Путешествие королевны - Ника Ракитина

Хель заперла за ним двери, сняла плащ, отстегнула меч и села ужинать. Половинка луны освещала слюдяные разводы окна, из щелей которого тянуло холодом, но в углу у дымохода, где была постель, казалось даже жарко. Стащив сапоги, Хель свернулась под одеялом. Первый ломкий сон уже подходил к ней, когда кусачая живность, гнездящаяся в тюфяке, решила приступить к ночному пиру. Побуждаемая яростью и брезгливостью, Хозяйка вскочила, одарила парой теплых и ласковых слов хозяина и, свернув постель, радостно вытолкала ее через окошко на мороз. Потом со свечой тщательно проверила, не остались ли кроме нее в комнате еще постояльцы, и легла на голые доски, завернувшись в собственный плащ. Некоторое время ничто ее больше не беспокоило.

Проснулась Хель около полуночи и некоторое время лежала не шевелясь, выходя из кошмара и еще не полностью сознавая, где она и что с ней. Луна ушла, и комната казалась бесконечной в темноте, что-то шуршало и потрескивала рассыхающаяся мебель и доски пола, точно кто-то невидимый ходил по ним; назойливо выло в щелях и от твердых досок болело тело, но едва ли именно это могло вызвать неосознанный ужас. Пальцы Хозяйки медленно сжались на рукояти меча. В это же мгновение она пришла в себя и прижавшись спиной к дымоходу, готовая отразить нападение, вслушалась в темноту. В комнате никого не было, двери и окно были заперты всё также надежно — Хель могла присягнуть в этом, и только собственное дыхание громко кипело в груди.

Хель попыталась сосредоточиться и определить, откуда исходит страх. И сразу же — вспышкой — осознала, какой это страх. Такой, как при появлении Стрелков, безликой нежити, крадущей души мужчин, и обращающих в призраки детей и женщин. И этого не могло быть.

Хель сцепила зубы.

Теперь кроме шороха в комнате и скулежа ветра сделались слышны другие звуки господы. Внизу развлекалась припоздавшая компания, повизгивала и хихикала девица и мужской голос громко требовал от хозяина браги. Чувство опасности исходило именно снизу и меч стал мелко подрагивать в руке. Хель заставила себя отложить его, взяла в руку нож и медленно отодвинула засов на двери. Сквозняк бил по ногам стылым холодом, когда она бесшумно пробиралась коридором к внутренней галерее над залом, почти наощупь.

Все огни в зале были потушены, кроме огромного очага с разжаренным пламенем, и от каждой балясины, от каждого столба, подпирающего потолок, ложились густые черные тени. Приникнув к промежутку между балясинами, глянула Хель вниз. Большой зал был перед ней, как на ладони, пустые столы блестели мокрым деревом, среди них ползал сонный, как муха, трактирщик, поднося кувшины и тарелки к столу, придвинутому к очагу. Некогда так же, ночью, здесь пировала компания Эверса, второго брата барона Эрнарского, но теперешнее сборище не сильно напоминало пир. Их было шестеро, двое в хабитах служителей Предка, один в купеческом строе и трое, одетые, как наемники, без гербов. Купец держал на коленях девицу и изредка щекотал. Девица повизгивала. У нее была обнажена грудь и задраны ноги в полосатых чулках. Было непонятно, привезли ли ее с собой или сыскали на месте. Наемники, даже не сняв плащей, глотали пиво — лучшее в здешних краях, и вели себя при этом слишком молчаливо и сдержанно, чтобы не вызывать подозрения. Но глаза Хели, скользнув по ним, перешли к служителям Предка. В свое время их не изгнали из страны, но после Сирхонского мятежа смотрели косо, так что увидеть их ночью в господе, вдалеке от какого-нибудь ухрона… тем более, что по одежде они были не пилигримы Щита, а принадлежали Хатанскому братству… значит, не одна она покинула Хатан, и всё это было по меньшей мере странно. По меньшей мере. Они насыщались, как хорошо проголодавшиеся, но довольно чужие друг другу люди. В то же время Хель готова была поклясться, что не ночь собрала их вместе, что они союзники изначально.

— Ступай, хозяин, — сказал один из монахов. — Мы сами о себе позаботимся.

И несколько монет в качестве подтверждения перекочевали в широкий рукав корчмаря. Мелко кланяясь, тот повернулся к лестнице, и Хель скорчилась в ожидании неминуемого разоблачения, но он двинулся в другую сторону и, зевнув, скрылся за звучно хлопнувшей дверью.

Компания продолжала есть, разбудив в Хели зверский аппетит (тут она придерживалась мнения давнего друга Саента: "Если не спать, то есть!"), а сама словно не чувствуя вкуса еды.

Любопытство почти подавило в Хозяйке страх, незаметно для себя она прижалась лбом к прохладному дереву, пытаясь разглядеть и запомнить, а также оценить, насколько можно, каждого из незнакомцев. Купец напоминал Базена (сердце тускло сжалось от запоздалой вины) и судя по шитью на одежде, принадлежал Цеху ювелиров, с плоским лицом и длинными усами жителя Среднего Закенья, и на этом лице выделялись, узкие, злые, как у ястреба, глаза. Хель никогда не видела его раньше. Особа, оседлавшая купца, была пышной девицей весьма определенных занятий, в меру глупой по виду, чтобы не сказать больше, и ни к каким выводам относительно нее Хель не пришла. Наемники, как заметила Хель сразу же, были без гербов, но выглядели достаточно состоятельно, чтобы новой службы не искать, о чём говорила и лежащая на столе между ними кучка серебра. А впрочем, они могли быть и на службе у купца, и тогда гербов им не полагалось. А шрамы на лицах и тяжелые мечи указывали на их профессию вполне ясно. Монахи сидели спиной к свету, в надвинутых капюшонах, так что Хозяйке видны были только хищные бритые подбородки и очень белые руки, берущие еду. От них исходила наибольшая угроза. В какой-то момент Хозяйке почудилось даже, что они догадываются о ее присутствии, но хватило ума не шевельнуться. Время точно застыло, точась по капле, и ничего могло не произойти до утра. Но тут один из монахов сдернул капюшон, открыв узкое мальчишечье лицо в обрамлении темных волос. Хель впилась в него взглядом: припухлые щёки, раскосые глаза, полный и капризный слегка искривленный рот… память не помнила его и в то же время подсказывала, что знает, и предостерегала… Холодная волна пронизала тело Хели. Щенку было лет восемнадцать, они никогда раньше не встречались. Золотисто-красный отблеск тронул нежную щёку, когда он потянулся с грациозным изяществом выходящего из ножен клинка:

— Отправь свою б…, Шедд. Я хочу спросить кое-что.

Купец одарил юношу снисходительным взглядом и стряхнул девицу с колена:

— Поди спать, милая. Я после приду.

Лицо девицы сморщилось, но она, наученная горьким опытом, промолчала. И ушла, зевая, едва не наступив на Хель и вовсе ее не заметив.

— Может, отложим любопытство на другое время? — спросил один из монахов.