Путница - Ольга Громыко

Разницы между левой стороной (красил Жар) и правой (работа цыгана) Рыска не заметила, но в светлых штанах на Милку теперь лучше было не садиться.

– А если она под дождь попадет?

Цыган гнусно захихикал и сказал, что главное – чтобы дождь не пришелся на базарный день. После чего Жар отправился с ним к костру обмывать результат, а проснулся с гитарой, трепетно прижатой к груди под покрывалом.

Видя, что увещевания тут бессильны, Рыска прибегла к запрещенному приему:

– Альк! Ну скажи ему!

Но белокосый лишь покривился и вообще отвернулся к обочине, будто не слышал. Поведение саврянина беспокоило девушку все больше и больше. Во-первых, за минувшие три дня спутники услышали от него едва ли полсотни слов, и те по крайней необходимости. На попытки вовлечь его в дорожный треп Альк коротко огрызался или, как сейчас, отмалчивался. Во-вторых…

– О, глядите, кормильня! – попытался сменить тему Жар. – Может, по пиву?

– Не хочу, – сухо и предсказуемо отрезал Альк.

Рыска подавила огорченный вздох: со времени разговора с отшельником проклятый саврянин ничего не жрал. Уговаривать девушка не решалась: в конце концов, взрослый здоровый мужик, не пичкать же его с ложечки под сказочки, как капризного ребенка.

– Верно, без еды человек может прожить месяц, – ехидно напомнил Жар Альку его же слова. – А раз так, чего ее зря переводить?

Саврянин опять промолчал, и Рыске захотелось его стукнуть, чтобы хоть как-то расшевелить.

В кормильню все-таки зашли и пива взяли. Жар заказал себе сразу две кружки – до конца весны оставалась еще неделя, но солнце припекало уже по-летнему, – однако девчонка-служанка, не разобравшись, разнесла их по концам стола. Альк машинально взял «свою», отхлебнул.

– Могли б и до Зайцеграда потерпеть, – недовольно заметил он. – Несколько лучин осталось.

– А ты этого Матюху знаешь? – В ожидании заказанной каши Рыска таскала бесплатные черные сухарики из стоящей посреди стола миски. Судя по слою крошек на ее дне, посудину не вытряхивали и не мыли уже месяц. Но за дорогу девушка успела привыкнуть к кормильням и подаваемой там еде, не требуя от нее слишком многого. Зато самой готовить не надо. – Ну к которому расписка?

– Найду. – Альк тоже взял пару сухариков, но этим его завтрак и ограничился. Даже пиво не допил, сделал еще пару глотков и отставил, ожидая, когда спутники управятся с едой.

Жар с сожалением косился на кружку саврянина. За другом вор не погнушался бы, допил, а тут как бы не отравиться после этого гада. Все добрые чувства вроде сострадания и желания помочь отлетали от белокосого, как сухой горох от стены. Альк, похоже, нарочно делал все, чтобы за его гробом шли только падальщики.

Процессия повернула обратно. Бабы уже не выли, а всхлипывали и с чувством выполненного долга сморкались в узкие белые полотенца, висящие на шеях. Замыкающие цепь мальчишки горстями расшвыривали горчицу, чтоб за людьми не увязалась смерть с жальника. Ветер, как назло, дул в спины, и все хоть по разу да чихнули. У головы Приболотья нос вообще не просыхал: он шел прямо перед детьми.

А у весковых ворот стояли гости – пятеро на коровах, один на нетопыре. Створки были распахнуты, но пришельцы вежливо остановились в нескольких шагах, ожидая приглашения. Не разбойники, отлегло от сердца у головы. Весчане все равно насторожились, передние притормозили, задние наддали, и цепь сжалась в кучу.

– Здорово, любезные! – весело окликнул один из гостей. Эй, да это ж тсарский гонец – в новом красном кафтане, бороду отпустил, только по голосу и признали. – Где это вы ходите? Праздник какой? Сдобой за три вешки несет, а веску как вымело…

– Не… – Голова подошел поближе, ответил на рукопожатие. – Бабка у нас померла. Древняя, но славная. Хоронить ходили.

– Ох, сочувствую, – согнал улыбку гонец. – Пусть Хольга даст ей прямую дорогу и уютный Дом.

– Богиня милостива, – эхом откликнулись сразу несколько человек.

Гостей по-прежнему разглядывали с подозрением: четверо тсецов (не охранники, а именно из рати, это гонец при них для пущей важности) и незнакомый путник, совсем молодой парень с надменным и недовольным лицом. Как же, целую лучину торчать под забором, ожидая каких-то там весчан! «Ничего, – злорадно подумал голова, – заплатили, так стой. Знаем мы, сколько путники за свои услуги берут. Простому человеку за их дневную плату целый месяц пахать не зазорно». Вслух же приветливо сказал:

– Пожалуйте за стол поминальный, проводим старушку как должно.

Отказываться было неудобно, хоть и на службе. Гости вместе со всеми прошли к бабкиному дому и расселись за вынесенными во двор столами, благо вечер был тихий и теплый. Женщины быстренько притащили и расставили накрытые черными платками блюда, кувшины с крепким, до щекотки на языке, квасом и старые глиняные кружки со щербинами, а то и трещинами. Похороны – самое время от всего отжившего избавиться.

Изголодавшиеся тсецы набросились на угощение, словно бабка Шула приходилась им родной матерью. Гонец тоже с удовольствием «заедал слезу», а вот путника весковое гостеприимство заметно коробило. Видать, только-только из Пристани выпорхнул, а ему вместо подвигов и славы – пыльные дороги захолустья. Голова тайно ухмыльнулся. Терпи, крысенок! Настоящее дело еще заслужить надо.

Вначале за столами говорили только о покойнице, состязаясь, кто вспомнит о ней больше хорошего, потом посудачили о тщете сущего и божьей воле, а там как-то незаметно перешли на дела земные, привычные. Женщины затянули жалостливую песню, дети украдкой швырялись кусочками лепешек, лавочник шепотом травил кузнецу свежую байку про соседку.

Голова все выразительнее косился на гостей.

Гонец пощупал зуб, неосмотрительно покусившийся на Колаев творожник, и с болезненным видом пошутил:

– А мы уж при виде пустых дворов подумали, что вы нас завидели и сбежали!

– Чего нам от вас бегать? – удивился и одновременно насторожился весчанин. – Чай, не саврянское войско… Или опять дурную весть привез?

– Да нет, что ты, – поспешил заверить гость. – Так… не шибко приятную. Сейчас, погоди, грамоту достану…

– Давай на словах сначала, мне на ухо, – остановил его голова. Читать тсарский приказ за поминальным столом было как-то неловко – хотя бабка Шула, наверное, не обиделась бы. Без нее ни одно вече не обходилось.

Гонец понимающе кивнул, убрал руку от пазухи и наклонился к весчанину:

– Тсарь городские стены укреплять желает. Требует от каждой вески по три человека и телегу с коровой.

– Что, насовсем?! – охнул голова.

– Не, в грамоте прописано – только на лето, – поспешил успокоить гонец. – Ну помнишь, в том месяце военный налог собирали?