Аферист и карьерист - Яна Вовк

– И как долго князь прожил в Харькове? – снова поинтересовался маркиз, не склонный отступать.

– Точно не припомню, – Ильин посмотрел сквозь собеседника, застряв в своих воспоминаниях, по его узкому обветренному лицу заскользили едва уловимые тени.

– По-моему, предостаточно для того, чтобы успеть обзавестись пикантными историями, – заметил Шале и принялся перекладывать свои подушки.

Их было всего три, но тем сложнее оказалась задача. Красный цвет хорошо сочетался с коричневым, зато коричневая подушка была самой жёсткой, а синюю нельзя было положить на красную. Жак, тоже наблюдавший за происходящим, понял, что сейчас его подушка снова перекочует к маркизу.

– А Харьков – это где-то на юге, в Крыму? – вдруг спросил Шале и ловко щёлкнул пальцами в сторону камердинера.

– Это Слобожанщина, Малороссия, – объяснил Михаил Иванович, не удивляясь неведению француза.

Жак отдал свою подушку, и возня маркиза прекратилась.

– Мне как-то князь Георгий говорил, что в Харькове он вёл весьма интересный образ жизни, – осторожно сказал Шале, не сводя с собеседника внимательных глаз. – Воспоминания в хорошей компании могут приобрести совсем иные оттенки, не так ли, мой друг? – француз снизил голос и наклонился к Михаилу Ивановичу. – Князь рассказывал мне о харьковских приключениях… и даже о своём приятеле, тоже сироте. Вы ведь, кажется, приезжали к ним в Харьков?

Ильин недоверчиво смотрел на маркиза. Харьковские приключения были приключениями только для князя, а для Стеглова это была одна морока. Не признавая над собой ничьей опеки, Георгий противостоял ему, как мог. Стеглов писал, что, если бы не данное княгине слово, ничто на свете не заставило бы его терпеть все «радости» такого опекунства. Особенно «радовала» Петра Петровича завязавшаяся дружба князя с беспризорником, который промышлял делами отнюдь не ангельскими. Новый приятель Георгия был чуть старше его, но с таким жизненным опытом, что Стеглов хватался за голову. Дружба, которой не находилось ни пояснений, ни оправданий тогда, вряд ли могла стать предметом обсуждений теперь.

– Я понимаю ваше удивление, Мишель. Не верится, что князь кому-то рассказывал о той стороне своей жизни, – снова откидываясь на подушки, добавил Шале. – Но, мне показалось, он хранит весьма тёплые воспоминания о той удивительной дружбе… А что с беспризорником стало потом? У него ведь не было возможности делать карьеру при дворе.

Ильин посмотрел в окно. Темнота почти заполнила молчаливое пространство.

– Беспризорником он был, пока не попал к Стеглову.

– И что? – в глазах Шале появился весёлый блеск.

– Да можно сказать, ничего.

– Неужто мальчишка оказался таким неподдающимся?

– Дело не в том, – Михаил Иванович свёл брови. – Я точно не знаю, что произошло. Однажды он то ли ушёл и не вернулся, то ли попал в какую-то переделку и погиб… Не могу сказать. Пропал, и никакие поиски не помогли.

Маркиз перестал улыбаться, но взгляд его оставался всё таким же весёлым.

– Ай-яй-яй. Вот беда! А что князь?

– Через некоторое время Стеглов увёз князя в Петербург.

– И как… – Шале почесал затылок и вдруг вспылил: – Не клопы, так вши! Когда же это всё закончится! М-да… Так на чём мы остановились? – он опять почесался. – И как же столица приняла отпрыска опальной княгини?

– Некоторые обстоятельства позволили увидеть в этом юноше не отпрыска опальной княгини, а сына боевого генерала, положившего жизнь за Россию.

– Весьма удачные обстоятельства… с легкой руки Жуковского[2]. И что потом?

– В столице князь, можно сказать, с головой ринулся в открывшиеся перспективы. Это был уже целеустремлённый, несколько замкнутый молодой человек, принявшийся навёрстывать упущенное. Я редко задерживался в Петербурге – экспедиции, походы… но иногда мы виделись. Князь любил послушать мои рассказы, брал почитать рабочие дневники…

– Потом успел удачно жениться, овдоветь и развеять тоску на Кавказе. Карьера, служба, дети. Тут меня настигает впечатление, будто я уже где-то всё это слышал, – маркиз снова вздохнул, но на сей раз, чтобы прекратить разговор.

Вскоре экипаж остановился.

– Одно утешает, – проворчал Шале, – что завтра я, наконец, вернусь к привычному для меня образу жизни.

