Этот славный человечек. Галина Щербакова в воспоминаниях - Александр Щербаков

Но больше всего я завидовала ее широкому взгляду на мир, знанию окружающей действительности во всем ее многообразии, всех этих «Яшкиных детей» – истопников, бухгалтеров, рядовых училок, домработниц и слесарей-сантехников с их маленькими и большими горестями и радостями, с такими жалкими и величественными. С их особым лексиконом. Который звучит на каждом углу, в каждом трамвае. Но в литературу не попадает, как второсортный, или проникает в утрированном, карикатурном, издевательском виде. А у Щербаковой – он живой, полноправный. Вот как разгорелся этот костёр темперамента, оказавшегося не женским, а творческим.

Я вот так и не выбралась из своего пресного, полукнижного круга. И это восхищение Галиной как писателем толкнуло меня к нашей последней встрече. Хотелось узнать, насколько ее книги отражают ее личность. Это ведь не всегда совпадает. Талант иногда бывает явлением физиологическим, интуитивным, не связанным ни с умом, ни с нравственностью.

Третья встреча меня не разочаровала. Я уже писала, что с первого взгляда почувствовала родную душу. Только недолго пришлось порадоваться возобновлению дружбы. Но верно говорят, что общение с большим писателем продолжается и после его смерти: читаешь и перечитываешь его книги.

Мы в этом номере журнала предлагаем вам прочесть Галины рассказы, которые она когда-то забраковала, спрятала в письменный стол.

Дай бог всякому писателю иметь «отходы» такого уровня.

Вслед уходящей памяти

Судьба свела меня с Галей Руденко в 1950 году, во время вступительных экзаменов в Ростовский университет. Живой, веселый человек.

Проучившись два года в нашей группе, она уехала в Челябинск. Но, видно, Ростов такой город, что притягивает к себе всех, кто хоть раз побывал в нем.

В шестидесятых узнаю, что она вновь здесь, работает в газете «Комсомолец». И случайно попадаю на новоселье – Галя получила квартиру. Что я вижу! Комната полна гостей, пол сплошь устлан газетами, на них кое-какая снедь, вокруг нее веселые молодые люди, а повыше красуется лозунг: «Даешь половую жизнь!». Шум, говор, смех… Она любила смеяться.

Потом они с мужем, Александром Щербаковым, в Москве. Почему уехала?.. Тем не менее, узнаем, что наша Галя становится настоящим писателем. Постепенно, разумеется. Появляются книги «Вам и не снилось», «Стена», «Справа оставался городок»…

И вновь встречаю ее в Ростове, она проездом. Дает мне столичный телефон: «Звони!».

Следующее свидание уже в Москве. Велела прийти в какой-то день, но после двух. До этого времени – она за письменным столом. Творчество было смыслом жизни.

Поскольку я работала в театре, то больше всего говорили о спектаклях, актерах. Мы согласились, что каждая постановка должна быть хотя бы маленьким художественным открытием. Галя удивлялась – сколько видела спектаклей в Москве – никаких находок. Иной раз не поймешь о чем. И зачем. Актеры больше тужатся и кричат. Скука и все.

– Вот, видишь, как получается!

– Главное – талант режиссера и актеров.

– Москва полна талантами, но бездарей везде полно. А ты, я вижу, сидишь там прочно. И тебе интересно.

– Безусловно. Пока так.

Я была у нее часа два. Мы пошли на кухню, и Галя угостила меня вкуснейшими горячими бутербродами с сыром. Мы пили чай, и Галя сказала: «Мне тебя не хватило, давай ещё встретимся». Но командировочное время коротко.

Напоследок она пожаловалась на здоровье. Это были семидесятые годы.

В другой мой приезд она была огорчена:

– Дочь учудила, привела молодого человека и сказала: «Мы будем здесь жить». То есть в моем кабинете. Я сказала: «Нет».

Галя не дорожила комфортом, удобствами, но свое право на условия труда защищала жестко. Она уже была знаменита, но тогдашний успех ей казался незаслуженным, случайным. Была слишком требовательна к себе. Хотела показать беспощадную правду жизни. И ценила каждую рабочую секунду.

И каждая ее следующая книга действительно была все глубже, интересней. Не случайно она стала постоянным автором «Нового мира». Пробовала себя в разных жанрах. Заглядывала во все уголки нашей действительности. И даже в фантастические миры. Но всего задуманного сделать не успела.

