Бессильные мира сего - С. Витицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, гостей не ждешь? – и, не дожидаясь ответа, тронул лошадь.
– Эй, Магомет! Когда быка от нас заберете? – спросил Вадим ему в спину.
Магомет сел в пол-оборота и проговорил наставительно:
– Это дурной бык. Ты – бери камень и бей его между рогами. Изо всей силы. Он другого ничего не понимает. Дурной бык. Бери большой камень, и – между рогов…
– Свежее решение, – сказал Вадим уже ему в спину. – Изменим жизнь к лучшему.
Магомет больше не оборачивался – слегка покачиваясь в седле, он спускался по склону – без всякой дороги, по осыпи, на север, в сторону затянутой сизой дымкой каменной горы, знаменитой не только своим чарующим именем Тещины Зубы, но еще и автомобильным спуском, название которого в переводе означало Вредно Для Души. Подал голос Тимофей Евсеевич:
– Дрянное мясо, – сказал он сварливо. – Что с ним делать прикажете? Мы на нем себе последние зубы поломаем.
– Сделайте харчо, – предложил Вадим.
– Ну да… Харчо… Харчо вредно.
– Ну, сделайте баранью похлебку. С чесноком. И с макаронами. Снотворное и слабительное в одном флаконе. Не только вредно, но и вкусно.
Тимофей Евсеевич ничего на это не ответил, только принялся активно брякать какими-то своими тарелками-кастрюлями, а потом вдруг запел тоненьким голосом:
Чому мне ня петь, чому ня гудеть,Коли в маей хатаньке парадок идеть?..
Томительная жара окончательно установилась и теперь стояла вокруг, воздух струился и дрожал над восточным склоном, и вдруг там бесшумно возникли и словно поплыли сквозь это дрожание пятнистые коровьи туши, рога, помахивающие хвосты, слюнявые морды. Вадим, задремывая в кресле, следил за ними слипающимися глазами. А Тимофей Евсеевич все тянул, все зудел печально и не переставая:
Мушка на акошечке на цимбалах бье,Паучок на стеночке кресаньки тке.Чому мне ня петь, чому ня гудеть,Коли в маей хатаньке парадок идеть?..
Потом он вдруг резко сам себя оборвал и сказал как бы с недоумением:
– Наши едут?
Вадим тут же проснулся и прислушался. Ничего не было слышно, кроме шипения примуса.
– Не может быть, – сказал он. – Откуда? Двух часов еще нет.
– А я вам говорю, что слышу. Машина едет. Оттуда.
Вадим снова прислушался. Кажется, и в самом деле раздавались какие-то посторонние звуки, но это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой и – из суеверия и из чистого упрямства – он сказал:
– Да не может этого быть. Ясно же было сказано: не раньше девятнадцати, а скорее – позже.
– Хорошо-хорошо, – легко согласился Тимофей Евсеевич. – Пусть будет такочки…
Он стоял посреди своего хозяйства (примусы, тарелки, миски, вилки-ложки, ведра, канистры) и, сложив обе руки козырьком, смотрел на юг, в сторону дороги. Он соглашался исключительно и только потому, что был уверен в своей безусловной правоте. И чем увереннее он себя чувствовал, тем легче соглашался. Оппоненту полагалось самому, лично, без всяких дополнительных аргументов и его, Тимофеевых, усилий убедиться в том, что посрамлен. Это у Тимофея Евсеевича был такой высший пилотаж ведения диспута. На любую тему.
На дороге, из-за зеленого бугра, показалась автомобильная крыша, и сразу же сделалось ясно, что великий спорщик и победитель дал на этот раз маху – крыша была черная, блестящая, роскошная, совсем в этих местах неуместная: крыша большого, богатого, очень богатого, неприлично богатого автомобиля.
Потом и сам автомобиль появился – выполз с натугой из-за бугра – черный, сверкающий на солнце, угрюмо роскошный «джип-гранд-чероки», «сухопутный крейсер», по пояс залепленный серой подсохшей грязью. Выполз и сразу остановился, словно дальше ехать духу ему не хватало, постоял неподвижно несколько секунд, уставясь всеми своими двадцатью фарами, подфарниками и прожекторами, а потом распахнул разом четыре дверцы и принялся неторопливо и как бы нехотя извергать из себя пассажиров.