Хозяйка постоялого двора, невысокая полная женщина без определённого возраста, вручила им ключи от двух «лучших, что ни на есть» номеров, пообещала вкуснейший ужин, и даже велела одному из слуг проводить гостей в комнаты. Михаил Иванович, переступив порог выделенного ему помещения, понял, что здесь не так легко согреться. Не раздеваясь, он прилёг на кровать, встретившую его усталое тело дружелюбным скрипом. Ильин осмотрелся: экономили здесь не только на дровах. На окнах сквозняк шевелил куцые занавески…

В «апартаментах» Шале вдруг послышался шум. Через тонкую стену Михаил Иванович различал практически каждый звук. Ещё через миг раздались ругательства, и дверь маркиза хлопнула, извещая всех о его бегстве из номера. Ильин выглянул в коридор, так слабо освещённый, что едва можно было заметить удаляющуюся фигуру француза. Из комнаты напротив высунулось лицо готовой возмутиться женщины.

– Успокойтесь, мадам, ничего плохого не произошло, – поспешил разочаровать её Михаил Иванович и быстро пошёл за маркизом. Почти слетев со ступеней, он наткнулся на кого-то, кто собирался подниматься на второй этаж.

– Миша! Жив-здоров… Ну, здравствуй, родимый! – крепкий россиянин с пышными бакенбардами оторвал его от пола.

– Жив-здоров буду, если не раздавишь, – улыбнулся географ, с трудом выбираясь из могучих дружеских объятий. – Здравствуй, здравствуй, Андрюша. Вот уж не ожидал тебя увидеть. Какими судьбами ты здесь?

– Проездом… Я наверх вещи закину и скоро спущусь к тебе, – сказал Батутин, оглядываясь на зал.

– Я здесь не сам, Андрей. Меня, как ценный груз, везёт в столицу маркиз де Шале. Спускайся скорей, я буду за одним из столиков…

Маркиз был в плохом настроении. Его ухоженные пальцы нервно скакали по крышке стола, не рискуя прикоснуться к прибору, поставленному перед ним. На холёном лице нетерпение выплясывало галоп.

– Небеса смилостивились надо мной: я вас дождался! – воскликнул он, как только Ильин сел напротив. – Жак согласен спать и есть, где угодно… Не знаю как вы, Мишель, но я более не намерен находиться в этом… готеле, а потому сообщаю, что нынче буду спать в карете. Даже мороз – ничто в сравнении со здешними четвероногими обитателями. Подумать только, я видел крысу!

Михаил Иванович усмехнулся заявлению собеседника, на что тот обиженно фыркнул, и, скрестив руки, спрятал пальцы под мышками, словно боялся лишний раз к чему-либо здесь прикоснуться. Ильин помедлил какое-то время, потом придвинул свою тарелку и взялся за вилку.

– Бог мой, вы будете это есть?!

Беседа не ладилась. Шале продолжал сидеть на месте, несмотря на угрозы немедленно покинуть заведение. Он ворчал, не утруждая себя подумать об аппетите спутника, и ничуть не смущался тем, что был единственным, кто говорил за столом.

– А кто это вас обнимал? – резко меняя тему, вдруг спросил Шале, и, услышав знакомую фамилию, тихо воскликнул: – Батутин? Тот самый? Один из ваших студенческих друзей? Вот уж совпадение! Удивительное, я бы сказал, совпадение.

Ильин посмотрел в очень живые глаза маркиза, но не увидел там ничего, кроме обычного любопытства.

– Пожалуй, я пойду, – наконец произнёс француз и поднялся с места. – Приятного вам аппетита, Мишель. И будьте крайне осмотрительны: крысы повсюду. Фи!

В зале появлялись новые люди. Одни заходили со двора, другие спускались с верхнего этажа. Михаил Иванович, поглядывая на часы, пытался втолкнуть в себя рагу, давно остывшее и застревавшее в горле.

– Сыт, согрет и к тому же один! – раздался знакомый низкий голос.

– Как же я рад тебя видеть, Андрюша! – Ильин отложил вилку.

Батутин сел на то место, с которого недавно сбежал маркиз, и поманил полового к их столу. Слуга, выслушав пожелания нового посетителя, собрал грязную посуду, покосился на нетронутый заказ странного француза, и удалился, чтобы отработать чаевые.

– Сколько ж это ты не был в России? Я уж и не припомню, когда видел тебя в последний раз, – Батутин рассматривал друга. – И как? Всё исследовал, что хотел?

Ильин помотал головой.

– Всё такой же ты, Миша, неугомонный. На месте тебе не сидится, жаждешь объять необъятное. Срываешься с места, никого не предупреждая… А годы-то наши уходят. Взгляни на мой лоб: морщин уже, что у гармошки.

– Это не морщины, Андрюша, а роспись напряжённой мысли, – тепло улыбнулся Ильин. – Годы не только уходят, но и приходят.

Вскоре половой вернулся с заказом. На столе сразу стало повеселей, а на душе поуютней.

– Ты, наверное, и не знаешь, что Петрович женился, – Батутин взял паузу на жевание.