Честь - Трити Умригар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так что? Едем? — сказала она.
Он встрепенулся.
— Да-да. Простите. Да, конечно. Прошу. Пройдемте за мной. — Он указал на проход между двух металлических барьеров. Вокруг нее встречающие шумно приветствовали своих родственников, визжали от радости, женщины средних лет осыпали поцелуями лица и макушки подростков, а взрослые мужчины сжимали друг друга в крепких неуклюжих объятиях. Не желая потерять из виду водителя, она повернулась к нему; тот, толкаясь, шел через толпу к проходу.
Встретив ее по ту сторону ограждения, он потянулся и взял ее маленький чемодан для ручной клади, потом удивленно огляделся.
— А где остальной багаж?
Она пожала плечами.
— Это все.
— Всего один чемодан?
— Да. И рюкзак.
Он покачал головой.
— А в чем проблема?
— Ни в чем, — ответил он, и они двинулись к машине. — Просто… Шэннон сказала, что вы индианка.
— Американка родом из Индии. А при чем тут…
— Впервые встречаю индианку, которая путешествует с одним чемоданом.
Она кивнула, вспомнив, как родители рассказывали о родственниках, пускавшихся в путь с чемоданами размером с маленькую лодку.
— Вы правы. — Она с любопытством взглянула на него. — А вы — водитель Шэннон?
Его глаза блеснули в свете уличного фонаря.
— Вы решили, что я шофер?
Тут она присмотрелась, заметила джинсы, рубашку модного покроя, дорогую кожаную обувь и поняла, что совершила оплошность.
— Шэннон сказала, что пришлет кого-нибудь меня встретить, — пробормотала она. — Но не сказала, кого именно. Вот я и решила… — Он обескураженно смотрел на нее. — Извините.
Он покачал головой.
— Да нет, все нормально. Зачем извиняться? Нет ничего плохого в том, чтобы быть водителем. Но я не водитель, я друг Шэннон. Предложил вас встретить: рейс поздний, сами понимаете. — Он коротко улыбнулся. — Меня зовут Мохан.
Она ткнула себя в грудь.
— А меня — Смита.
Он помахал картонной табличкой.
— Знаю. На табличке написано.
Они смущенно рассмеялись.
— Спасибо за помощь, — сказала она.
— Не за что. Моя машина там.
— Расскажите, как дела у Шэннон, — сказала Смита, пока они шли к машине.
— Она очень мучается. Как вы, наверное, знаете, перелом шейки бедра подтвердился. Операцию сделать не смогли: выходные. А теперь решили подождать несколько дней, пока доктор Шахани не вернется в город. Это лучший хирург в Мумбаи. А случай сложный.
Она с любопытством взглянула на него.
— А вы… вы близкий друг Шэннон?
— Я ей не бойфренд, если вы об этом. Но близкий друг, да.
— Ясно.
Она завидовала Шэннон: та работала корреспондентом южноазиатской газеты и могла пустить корни и подружиться с местными. Сама Смита занималась гендерными темами и почти никогда не задерживалась в одном месте больше чем на неделю-две. Двух недель было мало, чтобы семена дружбы дали ростки. Она посмотрела на чемодан, который нес Мохан. Удивится ли он, узнав, что в Нью-Йорке у нее было еще два таких же чемодана, полностью укомплектованных, чтобы в любой момент можно было сняться с места?
Мохан что-то рассказывал про Шэннон, и Смита заставила себя прислушаться. Когда Шэннон позвонила ему из больницы, сказал он, голос у нее был испуганный; он тут же поехал к ней. Смита кивнула. Она вспомнила, как лежала в больнице в Рио с гриппом, как одиноко было болеть в чужой стране. А по сравнению с индийскими больницами бразильская наверняка была раем. Шэннон работала в Индии уже… сколько? Года три? Но Смита все равно не представляла, что чувствует человек, которому предстоит операция в чужой стране, где у Шэннон никого не было.
— А какие условия в больнице? — спросила она Мохана. — Хорошие? С ней все будет в порядке?
Мохан остановился, повернулся и посмотрел на нее, подняв брови.
— Да, конечно. Она в больнице «Брич Кэнди». Это одна из лучших клиник в городе. В Индии хорошие врачи, одни из лучших в мире. У нас теперь центр медицинского туризма, вы разве не знаете?
Она удивилась, что он так обиделся, так резко отреагировал, — она замечала это свойство у папиных друзей-индийцев, даже у тех — особенно у тех, — кто долго жил в Штатах.
— Я не хотела вас обидеть, — сказала она.
— Все в порядке. Многие до сих пор считают Индию отсталой.
Она закусила губу, чтобы ненароком не сказать то, что вертелось на языке: она и была отсталой, когда я здесь жила.
— Красивый у вас новый аэропорт, — примирительно произнесла она. — Большинству американских аэропортов до него как до Луны.
— Да. Как пятизвездочный отель.
Они подошли к маленькой красной машине; Мохан отпер ее. Забросил чемодан в багажник и спросил:
— Хотите сесть спереди или сзади?
Она удивленно взглянула на него.
— Спереди, если вы не против.
— Конечно. — Хотя его лицо оставалось бесстрастным, Смита услышала, как голос его насмешливо дрогнул. — Я просто подумал… раз вы решили, что я шофер Шэннон, может, захотите ехать сзади.
— Простите, — пробормотала она.
Он выехал с парковки, перестроился в нужную полосу и тихо выругался, попав в затор на выезде из аэропорта.
— Даже ночью так много машин, — заметила Смита.
Он раздраженно щелкнул языком.
— Да уж. Пробки в Мумбаи — отдельная боль. — Он повернулся к ней. — Но не переживайте. Выедем на главную дорогу, и станет лучше. До отеля домчим с ветерком.
— Вы там рядом живете?
— Я? Нет. Я живу в Дадаре. Это ближе к аэропорту, чем ваш отель.
— Ох, — воскликнула она, — как неловко! Надо было мне просто взять такси.
— Нет-нет. Ночью женщине опасно садиться одной в такси. И это же Индия. Нельзя допустить, чтобы гостья ехала из аэропорта на такси.
Она вспомнила родителей: зимой в Огайо те встречали гостей в аэропорту Колумба и в слякоть, и в снегопад. Пресловутое индийское гостеприимство существовало на самом деле.
— Спасибо, — сказала она.
— Не за что. — Он покрутил регулятор кондиционера. — Температура нормальная? Не жарко? Не холодно?
— Можно чуть прохладнее? Ужасная жара, просто не верится, даже в январе.
Мохан коротко взглянул на нее.
— Прелести глобального потепления. Подарок богатых стран вроде вашей бедным вроде нашей.
«Неужто он из националистов, — подумала она, — как друг отца Ракеш, который поносил Запад на все лады и уже сорок лет планировал неминуемое возвращение на родину?» Но Мохан говорил правду. Она сама часто рассуждала так же.
— Да, — согласилась она, не желая ввязываться в политические дебаты. Слишком она устала, веки отяжелели; ее клонило в сон.
Мохан, должно быть, почувствовал ее усталость.
— Если хотите, можете поспать, — сказал
