Вольер (сборник) - Алла Дымовская

Но вот серая мгла сделалась плотней, сгустилась в туманную дымку, крапива вокруг Тима уже перестала зеленеть и превратилась в бесформенную и безразмерную чащу. И тогда он увидел прямо перед собой дрожащую и ровную картинку, повисшую в пустоте. Каждый знак был одинакового голубоватого цвета, одинакового размера с предыдущим, хотя и отличным по существу. Оставалось лишь сложить все вместе и посмотреть, что получится. Сердце в груди трепетало, будто бабочка-капустница, зажатая в кулак, кожа горела огнем и вздувалась ядовитыми пузырями, отчаянно хотелось чесаться и выть. Но Тим пересилил себя. Сейчас это неважно, это пустяки – страх и крапивные ожоги, и даже свидание, и Аника. Сейчас важно только лишь эта ровная картинка и знаки на ней. Тим беззвучно шевелил губами, произнося каждый отдельный знак, одновременно запоминая, чтобы потом составить вместе их звучание и посмотреть, что получится. В, Ы, Х, О, Д. Знаки на картинке кончились. В сознании Тима вспыхнуло слово, одно-единственное – ВЫХОД. Получилось.

Он знал: то, что он сделал, называется «читать». А если бы он нарисовал эти знаки сам, тогда он выполнил бы другое действие, которое называется «писать». Это и была его великая тайна души, о которой не знал никто в поселке «Яблочный чиж». Да и о словах «читать» и «писать» ни один из жителей не имел ни малейшего понятия. В поселке «Яблочный чиж» их не существовало ни в повседневном обиходе, ни по большим праздникам.

Тиму стало очень страшно. Сразу вдруг и очень, очень страшно. Что такое выход, он, ясное дело, знал. Выход имелся в каждом доме, так же, как и вход – так попросту называли дверь. А еще иногда сосед Март кричал с крылечка своему соседу Яго:

– Твой кот продул спор! Только пара мышей!.. А ты говорил, что три! – И сосед Март поочередно поднимал сначала два пальца, потом, немного подумав, показывал еще один. – Так что, с тебя причитается! Да, на беду, моя женка глазеет в окно. Какой бы мне найти выход?

– А выход тебе надо найти такой, – отвечал сосед Яго. – Ступай за уборочный сарай, будто за «дровосеком». Уж я после тихонько подойду.

После чего сосед Яго получал на задах дворовых построек три увесистых подзатыльника, и потом оба – проигравший и угадавший садились на траву и распивали бутылочку имбирной шипучки украдкой от бдительного ока Мартовой женки.

Но это были совсем не те выходы, о которых говорилось в картинке на приграничном столбе. У Тима перехватило дыхание, едва лишь он осознал, пусть и не сразу, о каком именно ВЫХОДЕ и откуда идет речь. Ему захотелось бежать как можно дальше, хоть бы и через целое крапивное поле, вдруг мудрое око Радетеля уже засекло его – говорят, Радетели видят всех, все и каждого в отдельности. И что ему, Тиму, теперь будет за это? И за что за это? Ведь он пока ничего не сделал плохого. Но вместо того, чтобы мчать своего хозяина без оглядки прочь, ноги его предательски приросли к месту, а проказница-рука обманным образом, помимо сознания Тима, вдруг потянулась к картинке. Потная робкая ладонь погрузилась в плавающие знаки. И, о чудо! Никакой боли не приключилось, ничто не оттолкнуло Тима прочь. Картинка вспыхнула, перестала дрожать. И вдруг погасла. Чтобы тут же засветиться вновь призрачным, белым светом. Но знаки на ней нынче были другие. Тим снова принялся беззвучно шевелить губами. И-Н-С-Т… ТР-Р-Р… С-Т-Р… кругом уже стояла полная темень, но знаки и не думали гаснуть или исчезать. После долгих усилий Тиму, наконец, удалось прочитать, то бишь с великим трудом сложить буквы в длинное и непонятное слово ИНСТРУКЦИЯ. Что бы это значило? Он представления не имел. Может, спросить в поселке? Ага, еще чего! Тут же начнут совать носы: откуда слово и где он его слыхал. А как узнают, что Тим торчал битый синий час у границы, так неприятностей не оберешься. И от отца влетит. Наказать-то не накажет, он добрый, но ругаться будет до самого Рождества Мира. Уж о крапивных походах тогда можно навсегда забыть. Так что же делать?

Раздумья Тима прервал смешливый и тихий окрик:

– Эй, ты где? Хи-хи! – а потом: – Ой, жжется! Черт! Ох, не хорошо так говорить. Тим, где ты? – Это была Аника.

Тим, стараясь не слишком шуметь, полез вон из крапивы. Кожа зудела нестерпимо, коварные листья жалили, будто в отместку, он теперь, наверное, раздулся подколодной жабой от всех этих волдырей. Но ничего. У границы всегда темно. Да и зачем тут фонари? Не для чего здесь светить и шляться тоже некому. Нет такой надобности. Даже и свидания обычно парни назначают девчонкам у реки, где нарядные, с узорами, скамейки и аккуратные мостки для ныряния. Один он, олух этакий, завлек Анику в опасное и дурной славы место. Но вроде бы Аника не сильно злилась на него.

