Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - Олег Сергеевич Смыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В некоторых кругах партии на эту тему, несомненно, сплетничали. Сталин, с которым я до того времени ни разу не вел личных разговоров, подошел ко мне с какой-то неожиданной развязностью и, показывая плечом за перегородку, сказал, хихикая:
– Это он с Коллонтай, с Коллонтай…
Его жест и его смешок показались мне неуместными и невыносимо вульгарными, особенно в этот час и в этом месте. Не помню, просто ли я промолчал, отведя глаза, или сказал сухо:
– Это их дело.
Но Сталин почувствовал, что дал промах. Его лицо сразу изменилось, и в желтоватых глазах появились искры враждебности…»
Любовь Дыбенко и Коллонтай была столь яркой, мощной и просто необычной на фоне революционных событий тех кровавых лет, что им просто не могли не завидовать. «Мой ангел!» – всегда обращался обыкновенный матрос к «милой, дорогой Шурочке». А дальше был нескрываемый восторг и такая же нескрываемая страсть: «Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты, увидеть твои милые очи, упасть на грудь твою и хотя бы одну минуту жить только-только тобой!». Или: «Я никогда не подходил к тебе как к женщине, а как к чему-то более высокому, более недоступному…»
Александра Коллонтай вспоминала:
«Наши встречи всегда были радостью через край, наши расставания были полны мук, эмоций, разрывающих сердце. Вот эта сила чувств, умение пережить полно, сильно, мощно влекли к Павлу». А когда ее спросят: «Как вы решились на отношения с Павлом Дыбенко, ведь он был на 17 лет моложе вас?» – Александра Михайловна не задумываясь ответит: «Мы молоды, пока нас любят!».
По описанию Ф. Раскольникова, Павел Дыбенко «был широкоплечий мужчина очень высокого роста. В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой кудрявой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли…».
Наш современник В. Воронков находит Дыбенко несколько другим:
«На флоте его считали великаном, ибо в нем два аршина, семь и четыре восьмых вершка роста – так записано в документах. В привычной нам метрической системе измерения это всего 175,5 сантиметра. От великана в нем был густой, словно колокольный звон, бас, иссиня-черная борода и неимоверной силы руки – он гнул подковы и вязал узлом кочергу».
И еще одно описание оставила известная поэтесса Зинаида Гиппиус:
«Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань, жгучий брюнет».
Ему было тогда всего – двадцать восемь. Ей – сорок пять. Ее современники отмечали, что в двадцать пять лет она выглядела на десять лет старше, в тридцать пять ей нельзя было дать больше тридцати, когда же ей было за сорок, она казалась двадцатилетней. Занимаясь неженским делом, Александра всегда оставалась женщиной, умудряясь сочетать элегантные наряды, революционную борьбу и пылкую страсть. Не потому ли ей довелось быть одной из ключевых фигур революции?
Вождь балтийских матросов
Павел Ефимович Дыбенко родился 16 февраля 1889 года в селе Людков Новозыбковского уезда Черниговской губернии. Сам он в автобиографии свою семью назвал семьей батраков, однако известно, что его отец Ефим был, скорее всего, середняком: у него имелась лошадь, две коровы и около пяти гектаров земли.
«Хватка середняка. Много икон… Вряд ли он в душе за советскую власть», – побывав в доме отца Дыбенко, напишет Александра Коллонтай.
Автор книги «Авантюристы Гражданской войны» Виктор Савченко, где он рассказывает и о Павле Дыбенко, убежден, что в его биографии много надуманного:
«В автобиографии Павел пишет, что в 1899 году поступил в трехклассное городское училище, однако просидел в трех классах четыре года, очевидно, «за неуспеваемость». «Неуспеваемость» Павла в области счета проявляется и в автобиографии, когда он пытался обмануть читателей, рассказывая о своей «детской» революционности. Он пишет: «Будучи учеником городского училища в 1905 г., еще не отдавая точного отчета, что именно происходит, принимаю участие в забастовочном движении учеников реального, технического и городского училища, за что… привлекался к ответственности Стародубским окружным судом. На суде был оправдан».
Но если Павел поступил в трехклассное училище в 1899 году и прозанимался там ровно четыре года, то закончить это учебное заведение он должен был летом 1903 года, когда до революционных событий 1905-го было еще полтора года. Может быть, Дыбенко просидел в каждом классе по два года или, что наиболее вероятно, просто обманывал читателей, приписывая себе «героическое детство»…
В семнадцать лет Павел пошел работать в казначейство в городе Новоалександровске, «где казначеем был один из родственников». Однако очень скоро он был изгнан из казначейства «как состоящий в нелегальной организации».
Опять фантазии. Неизвестно, к какой организации он принадлежал и кто мог бы эту информацию подтвердить. Дыбенко лишился места, скорее всего, за халатность или растрату. Вот почему он так внезапно покидает родные пенаты и уезжает в далекую Прибалтику. Судьба занесла Павла в Ригу, где он работает грузчиком в порту и посещает курсы электротехников. Однако работа в порту была сезонной, и Павел частенько оставался без работы и без денег. «На дне» Риги он научился кулачному бою. Частенько он приходил в рабочий барак с окровавленным лицом и стиснутыми в злобе зубами. Может быть, уже тогда он чувствовал, что придет и его час убрать.
Осенью 1911 года за неявку на призывной участок и уклонение от воинской повинности Дыбенко арестовали и отправили в город Новозыбков, где призвали на Балтийский флот. Там он был определен в минную школу и с марта 1912 года начал свою службу на учебном крейсере «Двина».
С декабря Павел Ефимович проходит службу на линейном корабле «Император Павел Первый» электриком. Спустя годы в своей книге он с удовольствием подчеркнет о тех днях, о морской романтике:
«Много пасмурных и тяжелых дней в службе моряка, но есть дни удали и беспечности. Морская школа выковывает бесстрашие, силу воли и своеобразный задор… Разве нет своей прелести в безмолвной борьбе гиганта-корабля с клокочущим морем, разбушевавшейся стихией, кипящими седыми грозными волнами? Среди бурных, разъяренных волн этот великан, как бы насмехаясь над стихией, чуть кренясь, прорезает себе путь…
Нет! В морской жизни есть много своих прелестей, есть то,
