Негодяй - Эдуард Володарский

— Будет немного другой. Но не менее добрый и благородный.

— Такого больше не будет, — повторила Татьяна.

— Как хочешь, дело предлагаю.

Долгое молчание наступило в машине.

Ровно и сильно гудел мотор, два белых луча от фар упирались в стену глухой темноты, рассеиваясь, таяли.

— Тебе Гусятинские звонят? — спросил Юрий Николаевич.

— Нет.

— А эти… товарищи Павла… как их? Степанковы, кажется.

— Нет.

— А этот? Часто приходил к вам. Бородач такой, художник.

— Нет.

— Неужели никто не навещает? Всего год прошел… друзья всё же.

— Мне никого не хочется видеть. И потом, это друзья Павла, а не мои. Своих друзей у меня нет… — она усмехнулась невесело.

— И что ты делаешь целыми днями?

— Как что? Хожу на работу… потом сижу дома. Пытаюсь воспитывать сына… — она опять усмехнулась.

— А как на работе? — помолчав, спросил Юрий Николаевич.

— Сижу в отделе, ничего не делаю… Скука, тоска. Я ведь и специальность свою давно успела позабыть…

— Можно подыскать что-нибудь другое.

— Что? Меня даже медсестрой в твою больницу не возьмут.

— Но ведь так тоже нельзя жить, Таня.

— А кто тебе сказал, что я живу? С того дня, как умер Павел, я забыла, что такое — жить…

— Жизнь есть всегда жизнь, — с некоторой робостью возразил Юрий Николаевич.

— Ты эти истины из букваря побереги для кого-нибудь другого.

Они проехали пост ГАИ на кольцевой дороге. Справа потянулись ряды бетонных коробок жилых микрорайонов с редкими пятнами светящихся окон. Проехали станцию метро.

— Останови здесь, пожалуйста, — попросил Юрий Николаевич.

— Не дури, я довезу тебя до больницы.

— Лишние хлопоты… — пробормотал Юрий Николаевич.

Они еще некоторое время кружили по темным пустым улицам, останавливались у светофоров, сворачивали направо и налево и, наконец, подъехали к высокому, ярко освещенному зданию больницы. Юрий Николаевич подхватил свой затрепанный саквояж и выбрался из машины.

Прими снотворное и постарайся выспаться, — перед тем, как захлопнуть дверцу, проговорил он. — С твоего позволения завтра я к вам загляну.

— Хорошо, — ответила она. — Спасибо тебе.

— Две или четыре таблетки седуксена и спать, — повторил он. — Больше не надо, плохо влияет на память.

— Я была бы счастлива, если б мне ее вовсе отшибло, — слабо улыбнулась она.

Затем перевела скорость, выжала сцепление. Машина мягко тронулась. Она оглянулась назад. Невысокий толстый доктор, прихрамывая, шел к подъезду больницы. А Виктор спал на заднем сиденье. Свесившиеся длинные волосы закрывали ему лицо.

Она остановила машину, повернулась назад, осторожно, заботливо, чтоб не разбудить сына, откинула волосы со лба и долго смотрела на его лицо, нежно провела кончиками пальцев по щеке, подбородку…

Они подъехали к дому, оставив машину у подъезда, поднялись в свою квартиру на шестом этаже.

— Чаю, кофе не хочешь? — спросила Татьяна.

— Спать хочу, — буркнул в ответ Виктор и ушел в свою комнату.

Она пошла на кухню, зажгла конфорку на плите, налила воды в чайник, поставила на огонь. Затем насыпала в джезв несколько ложек молотого кофе, сахара. Устало опустилась на стул, подперла кулаком щеку. Взгляд медленно блуждал по кухне, ни на чем не останавливался. У двери, на широкой низкой скамейке, две большие миски, одна с водой, другая с остатками каши и мясного фарша. Взгляд остановился па этих мисках. Она резко встала, выбросила остатки еды в мусорное ведро, тщательно вымыла миски. Потом заварила кофе, налила в чашечку, вновь присела у стола.

Громко стучали ходики. Татьяна прихлебывала кофе. Вдруг резко поднялась и стремительно пошла в комнату, включила свет.

Она выдвигала один за другим ящики большого письменного стола, что-то искала и не могла найти. Выбрасывала на стол и прямо на пол распечатанные старые конверты с письмами, поздравительные открытки, записки с телефонами. Потом она открыла створку настенного книжного шкафа и наконец нашла то, что искала, — большую цветную коробку, полную фотографий.

Она принесла фотографии на кухню, вывалила из коробки на стол, отхлебнула кофе и стала перебирать фотографии, отбрасывая одни и подолгу задерживая взгляд на других.

