Последний вервольф - Глен Дункан

Я вышел под снегопад. Автомобили стояли в мучительном оцепенении, подземка Эрл-Корта была закрыта. Несколько секунд я просто привыкал к морозной едкости воздуха. Я не знал Берлинца, но разве он не был мне родней? Он почти попался в Шварцвальде два года назад, бежал в Штаты и пропал с радаров в районе Аляски. Если бы он оставался в лесах, то, возможно, сейчас был бы жив. (Мысль о лесе вызвала в воображении призрачный волчий силуэт и заставила холодные пальцы пробежаться по шкуре, которой здесь не было и быть не могло; горы, будто отлитые из черного стекла, глыбы льда и вой, от которого начинает горячо шуметь кровь в ушах, вой в небо, наполненное ароматом снега…). Но дом всегда зовет. Он тянет к себе, чтобы напомнить: ты принадлежишь этой земле. Они настигли Вольфганга в двадцати милях от Берлина. Эллис отрезал ему голову. Смерть существа, которое ты любил, наполняет жестокой красотой все вокруг: облака, перекрестки, лица, рекламу по ТВ. Горе переносимо, когда его с тобой разделяют. Если ты последний в роду, разделить горе не с кем. Ты абсолютно одинок даже среди толпы новых, невесть откуда взявшихся друзей.

Поймав на кончик языка пару льдистых хлопьев, я впервые ощутил, какую тяжесть мир обрушил мне на плечи, все обилие его мелочей и безжалостное, бессмысленное упорство. И снова усилием воли заставил себя не думать. Видимо, это будет моей пыткой: пытаясь выбросить из головы мысли о произошедшем, я вернее к ним возвращался.

Я раскурил «Кэмел» и кое-как сосредоточился. План: добраться до «Глочестер-роуд» пешком. Потом по кольцу до Фаррингдона. И десять минут взбивать сугробы до «Зеттера», где меня ждет Мадлин — да благословит Господь ее продажное обаяние. Я избавил уши от шерстяной шапки и зашагал прочь.

Харли был прав: Грейнеру нужно чудовище, а не человек. У меня есть время. До следующего полнолуния двадцать семь дней, а благодаря стараниям Харли в ВОКСе думают, будто я все еще в Париже. Эта мысль утешала, несмотря на все возрастающую уверенность — это паранойя, ты сам себя накручиваешь! — что меня преследует.

После поворота на Кромвелл-роуд последние сомнения развеялись. Меня преследовали.

Это паранойя, повторял я, но мантра утратила свою силу. Теплое покалывание в затылке сменилось холодом при одной мысли о слежке. Уличные здания и снег, превративший их в причудливые молекулярные структуры, только что не вопили: Тебя выследили. Вот и началось.

В буднях нет адреналина. Сейчас он пронизывал не только мое человеческое тело, но и волчьи атавизмы — остатки звериной сущности, которые не спешили уходить после превращения. Эфемерные звериные токи сплетались с реальными человеческими и наполняли почти вулканической энергией мозг, плечи, запястья и колени. Под ложечкой сосало, будто я ухнул на землю с самой вершины лондонского колеса обозрения. Абсурд ситуации был в том, что теперь, по колено в снегу, я даже не мог ускорить шаг.

Прощаясь, Харли попытался всучить мне автоматический «Смит энд Вессон», но я поднял его на смех. Хватит изображать мою бабушку. Я представил, будто он смотрит на меня сейчас через систему видеонаблюдения и говорит: «Да, Харли — заботливая бабушка. Надеюсь, теперь-то ты доволен, Марлоу, идиот проклятый».

Я выбросил сигарету и засунул руки в карманы пальто. Нужно предупредить Харли. Если у меня на хвосте Охота, они знают, где я только что был. Дом в Эрл-Корте не был оформлен на его имя (в документах он значился как магазин, специализирующийся на раритетных книгах, — и на первый взгляд в этом сложно было усомниться) и до сего момента казался идеальным убежищем. Если ВОКС докопался до истины, то Харли, последние пятьдесят лет бывший моим двойным агентом, доверенным лицом, родственником и другом, уже мертв.

Если, то… Если, то… Если на время забыть про ежемесячные превращения, способность к бесконечной игре с логическими категориями — главное сомнительное достоинство оборотней, от которого мне самому тошно. Вот почему люди выдыхаются к восьмидесяти: причина в банальной усталости. Со стороны это выглядит как сбой в работе организма, рак или инфаркт, но на самом деле это неспособность и дальше штурмовать мирские крепости причин и следствий. Если мы пригласим Шейлу, Рону придется отказать. Если на завтрак копченая селедка, на обед будет сырный пирог. Чтобы отследить все «если» и «то», которые находятся в твоем распоряжении, требуется как раз около восьмидесяти лет. Слабоумие — всего лишь разумное признание факта, что ты больше не можешь.

