Характерник. Книга первая. Юность - В. Ли

О характерниках и их способностях учитель привел предания, а что выдумка или правда, оставил на будущее, когда приступим к занятиям. О моем предшественнике в этом теле, Иване, рассказал немного. Ему 16 лет, старательно учился все годы у наставника, теперь мне придется наверстывать пройденное им. Беда случилась вчера в степи, когда Иван и другие юные казаки устроили скачки и молодецкие игры с оружием. В самый разгар состязаний он внезапно выпал кулем с коня, без какой-либо видимой причины. Слава богу, лошади его не зашибли, но и без того досталось изрядно, помяло всего. Вот так, без чувств, привезли товарищи Ивана к учителю, он всю ночь отхаживал, жизнь едва теплилась в юноше. Теперь знахарь думает, что душа Ивана все же покинула тело, а взамен появился я, моя душа. Сам я не чувствую каких-либо мыслей или воспоминаний своего предместника, только свои. И не могу хоть как-то объяснить себе, как и почему моя душа вселилась в другого в столь отдаленном прошлом, характерник тоже в недоумении.

Очевидно одно, в прежнем мире я погиб, не пережил последний свой бой с злодеями. Но сожаления о своем поступке нет, если довелось бы вновь пройти через него, то поступил так же, у меня нет сомнения. Как воспитал меня отец, офицер, бывший афганец, так я и шел по своей, пусть и короткой жизни, не давая ни себя, ни окружающих в обиду, защищал слабых от всяких подлецов и мразей. Вспомнил родных – маму, отца, младшую сестренку, – и Наташу, тоска острой болью, сильней, чем от полученных ран, пронзила мою душу, я их никогда не увижу, а моя смерть принесла им горе. От мучительного сознания, что ничего не поправишь, я невольно застонал, а после перестал чувствовать свое новое тело, отказало дыхание, не мог вздохнуть, казалось, даже сердце остановилось.

Сквозь шум в ушах едва слышу обеспокоенный голос лекаря, что-то он делал с моим непослушным телом, спустя долгие часы или мгновения я ожил, услышал суматошное биение сердца, задышал, наконец отчетливо различил слова характерника: Иван, держись, не уходи, нельзя тебе помирать!

Через минуту, когда я бессильно, весь покрывшийся потом, лежал, приходя в себя, знахарь поднес к моим губам чашку с каким-то темным напитком и приказал: Пей, – я с трудом сделал глоток, другой, третий, после учитель сказал мне: Спи, – что-то стал шептать и я уснул.

Проснулся уже вечером, смеркалось, на столе чадила плошка с каким-то жиром. Знахарь возился у печи, громыхая чугунками и ухватом, от представления ужина у меня засосало под ложечкой, почувствовал сильный голод. Болей, как телесных, так и душевных, не было, только грусть по ушедшей жизни. Похоже, что я пережил кризис, который мог окончиться печально, если не вмешательство характерника. Попробовал присесть на лавке, не сразу, с некоторым усилием, но удалось. Поискал обувь, увидел рядом мягкие сапожки, как у учителя, стал обувать их. На шум обернулся хозяин, увидел, что я сижу, спросил: Ты куда, Иван, собрался?

– Во двор, дядька Данила, мне надо в туалет, – ответил я, а потом поправился, – в нужник.

– Какой ты скорый, едва душу богу не отдал, а уже идти куда-то навострился, – выговорил мне наставник, а после скомандовал: А ну ка, пройдись по комнате, посмотрим, насколько ты выздоровел.

Медленно встал, постоял немного, есть слабость, но голова не кружится, сделал шаг, другой, а потом уже уверенней прошелся по комнате, вернулся к лавке и присел, устал, слаб еще. Данила Степанович посмотрел на меня, а потом высказался: Рано тебе на двор, наберешься сил, тогда и пойдешь.

Сходил в сени, принес оттуда глиняный горшок и скомандовал Давай сюда…

После, когда я умылся из тазика, вытерся полотенцем, велел сесть за стол, а сам стал доставать из печи чугунки, разлил из одного уху по мискам, нарезал на крупные ломти каравай, дал мне ложку, а потом приказал: Повторяй за мной, – и медленно, слово за словом, начал молиться:

– Отче наш, сущий на небесах!…

Я послушно повторял за учителем, а после вслед за ним перекрестился по-православному, поклонился в святой угол, и мы приступили к ужину. Старался сдерживать себя, но вскоре опорожнил немалую миску, наставник молча взял половник, налил мне до краев, а потом произнес: Ешь, уха наваристая, тебе на пользу.

После мы съели пшенную кашу с оладьями, запили узваром из фруктов и ягод, завершили ужин благодарственной молитвой:

– Благодарим Тя, Христе Боже наш…

После ужина Данила Степанович высказал: Сейчас будем укладываться спать, а завтра видно будет, чем заняться с тобой.

