Волк насторожился - Александр Бушков

Глава третья

Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…

Он сидел в уголке аппаратной, забившись поглубже меж полированным стеллажом и стеной, чтобы не торчать над душой у радиста. Но радист все равно то и дело оглядывался на него, виновато пожимал плечами.

«Леший» не подал в девять утра «три семерки». Вообще не вышел на связь, чего не случалось не только на памяти Данила, но и за все время существования левого платинового прииска.

«Заимка» молчала. Несмотря на то что в дополнение к личной рации Самура там была запасная, проверявшаяся ежедневно. Вызывать их самих было бы бессмысленно, рация «заимки» никогда не работала на прием…

Курил он уже беспрестанно. Конечно, оставались уютные естественные объяснения — землетрясение, паводок, приступ скарлатины, все одновременно отравились колбасой. Напал снежный человек или вылезший из речки Беди заблудившийся динозавр. Упал метеорит. Загорелась тайга. И прочее — читайте сборник «Антология таинственных случаев» с любой страницы…

До половины десятого он старался внушить себе, что молчание «Лешего» никак не связано с последними событиями. Самур мог подвернуть ногу, забредя ненароком далеко от прииска, по глупой случайности не взял с собой оружия, не смог выстрелом подать сигнал бедствия, и товарищи по работе (никто из которых не имеет права лезть к рации в отсутствие бригадира) отправились его искать…

Одно немаловажное уточнение: Самур н и к о г д а не уходил с прииска. А в те дни, когда он уезжал в Шантарск, на рацию получал право сесть доверенный. Тот же доверенный, кстати, случись с Самуром что-то непредвиденное, просто обязан был выйти на связь и дать «три девятки». У него был свой заместитель, а у того — свой, и так далее, по цепочке…

В десять Данил уже просто курил, не строя версий. Радист представления не имел, отчего «три семерки» от «Лешего» так важны — он просто-напросто знал, что от абонента с этим позывным в с е г д а, что ни день, поступают в девять утра «три семерки». А сегодня их не поступило. Поневоле станешь дергаться…

В пять минут одиннадцатого Данил решительно поднял его со стула повелительным жестом, сел, нацепил наушники и распорядился:

— Вызывай «Марала».

Радист, неуклюже изогнувшись рядом, принялся вызывать.

«Марал», личный контакт Данила, год назад осел в деревне Чарушниково, купил дом, выходивший тремя окнами на единственную дорогу, по которой из села могли проехать машины к Беде, и занялся довольно нехитрым делом — сидел и ждал. У моря погоды. Больше ничего в его обязанности не входило — жить себе и немедленно сообщать, если в окрестностях начнется подозрительное шевеление, и в случае такового подать Самуру сигнал тревоги по «Всплеску», крошке-рации одноразового действия. «Марал» был вертухаем в отставке, всю жизнь мечтал доживать век в деревне и оттого своими обязанностями не тяготился ничуть (да к тому же из-за каких-то загадочных свойств организма спал часа по три в сутки, чутко, как собака). Данил в свое время побывал там и убедился, что дело у бывшего «сапога» поставлено на совесть — поперек узкой, стиснутой соснами однопутки тот положил стокилограммовую тракторную борону, и при малейшем шевелении около нее посторонних во дворе оживал злющий цепной кобель, способный лаем поднять мертвого. Односельчане, считавшие новопоселенца бывшим начальником охраны какого-то засекреченного космодрома (Данил сам пустил эту фишку, выпив с мужиками на бревнах у магазина), отнеслись ко всему как к милому безобидному чудачеству малость свихнувшегося на строгой секретной работе мужика, прозвав его «комендантом Беди». В деревне весьма терпимы к чудачествам, если только они безобидные. А посторонние в ту сторону, к Беде, и не ездили — охотники и шишкобои привыкли отправляться пешком, геологи давно не наведывались…

В наушниках затрещало.

— «Марал», говорит «Марал».

— Это Кирилл, — сказал Данил.

После короткого молчания поинтересовались:

— Начальник, точно вы?

— Лампадка у тебя белая, с красными точками, — сказал Данил.

— Точно, — хехекнул «Марал». — Что стряслось?

— У вас спокойно?

— Спокойней некуда. Даже ветра нету. Борона как валялась, так и валяется, Левко дрыхнет в конуре, а по небу ничего не жужжало… У соседа с нашего конца «Ниву» угнали, так и не нашли пока, но это ж не по вашей части… А так все тихо.

— Посматривай, — сказал Данил.

— А что такое?

— Молчат.

— Ох, ни хрена… Начальник, тишина была полная.

— Все равно посматривай, — сказал Данил. — И если хоть что-то непривычное нарисуется, дай знать. Конец.

