая, ты выпускаешь дым, некрасиво округляя губы. Мышечная ткань темно-красного цвета, эластичная, плотно соединена с костями, отделяется от них с трудом. Образующаяся при надавливании пальцем ямочка на ягодицах быстро выравнивается. Ты — моя новенькая еще.

1995 год

Роман

1

Да! — с жаром согласилась Лидия Ивановна.

— Нам не хватает ни больше ни меньше, как эвка…

— Осторожно! — шепнула Лидия Ивановна.

Прошел Глинка.

Прошел Никитин.

Прошла Шурова-Потапова.

Прошли Удальцов и Нехлебов.

Пробежала Бондаренко. Она всегда вприпрыжку.

— …как эвкалиптовых рощ, — заключил Богаткин, иронически глядя сквозь очки вслед Бондаренко. Прошел Кутузов.

За ним — Арутюнов, Харкевич и Жданов. Бежала назад Бондаренко.

— Богаткин, не видел Усова?

— Он болен.

— Знал, когда заболеть! — злилась, убегая, Бондаренко.

Кутузов тоже воротился и задал несущественный вопрос:

— Цыплят по осени считают! — иронически ответил Богаткин.

— Вас погубит ваша ирония, — шепнула Лидия Ивановна, когда Кутузов отошел.

— Надоели они мне все, — шепнул ей в ответ Богаткин.

2

Будучи человеком военным, муж Лидии Ивановны, подполковник Сайтанов, часто уезжал маневрировать и маневрировал нестерпимо долго, от менструации до менструации, так что Лидия Ивановна встречала его с отчаяньем в голосе: «Сегодня, как назло, нельзя!» — и ни о чем не расспрашивала, хотя по отмороженным ушам, или авоське с кокосовыми орехами, или по трофейной вазочке из дивного хрусталя она смутно догадывалась… но ни о чем не расспрашивала.

Раз подполковник вернулся веселый, загорелый, с простреленной щекой. В кровати при свете ночника он показал Лидии Ивановне таинственный орден, одну часть которого полагается носить на шее, а другую — на животе.

3

Летом Москва катастрофически глупеет. Она становится глупее Тулы и Астрахани, и даже жены Богаткина, Киры Васильевны, бабы совсем уже вздорной.

Кира Васильевна сказала своей школьной подруге, что член ее мужа похож на дирижабль. Но хорошо ли это или плохо, оскорбительно ли сравнение для Богаткина или оно оскорбительно для старомодного воздухоплавательного аппарата, которого теперь не встретишь ни в небе, ни в спущенном виде, — понять из ее слов было невозможно.

4

Исторической ошибкой Петра, обошедшейся России в миллионы человеческих жизней, явившейся причиной последующих неурядиц, неурожаев, мятежей и повального пьянства, нанесшей непоправимые удары по русской национальной физиономии (носы расквасились), считал Богаткин триумфальное покорение финских болот, отвратительное совокупление с фригидным Севером. Ну, что ему стоило, этому императору, пройти, зажавши нос, по помету татарской степи и, выйдя к теплому морю, заложить там — назло голландцам — субтропическую столицу, утопающую в мандариновых садах, богатстве и творческой неге! Жаркое сердце столицы согрело бы Новгород и Кострому, Читу и белорусов, мордву и Сахалин. Но когда вместо сердца февральский сквозняк… э, да что там говорить!..

— Я, наверное, вас утомил разговором, — спохватился Богаткин.

Они сидели на уединенной скамейке в Парке культуры. Поодаль с воем проносились снаряды заграничных аттракционов.

— Ну что вы, Юрий Тарасович! Я вам признаюсь, что вы — самый умный человек из всех, кого я встретила в жизни.

— Я пригласил бы вас в кино, — сконфузился Богаткин, — но в кино хамство, дурацкие комментарии, спертый воздух, заплеванный пол. Билетов нет ни на сегодня, ни на завтра. Нужен блат, связи, наборы шоколадных конфет. С кафе то же самое…