Волк насторожился - Александр Бушков

Он, не зажигая света, принес из кухни тарелки, а из холодильника в прихожей — едва початую бутылку кошерной «Выборовой», которой снабжал Януш, поинтересовался:

— Вы, часом, не антисемит?

— Бог миловал, — сухо отозвался Клебанов.

— Вот и отлично. Слеза, — повертел бутылку, всю в наклейках с надписями на иврите. — Хоть мы с вами не иудеи, причаститься стоит — нектар…

Разлил по рюмкам. Сначала не сообразил, чем занят Клебанов, потом понял и откровенно фыркнул: старлей выискивал среди сварганенной на скорую руку закуски, не столь уж и изысканной, нечто совсем уж простенькое.

— Ну, глупо, — сказал Данил. — Зачем же принципиальность до абсурда доводить? Колбасу вон берите…

Выпили. Минутку посидели. Чтоб помочь гостю, который пришел сюда явно не в молчанку играть, он весело сообщил:

— У меня чувство такое, дежа вю называется. Стойкое ощущение, что вы ко мне уже как-то приходили. И сидели мы вот так же на кухоньке, только без водочки. Это когда Есаула из СИЗО выпускали. Помните? Мы еще договорись вместе п о р а б о т а т ь, один, единственный разик… А еще у меня чувство, даже уверенность, что ваши приходы обычно влекут за собой кучу проблем — и что характерно, исключительно на мою бедную головушку… Да чего уж там, выкладывайте, с чем на этот раз пожаловали…

— Меня посылают в Чечню, — сказал Клебанов. — Чистить тылы. Завтра полетит сводная группа от трех управлений.

— Вот уж, честное слово, это не я, — сказал Данил, мигом став серьезным.

— Догадываюсь. — Он поднял глаза, поиграл желваками. — Я вам больше не опасен, а?

— А вы что, были для меня опасны? — невесело ухмыльнулся Данил и вновь наполнил рюмки. — Что-то не припоминаю…

— Где Марина Бурлаченко?

— Ну не под асфальтом же… — Данил, подавая пример, опрокинул рюмку.

Ни с того ни с сего вдруг захотелось рассказать юному старлею все. В конце концов, ведь эта катавасия с трупами и погонями за несметными сокровищами началась с Ивлева, а об убийстве зава ВЦ «Интеркрайта» сообщил Данилу никто иной, как опер Клебанов. Вот глазенки оперок выкатит, когда услышит в с е, идеалист ты наш доморощенный…

Нет, блажь, конечно. Нечего ему рассказывать.

— Слушай, давай-ка бросим множественное число, за русским столом не принято как-то… — предложил Данил. — И ответь ты мне на один-единственный вопрос: твои дела передали кому-то другому или закрыли?

Клебанов угрюмо молчал.

— Господи ты боже мой, — с досадой сказал Данил. — Ты хоть понимаешь, что в Чечне тебе, как манекену, пальнут в спину некие заранее неустановленные личности — и адье? Это они, конечно, хорошо придумали. Отстранять от дела — вонь пойдет, а против исполнения служебного долга в диких теснинах Кавказа не больно-то и попрешь. Заерепенишься — выгонят, только и делов… Хочешь, отмажу? Без всяких меркантильных соображений?

— Нет, спасибо.

— Честно, без всякой отработки. На кой ты мне сдался, у меня полковники есть…

— Я сказал, не нуждаюсь.

— Бортко тебя, выходит, сдал, — задумчиво произнес Данил. — Он, конечно, мужик хороший, но беда его в том, что он — н а ч а л ь н и к. А любой начальник вынужден быть дипломатом, учитывать кучу тонкостей да помнить о куче ниточек, связывающих его с другими начальниками. Это не коррупция и не разорение рядов, это жизнь на грешной земле… А я ведь тебе пошел навстречу тогда — с Есаулом. Хоть и не обязан был. И когда речь зашла об Есауле, ты все-таки хоть капельку служебных тайн, да выдал…

— Что тебе нужно?

— На кого вы поставили засаду в киоске с гордым названием «Кинг-Конг». Это раз. Все, что тебе известно об убийствах Ивлева, его непутевой супруги и щелкопера Костерина. Это два. Кто среди ваших шишек влез в наезды на «Интеркрайт» и историю с кладом. Это три. Все.

— А зачем?

— А затем, что я терпеть не могу, когда всякая сволочь ползет в огород, который я подрядился стеречь, — сказал Данил. — И я им устрою панихиду с танками…

— Вот то-то и оно. Не ты им должен устраивать панихиду, а я…

— Ну так устраивай, — развел Данил руками. — Бардзо проше! Я тебе мешал?

Клебанов медленно надул щеки, шумно выдохнул. Покосился на бутылку, и Данил наполнил по новой.