– Не шуми. Здесь я, – угрюмо шмыгнув носом, проворчал Тим. Не потому, что не рад был видеть Анику – он ее и не различал толком в темноте. Все из-за окаянной крапивной чесотки, какое уж тут хорошее настроение! – Проспорил Фавну, что просижу в кустах до темноты. Вот и пришлось.

Тим солгал легко и без запинки, хотя вранье ему обычно удавалось плохо. Но может, это оттого, что прежде никогда и не случалось серьезного повода лгать. Сказал про Фавна, и вдруг его осенило. А что если спросить у старика? Что, если он знает это странное слово ИНСТРУКЦИЯ? Кажется, так. Кажется, Тим запомнил правильно.

– Глупый спор. Зачем он нужен? – недовольно хмыкнула Аника.

– Затем, чтобы проверить, могу ли я терпеть боль! – гордо выпалил Тим, и даже не понял, что он произнес и как необычно это все прозвучало.

– Терпеть боль? А зачем терпеть боль? – по выражению, с каким она спросила, было ясно, что девушка удивлена и даже очень. – Какой человек станет терпеть боль?

– Ну, я не знаю. Никакой, наверное. Мне было интересно, – продолжал с похвальбой лгать Тим. А про себя в то же время думал: «Правда, какая польза в том, чтобы терпеть боль?»

И ответ пришел: «Чтобы знать, могу или не могу. А зачем? Просто, чтобы знать». Хотя в крапиву он полез совсем не за этим знанием. Но Тим понял вдруг, что знание это важное, и никто в поселке «Яблочный чиж» никогда еще не задавался подобным вопросом и не искал ответ.

– Всегда у Фавна на уме одни глупости, – Аника опять хихикнула. – Никчемный старик, этот Фавн. Даже имя у него никчемное. Ну кого из людей так зовут? И вообще, он не наш. Хотя, конечно, пускай живет. Фавн, он иногда забавный. Только мозги набекрень. Но ты не слушай его и не лезь больше в крапиву.

– Не буду, – согласился с ней Тим и вздохнул. Кожа горела и зудела, Тим еле сдерживался, чтобы не разодрать болячки ногтями. Теперь надо бы сходить в Лечебницу, пусть «колдун» смажет его какой ни на есть мазью или даст противоядие от чесотки. Но тут же он отказался от этой мысли. А в самом деле, сможет ли он, Тим, терпеть боль? Он сказал Анике: – Знаешь что, пойдем-ка отсюда. Нечего торчать у границы, еще от старших влетит, если поймают.

– Брось, ни от кого не влетит. Делать больше нечего, как нас здесь ловить, – Аника совсем развеселилась и побежала вдоль границы у самой кромки крапивных зарослей дальше, дальше, и все время смеялась.

Она вообще любила шалить, а Тим любил ее за то, что она любила шалить. И не только за это. Аника была красивая. Лучше всех в поселке «Яблочный чиж», да и в других, наверное, тоже. Так не бывает, чтобы на свете жили сразу две самые замечательные девушки, оттого, что не может так быть. Значит, Аника – одна-единственная. Нежная и светлая, и волосы, и лицо. Будто… будто… Тим впервые в жизни искал сравнения и не находил. Поэтому тоже побежал следом вдоль края зарослей. И пока бежал, нашел. Она светлая, будто белая сверкающая луна – ничейная бесприютная бродяга, которая с улыбкой выглядывает из ночных облаков. И волосы, как солнечный огонь, разве что на них можно смотреть, а на солнечный огонь – нет. Но самое чудесное – глаза Аники, такие голубые и прозрачные, будто тихое небо рано поутру, или как то самое заветное слово, мерцавшее загадочно сквозь крапивные кусты у границы… Тим, конечно, никоим образом не мог знать, что повторяет про себя банальнейшие сравнения влюбленных начинающих поэтов всех веков. Не мог знать, потому что в поселке «Яблочный чиж» не было ни одного поэта, и даже слова такого не было. И уж тем более никаких сравнений, ни банальных, ни изысканных. Но с чего-то пришлось начинать, и он начал. И почувствовал себя чудесно. Вот только волдыри. Как и всем поэтам на свете, ему помешала обыденная проза жизни. Но главное, первый шаг был сделан. И Тим ведать не ведал, что даже первый шаг по этой дороге никогда не позволит ему повернуть назад. Он догнал Анику, схватил ее за тонкую, чуть влажную руку:

– Погоди. Постой. Побежали лучше на речку. Я чешусь весь – уж очень злая эта крапива, – жалобно попросил он подругу.

– Ах ты, бедняжка, – Аника пожалела его. Голос девушки звучал неровно – она дышала прерывисто от быстрого бега и захватывающего ощущения уже сотворенной новой шалости. – Я тоже хочу на речку. На речку! На речку! – Аника закружилась на месте, и Тиму пришлось кружиться вместе с ней.