Он вернул радисту наушники, освободил стул и вновь перебрался за стеллаж. Истреблял одну «Опалину» за другой. А еще минут через двадцать дверь аппаратной распахнулась, на пороге встала Митрадора:

— Данила Петрович!

Он вышел в коридор, ощущая некоторую невесомость в коленках.

— Звонил Самур, он на «пятерке».

— Что еще?

— Все. Сказал, немедленно…

Данил заглянул в аппаратную, бросил радисту:

— Все дела побоку, сиди на волне «Марала», — и направился к лестнице, приказав Митрадоре через плечо: — Дежурный экипаж за мной…

«Пятерка» означала однокомнатную квартирку километрах в трех отсюда, «лежку» Самура на самый крайний случай. О чем, кроме него, знал только Данил.

Его ребятки, тоже ставшие за последние дни чуточку нервными, посыпались из «Волги», моментально взяв его в кольцо, отпугивая редких прохожих хмурыми взглядами. На лестнице он их опередил, прыжками взбежал на третий этаж, позвонил — дилин-дин, дилин.

Самур открыл моментально, видимо, так и стоял у глазка. Он был ненормально бледен, отчего волосы и усы выглядели вовсе уж антрацитовыми, и почему-то казался располневшим. Данил кивнул своим, чтобы остались на площадке, прошел в комнату. Постель с кровати сорвана, валяются изодранные на ленты простыни и еще какие-то тряпки в бурых, залубеневших пятнах, на столе — откупоренная, но непочатая бутылка коньяка, тут же «стечкин» с глушителем и патроны россыпью.

Данил взял пистолет, нюхнул — кисло шибало гарью…

— Садись, — сказал Самур, вошел следом, как-то скособочась, прижимая левую руку к боку. Тяжело упал на стул. — Налей мне, пожалуйста. Промедол прошел, а сил нету…

— Тебя что, ранили? — Данил оглянулся на жуткие тряпки. — Где телефон? Сейчас все оформим…

— Сиди, Барс. Поздно. Налей мне. У пророка ничего не сказано про коньяк, его можно… — он зажмурился и выцедил полстакана, как воду. Шумно выдохнул, передернулся всем телом. — Поздно, две пули, буду умирать…

— Ты…

— Молчи, да! — Самур ос калился, как зверь. — Ты мужчина, нет? Я тебе сват-брат, да? Сиди, слушай! Совсем времени нет, я чую, у нас в семье всегда чуяли, дедушка Гафур… — он прикрыл глаза, залопотал на каком-то непонятном языке, опомнился. — Никого больше нет, Барс. Налетели до рассвета, в час волка, собаки не лаяли, их я думаю, положили из бесшумок, Салих стоял на карауле, а тревоги не поднял, значит, его тоже, сразу… Барс, они не требовали сдаться, не кричали про руки вверх, они убивали всех…

— Кто? Сколько их было?

— Все в камуфляже, в масках… — Самур снова закрыл глаза. — Мы стреляли, только они убивали одного за другим, одного за другим, мы были как овчарки у стада, а они как волки, они пришли, чтоб убивать без разговоров… Человек пятнадцать. У них ни один ствол не стрелял громко, все были бесшумные, совсем как у нас, ни одного выстрела не было громкого… Это не власти, это абреки. Нет больше Шадизаровых, только маленькие, там, в ауле… Все было бесшумно, понимаешь? Только раненые стонали, кричали, у нас и у них… Они своих добили потом, еще раньше, чем наших. Я видел… Всех Шадизаровых убили, Барс. А я убежал, когда никого уже не осталось. Я не трус, слышишь? Не трус! Нужно было рассказать…

— Да конечно, — тихо сказал Данил. — Никто и не говорит, что ты трус, никто… Значит, это ты взял «Ниву» в деревне?

— Я. Собака у них не гавкала, взял еще рубашки с веревки, отъехал подальше, порвал, завязался… Они гнались сначала по лесу, я спрятался в темноте, мимо проскочили… У нас у всех одежда была темная, так в старину заведено, ночью не видно, если что… Вот и получилось — если что… Откуда знаешь про «Ниву»? Я ее бросил за квартал отсюда.

— Знаю, — отмахнулся Данил.

— Ты умный… У тебя кто-то в деревне?

— Да. Но ничего он не заметил.

— Он бы не услышал, — сказал Самур, чуть покачиваясь всем телом. — Ни одного выстрела не было громкого… Налей еще. Все сказал, можно теперь. Они не власть, Барс, так и скажи Ивану. Скажи, я ничего не мог сделать, ты бы тоже не сделал ничего.

— В деревне все было спокойно?

— Ни одна собака не брехала, только когда я шел… Они пришли тайгой, если и была машина, оставили далеко. Барс, запомни, мусульманина хоронят в тот же день… У вас есть мусульманское кладбище, отвези ночью, закопай…