Мое лицо пылало. Снегопад — что-то вроде небесной студии звукозаписи, в нем даже самые мелкие шумы становятся отчетливыми: вот кто-то открыл банку пива; рыгнул; с щелчком закрылась дамская сумочка. Три пьяных парня через дорогу самозабвенно били друг другу морды. Таксист, завернувшись в шерстяное одеяло, приплясывал возле открытой дверцы автомобиля и жаловался кому-то по мобильному. У дверей «Фламинго» двое вышибал с хот-догами и в папахах распоряжались дрожащей цепочкой тех, кто жаждал скорее нырнуть в тепло клуба. Это тебе не молодое мясо с кровью… После Проклятия такие мысли случаются очень не вовремя — как юношеская эрекция на публике. Я перешел дорогу, пристроился в хвост очереди, с буддийской отстраненностью оценил прелести трех не совсем одетых леди, которые стояли передо мной, и набрал Харли по защищенной линии. Он ответил после третьего гудка.

— Меня преследуют, — сказал я. — Тебе лучше куда-нибудь уехать. Там небезопасно.

Минута ожидания. Вот он, пьяный, с трубкой в дрожащей руке. Я словно наяву видел, как он, морщась, встает с дивана — волосы всклокочены, пальцы сминают «Голуаз».

— Харли! Ты слушаешь? Дома небезопасно. Убирайся оттуда.

— Ты уверен?

— Уверен. Не трать время.

— Нет, я хочу сказать… Они не знают, что ты здесь. Не могут знать. Я видел сегодняшние обновления Интела. Черт возьми, я их сам писал. Джейк!

Под таким снегопадом найти меня по следам невозможно. Если он высматривает меня через дорогу, то сейчас стоит в дверном проеме. Там был лишь один худощавый лохматый брюнет модельного вида, одетый в пальто-тренч и как будто всецело поглощенный своим телефоном. Если это он, то он или идиот, или очень старается, чтобы я его заметил. Других подозрительных объектов поблизости не наблюдалось.

— Джейк!

— Да. Слушай, кончай маяться дурью. Тебе есть куда пойти?

Я услышал судорожный вздох и почти увидел, как он понуро горбится в своем льняном костюме — усталый, старый. Вдруг осознать, что прикрытие в ВОКСе пошло к чертям… Это было выше его сил. В семьдесят лет поздно начинать с нуля. Судя по тому, что я слышал из телефонной трубки, он представил именно это — съемные комнатушки, взятки, псевдонимы, рухнувшее доверие. Для старика это конец.

— Я могу поехать к Основателям, при условии, что не схвачу пулю по дороге на Чайлдз-стрит.

Основателями Харли называл «Основы» — элитный закрытый клуб с дворецкими а-ля Дживс, самой современной охраной, бесценным антиквариатом, лучшей развлекательной программой, массажным салоном, штатной гадалкой и шеф-поваром, которого эксперты «Мишлена» оценили в три звезды. Членство в клубе подразумевало богатство, но исключало славу; популярность привлекала внимание, а здесь отдыхали состоятельные люди, которые не переносили шумихи. По словам Харли, о существовании клуба знали всего человек сто.

— Давай я сначала проверю, — предложил он. — Свяжусь с ВОКСом и…

— Пообещай, что возьмешь пистолет и уберешься оттуда.

Он знал, что я прав, просто не хотел в это верить. Только не сейчас, когда он настолько не готов. Я представил, как он осматривает комнату. Свои книги. Столько всего закончилось в один момент без предупреждения.

— Ладно, — сказал он. — Дерьмо.

— Свяжись со мной, когда доберешься до клуба.

Пока я топтал снег у «Фламинго», мне в голову пришла благая мысль. Ни один Охотник не будет так рисковать на публике. Снаружи ночной клуб был представлен темным, ничем не выделяющимся кирпичным фасадом и металлической дверью, которая с таким же успехом могла вести в банковское хранилище. Над ней розовым неоном светился маленький силуэт фламинго, заметный только завсегдатаям. Если бы я был героем кино, то вошел бы, а потом ускользнул от погони через окно в сортире, а может, встретил бы девушку и позволил увлечь себя трагической страсти, которая рано или поздно спасла бы мне жизнь (увы, девушкой при этом пришлось бы пожертвовать). В реальности я бы вошел, проторчал четыре часа у барной стойки, все время ощущая затылком взгляд моего наемника и мучаясь бесплодными догадками, кто же это, а потом снова очутился бы на улице.

Я вышел из очереди. Мне сопутствовала странная теплая уверенность, что я поступаю верно. Я бросил беглый взгляд на модельного юношу в тренче. Он наконец спрятал мобильный и направился прямиком ко мне, хотя я все еще не был уверен, что он и есть моя гончая. Признаться, свет еще не видел такой изящной походки. Я посмотрел на часы: 12:16. Последний поезд с Глачестер-роуд отходит в 12:30. Даже таким шагом я успеваю. А если нет, всегда можно остановиться в «Кавендише» и на эту ночь избавить Мадлин от моего общества. Хотя это как раз небезопасно: я предоставил ей неограниченную свободу действий в плане заказов в «Зеттере», так что к утру рискую остаться банкротом.