Вот она еще маленькая девочка в коротком школьном платье, с двумя огромными белыми бантами на голове. Как тут она похожа на Виктора! Вот они с мамой сидят на скамеечке перед большим деревянным домом. В наличниках вырезаны голуби и выкрашены в голубой цвет. Таня сидит у матери на коленях, и мать обнимает ее и смеется, глядя в объектив фотоаппарата. И Таня смеется.

И вот она уже взрослая девушка, хотя еще в школьном платье с белым передником. Она десятиклассница, выражение лица исполнено серьезности и достоинства. Внизу надпись печатными буквами: «Наша золотая медалистка Таня Скворцова. Город Елец, средняя школа № 5». Эту фотографию Таня рассматривала особенно долго.

Они ехали на картошку. Когда сдали вступительные экзамены и превратились из абитуриентов в студентов. Ехали в открытых грузовиках, хохотали и распевали песни. Туман по краям дороги, из тумана выныривали темные от дождя подмосковные деревни, прудки и речушки с поникшими ракитами и пропадали снова. Запах дороги будоражил всех. И они пели одну песню за другой.

та песня за два сольди, за два гроша,С этой песней вспоминают о хорошем,И поет ее веселая девчонкаВ час заката у себя на чердаке…

И еще:

Я не знаю, где встретиться

нам придется с тобой,Глобус крутится, вертится,словно шар голубой,И мелькают города и страны,параллели и меридианы,Но таких еще пунктиров нету,Где бы нам с тобой бродить по свету…

Вместе со всеми пела и Таня, смеялась, и глаза были полны вдохновения. И почти все парни невольно обращали на нее внимание.

— Классный кадр… — даже с некоторым сожалением протянул худенький белобрысый паренек в вельветовой курточке. — И глаза… и все остальное.

— Откуда? Кто знает? — спросил атлетического сложения парень в сером свитере и штормовке.

— Таней зовут… Из Ельца, кажется, — ответил белобрысый. — А где Елец, кто знает?

— В России, — усмехнулся атлет в штормовке. — Моя будет…

Под носом у атлета тут же возникли не два, а четыре кукиша. Он спокойно посмотрел на кукиши, отодвинул их сильной, большой рукой, усмехнулся.

— Без фамильярностей, пожалуйста. В таких делах Роберт Сидякин слов на ветер не бросает. — С этими словами Роберт Сидякин поднялся и, пробравшись между деревянными лавками, тронул за плечо сидевшую рядом с Таней девушку: — Подвиньтесь, пожалуйста, леди.

Та удивленно взглянула на него, потом на Таню, презрительно фыркнула и чуть подвинулась. Роберт втиснулся между ними и уверенно положил Тане руку на плечо. С половины куплета подхватил песню. Таня посмотрела на Сидякина, перестала петь — во взгляде испуг и ожидание. Роберт подмигнул ей:

Мама, мама, это я дежурю,Я дежурный по апрелю…

И Таня тоже запела, и руки Роберта убирать с плеча не стала. Тогда к ней с другой стороны подобрался белобрысый очкарик, оттиснул другую девушку и тоже положил руку на Танино плечо. Таня делала вид, что не замечает. А другие девушки метали в нее уничтожающие взгляды, и одна шепнула другой:

— Прямо с ума посходили! Подумаешь. Нефертити нашли!..

…А потом, когда палаточный городок спал, она обнималась и целовалась с Робертом Сидякиным, и он бормотал ей на ухо:

— Ты самая, самая… Самая красивая, умная, добрая…

— И ты, — счастливо улыбалась она. — Самый сильный, самый храбрый, самый, самый…

Татьяна очнулась от воспоминаний. Чашка из-под кофе была пуста. Она налила из остывшего джезва новую порцию, отпила два глотка. Глаза ее блестели, и она смотрела, смотрела фотографии, жадно, не отрываясь. И опять вспомнилось…

Она стояла на лестничной площадке, такой большой, что в волейбол играть можно. С мокрого пальто на чистый кафельный пол капала вода, и беретка с белым пушистым помпоном съежилась от дождя. А перед ней переминался в тапочках на босу ногу, в джинсах и расстегнутой рубахе Роберт Си-дякин. Пряча глаза, он говорил хмуро:

— Ну, чего ты пришла? Я тебя звал, что ли? — Несмотря на свое атлетическое сложение, он выглядел сейчас жалким и перепуганным.

— Я без приглашения… сама… — виновато отвечала Таня. — Что мне делать-то, Роберт? Ведь я же…

— Ну, кончилось все, понимаешь? — раздраженно перебил он ее. — Кончилось, понимаешь? Было и прошло. Что ты предлагаешь? И себя, и тебя обманывать?

— Нет, обманывать не надо, — замотала она головой.