Пятьдесят лет спустя

С Галиной Щербаковой (тогда – Галей Руденко) я познакомился 10 октября 1950 года, когда вместе с другими польскими студентами приехал учиться в Ростовский университет. Нас было пятеро поляков, зачисленных на отделение русского языка и литературы. Мы опоздали, семестр начался первого сентября, и уже через несколько недель предстояло сдавать первые зачеты, а в начале января – экзамены. А мы еще только осваивались и почти совсем не знали, как оказалось, русского языка. Те основы грамматики и классической литературной речи, которым нас научили в Польше, не имели ничего общего с живым южнорусским говором, на котором болтали ростовские студенты. Но даже лекции нам было трудно записывать, воспринимать – не поспевали. И вот тут с первого дня нам помогли однокурсники. Окружили нас заботой, старались все объяснить, одалживали лекции и конспекты, делились литературой.

Не последнюю роль в шефстве над нами играла Галя. Она была комсоргом группы. Но, я считаю, хлопотала, активничала Руденко не потому, что была комсоргом, а комсоргом ее выбрали как раз за неуемный характер. Я очень живо представляю Галю тех лет: яркую, красивую, обаятельную, деятельную, очень остроумную, даже язвительную, но при этом доброжелательную. Впрочем, таких ярких, привлекательных девушек в группе и на курсе было немало. К тому же нас, иностранцев, поселили в общежитии, где тоже жизнь кипела ключом. Поэтому, когда Галя вышла замуж на втором курсе и уехала на Урал, впечатление об этом знакомстве быстро заслонилось новыми.

Кстати, и сама Галя не упоминает в своей биографии эти два ростовских года. И в книгах своих обходит стороной этот период. Может, мне не попались соответствующие книги? Может, это был проходной, бесплодный отрезок её жизни? Кто способен высчитать, где находятся самые главные места в биографии художника? Почти полвека я ничего не знал о Гале Руденко и даже о ее писательских успехах. Хотя с некоторыми русскими однокурсниками долгие годы поддерживал связи, переписывался и встречался. И только в мае 2001 года я узнал, что Галя стала известной писательницей и живет в Москве. Произошло это при следующих обстоятельствах: я приехал с женой в Москву в двухнедельную научную командировку и решил, воспользовавшись случаем, посетить Ростов, может быть, в последний раз увидеться с ростовскими друзьями. От них-то я узнал о новых обстоятельствах жизни Галины, теперь – Щербаковой. И ее московский адрес и телефон.

Воодушевленный встречей с бывшими однокурсниками, всеми этими сладкими разговорами и воспоминаниями, я, вернувшись в Москву, решил позвонить Гале. В последний момент вдруг сильно засомневался. Ей это нужно, интересно? Она меня помнит? Столько лет прошло! А у нее сегодня жизнь полна до краев. Но все же позвонил. Оказалось, что Галя меня хорошо помнит и очень рада. Пригласила нас с женою к себе. Моя жена Ганя тоже училась в Ростовском университете в то же время, но на биофаке. Так что была не против. С другой стороны – нас поджимало время. Мы уезжали в Петербург. А на тот день, что нам назначила Галя, мы еще раньше получили приглашение от наших земляков, Ванды и Жени Дурачинских, тоже бывших студентов РГУ. Ванда, кстати, училась в одной группе со мной и Галей на филфаке. Женя был историком, начинал учебу в Ростове, заканчивал в МГУ, а в то время являлся представителем Польской Академии наук при Российской Академии. А главное – они были наши близкие друзья. Эту встречу мы отменить не могли. Вот и пришлось нам в этот день гостить в двух домах и обедать дважды.

С Галей мы провели очень приятно несколько часов и просидели бы еще дольше, если бы не опаздывали к Дурачинским. Пришлось попрощаться с милой хозяйкой. Несмотря на то, что мы виделись в Ростове двадцатилетними, а в Москве встретились семидесятилетними, мы сразу нашли общий язык. Не только я и Галя, но и Ганя с хозяйкой. Конечно, не обошлось без обильного русского угощения, пили вино. Но главным был разговор. Вспоминали Ростов, университет, рассказали друг другу кто что знал о бывших соучениках, порадовались их успехам, погрустили об ушедших. Я же только что побывал в Ростове, мои сведения были самыми свежими. Упомянули любимых преподавателей. Постепенно заговорили о политике. Я не без иронии напомнил Гале ее комсомольскую карьеру в университете, ее горячие речи и горящие глаза. Она сказала, что в юности искренне верила всему, что говорили в школе, писали в газетах, что под гипнозом советской пропаганды находилось большинство народа, а молодежь – в особенности. Я ее понял. За прошедшие годы сам многое передумал и осознал. Но это была часть нашей жизни.