Через несколько минут, сходив во двор, он затушил плошку, а затем, кряхтя, полез на печь, на полати и затих, только слышно было тихое его сопение. Сам я после недавнего сна лежал и вспоминал свою прежнюю жизнь, родных, друзей, любимую, слезы сами наворачивались на глазах, а потом незаметно уснул. Проснулся рано утром, только стало светать, встал, потихонечку оделся, стараясь не разбудить учителя, вышел из дома во двор. Он небольшой, через несколько шагов от дома уже забор-плетень, дальше соседский двор. Оглядел дом характерника, тоже не выдающийся размером, где-то 6 на 8 метров, с глинобитными стенами, камышовой крышей. Фундамента нет, небольшим крыльцом, его называют присенником, обращен к улице, окнами смотрит на задний двор, около стен выложена невысокая насыпь-завалинка. Под навесом обустроена летняя кухня с небольшой печью и обеденным столом, посередине двора колодец-журавель, вдоль забора какие-то постройки, небольшой огород.

Все в ухоженном виде, вокруг чисто, заметно, что хозяин следит за порядком. Не спеша прошелся по двору, нашел нужник, затем умылся из бадьи у колодца, стал понемножку разминаться. Такой слабости, как вчера, нет, усталости не чувствую, тренированный организм требует движений, пусть и не в полную силу. Насколько я сумел разглядеть себя, мой предшественник передал мне в наследство довольно крепкое и крупное, не ниже, чем мое прежнее, тело без какого-либо жира, перевитое сухими мышцами и жилами. Начинаю разминку с медленного бега на месте, затем по двору, чувствую себя превосходно. Проверил реакцию и скорость движений «боем с тенью», есть небольшое запаздывание, мышцы закрепощены, недостаточно эластичны. Заметно, что Иван больше занимался атлетическими упражнениями в ущерб гибкости связок. Краешком глаза замечаю учителя, стоящего на крыльце, подбегаю к нему, желаю доброго утра.

Ну, что ж, Иван, выглядишь ты молодцом, – довольно высказался наставник, – идешь на поправку. Тогда займемся, будем из тебя делать казака. Сейчас возьму пальцаты и пойдем ка за базу, нечего людей смешить ими, не чадо малое.

Через минуту он вернулся с двумя обструганными в форме сабли деревянными палками и куском толстой кожи, как объяснил наставник, для защиты руки от ударов, я за ним прошел в дальний угол двора. Здесь, на утрамбованной площадке, учитель преподал мне первый урок фехтования – положения рук, ног, хвата «сабли», начальные, самые простые движения ими. После, оставив меня дальше отрабатывать показанные приемы, ушел готовить завтрак. Я добрый час, раз за разом, повторял урок, уже дрожали руки и ноги от усталости, когда старый казак позвал меня в дом.

После завтрака «познакомился» со своим конем – четырехлетним гнедым по имени Яшка. Конь совсем молодой, только что прошел начальную выучку, иногда еще может показать свой горячий норов. Иван год назад сам выбрал его из табуна трехлеток, день и ночь возился с ним, приучая к себе и работе в строю. Именно сейчас, в этом году оба новичка – и всадник и жеребец, собирались в свой первый боевой поход. Теперь мне надо найти подход к коню, подружиться с ним, в бою верный скакун может спасти жизнь казаку. Сам я с лошадьми особо не занимался, в детстве пару раз прокатился на старом мерине, немного помогал в уходе за ним, когда с родителями гостил на Кубани у деда по матери. Только знаю, что конь чует страх человека, надо с ним обращаться спокойно и уверенно, не суетиться.

Перед входом в конюшню останавливаюсь, несколько раз делаю глубокие вдохи-выдохи, все, я готов. Вхожу с наставником в полутемное помещение с единственным небольшим окошком, чую запах сена и конского пота, вижу в денниках трех лошадей, двух гнедых и одну саврасую. Подхожу к своему коню, он встрепенулся, потянулся ко мне, даю ему на открытой ладони заранее приготовленную морковку, приговаривая: Кушай, Яшка, кушай.

Под присмотром старого казака надел поводья, оседлал, вывел коня из денника во двор, он спокойно шел за мной. Прошел с ним пару кругов, а затем неторопливо, рассчитывая каждое движение, взобрался на жеребца. Тот, наверное, почувствовал что-то странное в поведении всадника, не устоял на месте, стал перебирать ногами. Я потянул поводья на себя, крепче прижал колени к бокам лошади, успокаивая, а потом шагом проехался по двору. После завел его обратно в конюшню, расседлал, почистил скребком и расчесал гриву, дал свежего сена и воды. Не скажу, что у меня сразу получилось почувствовать коня, но во взаимной симпатии сомнения нет, мне Яшка сразу пришелся по нраву.