Грабь награбленное - Марина Серова

Я все равно ничего не могла понять и смотрела на Екатерину вопросительно.

— Мама приобрела всю эту территорию в собственность. Только вот дел здесь немерено — нужно дом отреставрировать, раньше здесь была помещичья усадьба, неплохо бы клумбы разбить, в общем, затей у нас было полно…

Курбанова задумалась, размышляя, очевидно, об исчезновении матери. Мне все эти сентиментальности были ни к чему, да и пора было приниматься за дела. Я получила разрешение на полный осмотр дома и всех личных вещей Инны Георгиевны.

Несколько комнат в особняке уже были отремонтированы и довольно обжиты. В одной из них обитала до своего исчезновения Суркова. Я приоткрыла резную дверь из натурального дерева и окинула взглядом помещение. Никаких признаков сборов в дорогу не было. Обычно, когда человек собирается покинуть свое жилище хотя бы ненадолго, даже если он не торопится, разбросанные в большем или меньшем количестве вещи могут рассказать об этом.

Возможно, Екатерина навела порядок, поэтому я решила заглянуть в шифоньер. Он входил в комплект изящного белого спального гарнитура, который прекрасно смотрелся на фоне темно-синих обоев.

Я открыла платяное отделение шкафа и просто обомлела: оно ломилось от одежды. Честно говоря, я ожидала увидеть множество пустых вешалок, которые говорили бы о том, что Инна Георгиевна отправилась в путешествие. Но, увы, мои ожидания не оправдались. По профессиональной привычке, да и из обыкновенного любопытства я стала перебирать вещи. Судя по просторному крою платьев и их размеру, Суркова была женщиной внушительных размеров. А роста скорей небольшого — об этом я подумала, вспомнив внешний облик ее дочери.

Среди фирменных костюмов висели и сшитые, по всей видимости, на заказ. Это было неудивительно — даже имея деньги, не всегда можно найти в магазинах вещи, идеально подходящие по фигуре, тем более такой, какой предположительно обладала Инна Георгиевна.

Я полазила по другим полкам — ничего, намекающего на спешные сборы в поездку. Как раз в это время в комнату заглянула Екатерина и пригласила отведать собственноручно ею сваренного кофе. Я — большая любительница подобного напитка и ненавистница кофе быстрорастворимого, поэтому с радостью откликнулась на предложение хозяйки, тем более что омлет, наскоро проглоченный мною дома, в результате езды по кочкам миновал, наверное, многие надлежащие инстанции пищеварительной системы, лишив меня чувства сытости.

В тени двух высоких сосен стоял столик и пара стульчиков. Екатерина усадила меня на один из них и пошла за кофе. Вскоре передо мной на расписанном под гжель подносе дымилась чашка ароматного напитка. В голове у меня клубился целый рой вопросов, и поэтому было чем занять время, пока кофе остывал. Первым делом нужно было узнать, не заметила ли Екатерина, что гардероб Сурковой хоть сколько-нибудь поредел. Да и вообще, я до сих пор не имела достаточного представления о разыскиваемой.

— Екатерина, — обратилась я к собеседнице, но она прервала меня:

— Можно просто — Катя.

— Ну хорошо — Катя. Не заметили ли вы, что пропали какие-то вещи Инны Георгиевны?

— Вы думаете об ограблении?

— Нет, просто это помогло бы нам отбросить версию ее поездки куда-то.

— А-а-а… Вроде нет. Но я не могу утверждать, потому что мама очень часто приобретала что-то новенькое. Тем более, как я уже говорила, мы просто гостили у нее, и следить за пополнением гардероба было трудно. С тем, что выходило из моды, она, кстати, тоже расставалась довольно легко.

Кофе немного остыл, я взяла в руки маленькую изящную чашку и, глядя на проглядывающие сквозь сосны волжские волны, стала размышлять о том, каков будет мой следующий шаг. Определившись с дальнейшими действиями, я вновь заговорила с Курбановой:

— Расскажите мне, чем вообще занималась ваша мать.

— Во времена «застоя» папа был высокопоставленным чиновником. Развал Союза мало изменил его образ жизни — помогли связи, друзья предложили ему хорошее место в администрации Тарасова. Отец хорошо зарабатывал, мы не знали ни в чем нужды. Десять лет назад он умер от сердечного приступа. Осталось имущество, счета в банке. К тому времени уже началась приватизация. Мама понимала, что теперь придется жить без папиной поддержки. Она откупила одну из довольно крупных бывших государственных фирм. И вот — перед вами свидетельство уcпешной работы, — Курбанова жестом руки показала вокруг.