— Я им должен устраивать панихиду… — повторил Клебанов. — Лично к тебе у меня злобы нет, но вот ваши шараги…

— А это наш министр себе в башку девять граммов загнал или ваш? — вкрадчиво спросил Данил. — Шараги, говоришь? Между прочим, наркотой мы не торгуем. Пенсионеров ради квартир не душим. И пятиклассниц в эскорт не загоняем.

— А все остальное?

— Остальное? — Данил говорил спокойно. — Представь себе такую картинку: были овечки, был вокруг них двухметровый забор, были пастухи с двустволками и волкодавами. Потом пришел новый председатель колхоза, пастухов разогнал, собак перестрелял, а забор за бутылку продал на дрова… Пришли волки. Может, их и следует стрелять, только не кажется ли тебе, друг ситный, что волки тут явление вторичное, а вина лежит прежде всего на председателе? Хоть он сам со всех трибун серых разбойников и поносит последними словами…

— Ну, эту философию мы слышали…

— А ты можешь другую предложить? — спросил Данил. — Можешь? Может, ради светлого будущего нас всех стоит перестрелять? Только если ты завтра хлопнешь черного губернатора Фрола и моего непосредственного начальника Кузьмича, на их место моментально встанут в первом случае Слон, во втором — какой-нибудь Мильков. Их тоже? Так это ж до бесконечности может тянуться, и придется тебе положить столько народу, что свихнешься, не дойдя до половины очереди…

— Значит, следует окончательно отдать вам все на откуп?

— Чуть-чуть не так, — сказал Данил. — Взять все самое лучшее… не лыбься, самое лучшее. В конце-то концов, где были бы работяги, не купи Фрол завод? А? Отсечь самый откровенный криминал, а в остальном — ну, смириться, что ли, амнистию объявить, предупредить, что уж впредь-то, при малейшем прегрешении… Нет другого пути, поздно. А максимализм — он только в розовой юности хорош… Либо будем налаживать жизнь с теми, кто есть, либо, в самом деле, бульдозерами жмуров в овраги грести. Вот только не захочет никто в овраги, и начнется такая войнушка, что обезлюдеет одна шестая… Понимаешь, все упирается в разумный компромисс, это в сказках выбираешь меж добром и злом, а в жизни тебе постоянно приходится меж двух зол болтаться… И так, чтоб вечно оставаться посередине, не бывает, хоть ты тресни.

— А интересно, что бы ты на моем месте делал? — Клебанов спросил это без всякого ехидства.

— Я тебе скажу так, — сказал Данил, — я бы покрывал своего генерала. Из той самой корпоративности и ради чести мундира. Покрывал бы, воруй он, бери взятки, копай он клады в свободное от работы время. Но если бы он пошел через кровь, пусть даже стороною, я бы закусил удила. Все стерплю, кроме крови. Стрелять надо только в ответ. А уж если бы мой генерал вдобавок подставил меня, как тебя с Чечней, если бы он спалил в печурке все, что я накопал, а меня — и со мной неизвестное количество будущих жмуров, в перспективе, — загнал в расход в буквальном смысле, а не в бухгалтерском… Я бы и с чертом закорешился, лишь бы приложить его мордой об стол… Вот такая у меня философия. Не самая, понимаешь ли, гуманная и передовая, но на большее не способен, в чем честно и подписываюсь… Хочешь, я тебе облегчу задачу? Еще по одной?

— Не будем пока…

— Как хочешь, — спокойно пожал плечами Данил. — Так вот, я уже накопал достаточно, чтобы более-менее представить картину. Я ее тебе набросаю щедрыми мазками, в стиле импрессионистов, ты слушай и корректируй… Лева Костерин пришел к кому-то из ваших бонз. У него были хорошие отношения со многими вашими, от генералов до лейтенантов и ниже, он, насколько я теперь понимаю, жил с вами в симбиозе, как Юлиан Семенов со столичными женералями. Рассказал, что прослышал о кладе и готов сдать его в доход государства, но просит пособить в борьбе за его законные двадцать пять процентов. Признаться, здесь версия раздваивается, появляются варианты. Либо он с самого начала угодил на кого-то гнилого, либо гнилой подключился уже потом. В общем Бортко был в курсе. Потому ты моментально и развил бурную деятельность, едва узнал об убийстве Ивлева. И киосочек ваш не зря торчал под окнами у Светланы… Ты, парень принципиальный, поначалу всерьез задумался, не я ли прознал про клад и решил отхватить его целиком… Потом ты, правда, прослышал про Есаула и начал кое-что соображать. Допускаю, понял уже, что кто-то из ваших верхов тоже воспылал страстью к червонцам. Только «гнилушка»-то ваша приметила твою бурную деятельность и при первом удобном случае занесла в списочек на Чечню… Ну? Пожидаев это или Скаличев?

— Скаличев, — сказал Клебанов, не глядя на него.

«А все-таки я молодец», — сказал себе Данил. И спросил: