Зеркальный вор - Мартин Сэй

В этом городе тебя никто не знает. Пускай ты мысленно миллион раз бродил по его улицам, в реальности ты здесь чужак, обыкновенный турист. И это одна из главных причин, по которым ты приехал именно сюда. Однако где-то там, снаружи, есть некто, тебя знающий, и он подбирается все ближе – словно жук, упрямо ползущий вверх по штанине, – и осознание этого выводит тебя из равновесия. Ты надеешься заметить его на пустынных по причине Великого поста улицах еще до того, как он возникнет в дверях твоей комнаты. Короткая стрижка. Пружинистая походка. Крепко сбитая фигура. Распознать его будет несложно. Надо только добраться до окна, а там уже наблюдать и ждать.

Но не прямо сейчас. Пожалуй, чуть попозже. Сейчас ты неважно себя чувствуешь. Не то чтобы боль, но какое-то странное ощущение тяжести во всем теле. Несколько слоев одеял поднимаются и опускаются в такт дыханию.

На стене над изголовьем – перевернутая и сложная для восприятия под этим углом – висит репродукция в раме. Грязновато-серая акварель. Утлые суденышки. Тусклое небо. Сан-Джорджо-Маджоре вдали. Должно быть, вид с Рива-дельи-Скьявони. Внизу подпись черным по белому: «Дж. М. У. Тёрнер». Этот парень явно не знал, когда следует остановиться. Такое впечатление, что он пытался стереть свою мазню мокрой зубной щеткой.

Тёрнер. Складываем числовые значения, выходит пятьсот пять: «сосуды для питья», «неверно истолковывать».

Новый порыв ветра; дребезг оконных стекол. Третий день стоит холод, зима что-то подзадержалась. При отливе каналы совершенно мелеют, и гондолы застревают в илистом дне. Весь город приобрел уныло-постный вид. Вчера около полудня можно было бы дойти пешком от набережной Нове до Мурано. Представь себя бредущим по грязи под белокаменными стенами церкви Сан-Микеле. Боже, какая вонь! Скользкие черви и раковины улиток. И ботинки чавкают в черной жиже.

За стеклом маячит коренастая кирпичная колокольня церкви Сан-Кассиано – темный силуэт на фоне влажно-серых туч. Под ней – ряды ветхих жилых домов; облупившаяся цветная штукатурка обнажает красные кирпичи. Под свесами крыш воркуют голуби; их помет бледными шлепками орошает наружные подоконники. Чайки парят, как воздушные змеи, поводя головами из стороны в сторону. Их белизна сейчас кажется неестественной, как будто их переместили сюда с какого-то другого, нездешнего неба.

Чем было прежде это место? Всякое место когда-то было чем-то иным.

В комнате напротив окна расположено зеркало. Большое, в массивной раме. Зеркало как зеркало, тебе его более чем достаточно. Это может показаться безумием, но именно с зеркала все и началось.

Как выглядит зеркало? Какого оно цвета? Кто вообще когда-нибудь смотрел на зеркало, а не смотрелся в него? Разумеется, ты знаешь, что оно тут, на стене. Но видишь ли ты его в действительности? Примерно тот же случай, что и с Богом. Хотя, пожалуй, это перебор. Но зеркало вот оно, перед тобой. Невидимый предмет обихода. Устройство для невидения.

Тебе всегда хотелось увидеть само зеркало. Только и всего. Вроде бы такой пустяк, не правда ли?

Снова колокольный звон. Другая церковь неподалеку начинает звонить с небольшим опозданием и тем самым мешает сосчитать удары. В любом случае тебе уже давно пора вставать. Девушки в библиотеке, должно быть, начинают нервничать. Гадают, куда ты мог запропаститься. Беспокоятся, как бы чего не случилось. Что ж, синьорины, возможно, сегодня оно и случится.

Постояв у окна, ты переместишься к комоду. Оденешься. Перекусишь на скорую руку. Сделаешь телефонный звонок. Или пару звонков. Сейчас в Лас-Вегасе поздний вечер. А на Восточном побережье еще не рассвело. Подожди немного. Нет причин для спешки. У тебя есть еще время со всем разобраться. Есть неплохой расклад на руках. Не важно, что думает тот тип снаружи, тот бравый солдафончик, вынюхивающий твои следы на узких улицах, приложивший столько стараний и забравшийся в такую даль с единственной целью: тебя прикончить.

Времени предостаточно для того, чтобы разобраться и с ним, и со всеми прочими проблемами. Подойти к окну. Понаблюдать. А то и поразмыслить, почему бы нет? Сложить из множества кусочков нечто цельное. Закрыть глаза. Прислушаться. Голоса из прошлого. На каждую загвоздку есть своя уловка. Учиться никогда не поздно. Вспомни все, что сможешь. Остальное домысливай.

Жаль, что сейчас у тебя уже нет этой чертовой книги!

Все города геологичны; и пары шагов не сделаешь, чтобы не наткнуться на привидения, горделиво несущие за собой шлейф старинных легенд. Мы передвигаемся по лимитированной территории, по местности, обнесенной границей, и каждый объект местности, все, что мы видим, неизменно относит нас к прошлому. Тени ангелов, удаляющаяся перспектива позволяют уловить изначальную концепцию места, но это лишь мимолетные видения. Как в сказках или сюрреалистических рассказах: крепости, стены, которые не перелезешь, не обойдешь, маленькие, забытые богом харчевни «Трех пескарей», пещеры мамонтов, зеркала казино.

2

Впереди на Стрипе вновь затевают пальбу пираты. Под гром финального залпа он вылезает из такси, и отдаленный звук аплодисментов настигает его уже на мосту Риальто. Запах серы, рассеиваясь в воздухе, придает вечернему бризу инфернальный привкус. Он морщит нос, преодолевая желание сплюнуть.

Теперь представим облик этого человека на движущемся тротуаре: невысокий, широкоплечий, с изжелта-коричневой кожей и россыпью черных оспинок, лет сорока на вид. Солнцезащитные очки в изогнутой оправе, новенькие синие джинсы, кожаная куртка и серая майка. На свежевыбритой голове – кепи «Редскинз», низко надвинутое на глаза. Он шагает по рифленой поверхности дорожки, огибая туристов, которые то и дело останавливаются ради фото или цепляются за ползущие перила. Внизу, под мостом, невидимый гондольер поет высоким чистым голосом: «O mia patria si bella e perduta», разворачивая свою лодку. С запада налетает порыв ветра, и песня угасает, как звук радио при ослабевшем сигнале.

Мужчина – его зовут Кёртис – входит в здание отеля под стрельчатыми арками галереи, минует ряды игровых автоматов и направляется к лифтам. Струя ароматизированного воздуха от кондиционера скользит по его потной шее, и та покрывается гусиной кожей. Проходя мимо столов блэкджека, он вглядывается в каждого из игроков. Он взвинчен и напряжен; ему кажется, что он упускает из виду нечто существенное.

Он нажимает кнопку двадцать девятого этажа, и лифт начинает подъем. Наконец-то никого нет рядом. Его отражение подрагивает в окрашенных под медь дверных створках. Он заменяет солнцезащитные очки обычными, в черной оправе, и достает ключ-карту из внутреннего кармана куртки.

В его номере два телевизора, три телефонных аппарата и широченная кровать с балдахином; большие занавешенные окна смотрят на юг, вдоль Стрипа. Над раскладной кушеткой в нише висит картина – какой-то расплывчатый пейзаж – с подписью на медной табличке: «Дж. М. У. Тёрнер». При площади в шестьсот пятьдесят квадратных футов это наименьший из номеров, предоставляемых данным отелем. Кёртис не хочет думать о том, в какую сумму это обходится Деймону, однако тот платит без возражений, поскольку они оба знают, что это самое подходящее место.

Он проверяет автоответчик и факс: никаких сообщений. Достает из кармана куртки новую коробку патронов с экспансивными пулями и помещает ее в маленький сейф в глубине стенного шкафа, а на коробку кладет короткоствольный револьвер. Снаружи темнеет: городской пейзаж за окнами пропадает, сменяясь отражением самой комнаты в оконных стеклах. Кёртис выключает верхний свет, подходит к окну и смотрит на отели и казино вдоль Стрипа, на колокольню и бирюзовый канал внизу. Мелькают воспоминания трехлетней давности: Стэнли перегибается через балюстраду над причаленными гондолами. Твидовая шоферская кепка сдвинута на голую макушку. Маленькие крючковатые руки месят воздух. Молодая луна висит низко над западным горизонтом: бледный серп на черном фоне. Стэнли читает стихи: «Сгинь, похититель образов, в забвения пучине!..» Что-то вроде этого. Но прежде чем Кёртис успевает сконцентрироваться на этом воспоминании, оно исчезает.

По всему городу загораются огни, подрагивая в восходящих потоках нагретого воздуха. Вдали виден голубой луч «Луксора», вонзающийся в сине-фиолетовое небо. Кёртис думает о своем доме, прикидывает, не позвонить ли, однако с Филли трехчасовая разница; Даниэлла, должно быть, уже спит. Он раздевается до трусов, складывает одежду, пытается найти что-нибудь сексуальное на широком телеэкране, но там повсюду, куда ни ткнись, компьютерная графика крылатых ракет и трехмерные карты Персидского залива под разными углами. В конце концов он бросает пульт и выполняет серию отжиманий и приседаний на ковровом покрытии пола, тогда как над ним говорящие головы продолжают с энтузиазмом рассуждать о неминуемой войне; время от времени изображение глючит, и тогда их лица застывают, затем превращаясь в бессмысленную цифровую мозаику.