— У Инны Георгиевны, наверное, должен быть рабочий кабинет? — поинтересовалась я.

— Да, Володя отремонтировал три комнаты: спальню мамы, комнату, ставшую ее кабинетом, и ту, где жили мы с Аликом, когда гостили в Тарасове.

— Позвольте, а кто такой Володя?

— Да вон он, — кивнула Катя в сторону дома, где кропотливо выполнял отделочные работы тот самый мужчина, который первым мне здесь встретился.

Я уж и думать про него забыла, а он, по всей видимости, старательно прислушивался к происходящему между нами разговору. Еще бы! Вряд ли простому работяге в течение жизни приходилось общаться с настоящим частным детективом.

Курбанова показала мне рабочий кабинет Сурковой. Он был еще не до конца оформлен, но находиться в нем все равно было приятно, потому что новая мебель источала аромат свежей древесины. Я открыла первый ящик письменного стола. Там не было ничего существенного: чистые листы бумаги, два-три ластика, ручки, простые карандаши.

Содержимое второго ящика заинтересовало меня куда больше. Среди кучи не представляющих никакого интереса бумаг я нашла записную книжку. Она была довольно потертая, и я предположила, что блокнот либо отслужил свой срок, либо близок к тому. Наскоро пролистав странички, я убедилась в правильности своих предположений — книжка была вся исписана адресами и номерами телефонов. Многие из записей были перечеркнуты и имели рядом галочки — похоже, заводя новый блокнот, его хозяйка переписывала все необходимое из старого и делала при этом соответствующие пометки, чтобы не запутаться.

Некоторые непонятные записи, кроме того, были помечены датами, говорящими о том, что женщина перестала пользоваться этой книжкой совсем недавно.

— Без помощи Екатерины мне в этом не разобраться! — пробормотала я и, прихватив блокнот, вышла из комнаты.

Курбанова с нетерпением ожидала прояснения ситуации, она, конечно, сама просмотрела все в кабинете, но все-таки понимала, что сыщик имеет гораздо больше шансов напасть на нужный след. Екатерина взволнованно ходила по коридору туда-сюда, однако не решалась заглянуть в кабинет, боясь помешать моей работе.

— Ну что? — воскликнула она, как только мой силуэт показался в дверях.

— Есть пара вопросов, — я потрясла перед ней записной книжкой.

Курбанова вздохнула разочарованно.

— Татьяна, я уже прозвонила по всем местным адресам, я же говорила.

— Если бы я так легко верила на слово клиентам, то не раскрыла бы такую уйму преступлений! А так — благодаря проверке и перепроверке — я лучший частный детектив Тарасова.

Курбанова хлопала глазами, молча внимая каждому моему слову. Наконец она виновато произнесла:

— Простите, я вас слушаю.

Мне пришлось заново пролистать в ее присутствии записную книжку. Я указывала пальцем на адрес или телефон, а Екатерина с грустью, монотонно говорила:

— Звонила. Не видели, не знают.

Тем не менее я не зря решила присмотреться к записной книжке. В ней нашлось три тарасовских телефона, хозяева номеров которых были Курбановой неизвестны, но она почему-то не придавала этому значения. Они особенно заинтересовали меня потому, что возле записи стояли по два-три восклицательных знака, либо номер телефона вообще был выделен маркером.

— Не знаю… — тихо и несмело сказала Катя, понимая, что зря мне прекословила.

У меня было желание выругаться, но впереди ждала куча дел, которая тоже требовала энергии. Я быстро зашагала к своей машине. Когда заводила ее, сквозь звуки мотора услышала голос Курбановой:

— А как же? А что же?

— Ждите новостей! — крикнула я через открытое окно, и колеса «девятки» заскрипели от резкого нажима на газ.

— Здравствуйте, — я протянула стоящей передо мной женщине красное удостоверение.

После окончания юридического института я работала в прокуратуре, упоминанием о чем и было это удостоверение. Оно, конечно, давным-давно было просроченным, но, слава богу, никому в голову не приходило рассматривать, до какого же числа действительны мои корочки. Не было в моей частной практике ни одного дела, когда бы это удостоверение меня не выручало. Оно действовало, как мощнейший гипноз. Не подвело удостоверение и на этот раз.

Женщина, стоящая передо мной, чуть не проглотила иголку, которую почему-то держала в зубах. Через плечо у нее свисал кусок ткани. Я перешагнула порог квартиры и произнесла: