Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из письма поручика лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина невесте:
«20 августа осьмсот двадцать пятого года. Писано в казармах.
Здравствуйте, уважаемая Элен Харитоновна! Простите меня великодушно, но заняться аглицким языком совершенно не было ни времени, ни возможности. Из-за вакаций в полку мне пришлось исправлять не только адъютантскую должность, но и стать исполняющим обязанности командира роты, так как прежний командир штабс-капитан Мезенцев нежданно-негаданно подал прошение об отпуске по семейным обстоятельствам и отбыл на родину, в имение родственников. Однако нет худа без добра. Его Высокоблагородие уже направил прошение на имя командира гвардейской пехоты генерал-лейтенанта Бистрома о присвоении мне чина штабс-капитана. И хотя подписано оно будет не раньше сентября, но старшинство в чине, как обещано, пойдёт не с момента подписания, а уже сейчас. Обещаю Вам, что в самое ближайшее время займусь Шекспиром.
Искренне преданный Вам поручик Николай Клеопин».
Из дневника Элен Щербатовой:
«20 августа 1825 года.
Сегодня получила письмо от Ника. Он такой смешной. Когда папенька разрешил ему ухаживать за мной и обмениваться письмами, то клятвенно обещал, что выучит язык к Рождеству. Папенька сделал вид, что поверил, хотя на самом-то деле Николенька ему просто понравился. Ещё бы, такой молодой, а уже поручик лейб-гвардии с «крестом» и с перспективами! А аглицкого языка папенька и сам толком не знает. Выписывает уйму книг, разрезает, переплетает и ставит на полку… Но они так и остаются непрочитанными! А вчера я слышала, как маменька сказала папеньке: “Партия хоть и не блестящая, зато надёжная". Папенька ответил, что, мол, не всем же быть Рюриковичами и Гедиминовичами, а хорошо бы откупить у родича, князя Одоевского, часть села Борисоглебского. Мальчик не ферштюк какой-нибудь, а боевой офицер. С Ермоловым два года служил и за Кавказскую войну крест имеет.
Интересно, о каком Борисоглебском он говорил? Уж не о том ли селе, что в Нелазской волости Череповского уезда? Тогда мы будем соседями с матушкой Николеньки».
«22 августа 1825 года.
Сегодня леди Гаррах сделала мне замечание: почему я веду дневник на французском языке, а не на аглицком, или хотя бы на русском? Ага, что бы она совала свой длинный нос в мой дневник! Забавно, но когда папенька первый раз представил мне гувернантку, леди Гаррах показалась мне такой страшной. А потом услышала, как дворня называет её «леди Горохова», и мне стало смешно. А папенька как-то сказал, что леди Гаррах и в самом деле носит фамилию Горохова. Я тогда очень удивилась, а он объяснил, что когда англичане бежали от Кромвеля, то многие поселились в России. Надо спросить у папеньки — а кто такой Кромвель? Какой-нибудь английский король, который был очень злым. Вчера приезжал Николенька. Так хотелось поговорить с ним о чём-нибудь, но не знаю, о чём говорить. Получается как-то глупо — я говорю всё не о том. А о чём говорить, я даже и не знаю».
«27 августа 1825 года. Николенька опять в отъезде. Прислал мне записочку, что не сможет быть в воскресение на службе, потому что отправляют встречать какого-то посланника в Новгород. И что же этот посланник — не мог прибыть Невой, как все приличные посланники? Но папенька сказал, что посланник уже прибыл Невой, а в Новгород он ездил осматривать, с целью полюбопытствовать, старинные монастыри. А чего же их любопытствовать? Добро бы ехал помолиться! Хотя будет ли посланник молиться в православных монастырях? А теперь вот езди, встречай. Недавно были в гостях у Шишковых, родственников адмирала. Их племянник, студент Императорского университета, стал разговаривать с леди Гаррах об англичанах. Забавно, но оказывается, многие родовитые люди, имевшие известные фамилии, стали переделывать их на русский лад. Шотландцы Гамильтоны стали Хомутовыми, а Мак-Магоны — Макагоненко».
«10 сентября 1825 года. Сегодня Николеньке было даровано звание штабс-капитана. Я так рада за него! Но он почему-то не приехал. И почему-то записку о присвоении чина прислал не мне, а батюшке. Когда я спросила батюшку — почему Ник не смог сегодня приехать? — он только ухмыльнулся в усы. Сказал что-то вроде того, что положено представляться (или проставляться?) господам офицерам в полку. А зачем представляться? Ладно бы, если он переходил в другой полк. Странные эти люди, военные. И вообще мужчины все странные».
Из письма штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина другу Павлу Еланину, командиру роты Вятского пехотного полка в город Каменку Малороссии:
«15 сентября осьмсот двадцать пятого года. Писано в Петербургских казармах егерского полка.
Здравствуйте, дорогой Поль! Письмо Ваше, присланное с оказией, получил ещё в конце августа. Однако сразу ответить не смог. Причиной явилось то, что можно сказать словами того англичанина, которого я вынужден читать по прихоти моей невесты: “Неладно что-то в Датском королевстве”. Простите меня за столь частые упоминания всего аглицкого. Я не становлюсь англоманом. Скорее, уж стал англофобом. Правда, это не распространяется на аглицкое оружие. Ружья (окромя тех, что поставлены были во время войны с Наполеоном!) и особенно пистолеты у них, сами знаете, замечательные. Как хорошо, что почтенный the father стал почитателем англичан, а — не приведи господи! — турков или индусов. Я хотя и выучил на Кавказе не одну сотню татарских слов, но как вспомню ихние чёрточки и завитушки, то просто дурно становится…
Многие наши офицеры, особенно старшие, либо сказываются больными и берут отпуска, либо вообще просят отставку. А ввиду того, что Государь Император по-прежнему пребывает в Таганроге, то оные отставки им никто не подписывает. Но всё же, полковое начальство смотрит сквозь пальцы на неявки обер-офицеров на службу. Более того, скажу Вам, подходит ко мне третьего дня мой командир полка и спрашивает: “А не хотите ли Вы, господин штабс-капитан, в имение съездить? ” А я, может быть, и рад бы съездить, повидать маменьку. А потом отвёз бы её в Петербург, и, может, уговорила бы она Харитона Егоровича не усердствовать так в моём обучении аглицкому языку. Может быть, потом, после свадьбы, и выучил бы его как-нибудь. А может быть, и не выучил