– Кто такие? – спросил Тимофей Евсеевич. В голосе его был страх.
– Не знаю.
– А почему это Магомет говорил, что вы ждете гостей?
– Он такого не говорил.
– Но я же сам слышал! – возразил Тимофей Евсеевич, и в голосе его взвизгнула истерика.
Трое шли к ним от джипа, и еще несколько осталось у машины, но Вадим смотрел только на этих троих. Собственно, он смотрел только на того, что шел посерединке – изящный, небольшой, очень аккуратный человек, весь в сером, элегантный, даже, кажется, с тросточкой. Старый знакомый. Он шел легко и споро, но без всякой, впрочем, торопливости – шел так, как ему было удобно идти, шел заканчивать дело, начатое еще в Петербурге, не законченное тогда, а теперь нуждающееся в быстром и эффективном завершении. Так ходят энергичные молодящиеся политические деятели перед объективами телекамер – решительно, напористо и целеустремленно. Узконосые штиблеты его аристократически сверкали на солнце, совершенно неуместные здесь, в мире кирзовых сапог и грязных кроссовок.
Слева от него, чуть отставая, вышагивал здоровенный шкаф, на полторы головы выше, обтянутый кожаной курткой, круглоголовый и, кажется, лысый, а может быть, выбритый наголо, – Вадим не стал его рассматривать, как не стал рассматривать и третьего – маленького, на вид совсем безвредного, мелкого, узкоплечего, с большой головой в кожаной кепке и в коричнево-зеленом камуфляже.
– Что за люди, никак я не могу понять… – бормотал Тимофей Евсеевич, – зачем они там остановились? Подъехать не могли?.. – бормотал он, и еще что-то полуразборчивое и уже совсем в отчаянии.
Трое стремительно надвинулись и подошли уже почти вплотную. Серый знакомец приветливо помахал своей тросточкой, которая у него была вовсе не тросточка, а что-то вроде черной полированной указки, с которой он, видимо, всегда ходил. Не расставался. Как британский офицер со своим стеком.
Здоровенный носорог обогнул хозяйственную палатку справа и остановился почему-то рядом с Тимофеем, возвышаясь над ним, словно Голем, и теперь видно было, что он никакой не бритый, а именно лысый – с остатками рыжего пуха над ушами и с конопатым теменем, на котором уже и пуха не оставалось. Морда у него была круглая и неприятно асимметричная, словно он страдал флюсом.
Серый же со вторым своим спутником обогнул палатку слева и подошел к Вадиму со словами:
– Здравствуйте, здравствуйте, Вадим Данилович. Вот мы и снова свиделись. Что я вам говорил?..
Вадим смотрел, как он небрежно и элегантно усаживается за стол (без всякого приглашения), задирает ногу на ногу, сверкает покачивающимся штиблетом, тросточкой своей лакированной сверкает – черной остроконечной указкой с шариком на конце.
– У вас такой вид, Вадим Данилович, будто вы забыли как меня зовут… Или не забыли?
– Не забыл, – сказал Вадим сквозь зубы.
– Замечательно. Поговорим?
– О чем?
– Да все о том же. Запамятовали?
Вадим молчал.
– Напомнить?
Вадим молчал, глядя на него исподлобья. Человек в сером улыбался – вежливой необязательной улыбкой светского льва, ведущего необязательный разговор о погоде. Или о политике. Или о футболе.
Большеголовый мелкий человечек в камуфляже, садиться не стал, хотя свободные стулья располагались тут же, на виду. Он прислонился спиной к наблюдательному столбу и сложным образом переплел тощие свои ноги. Он тоже улыбался, но как-то рассеянно, словно был далеко отсюда и думал совсем о другом. В сочетании со змеиными неподвижными глазками улыбка эта смотрелась странно и неприятно. Руки он держал в карманах куртки и все время шевелил там, в карманах, пальцами, словно что-то там, в карманах, разыскивал или ощупывал.
А здоровенный носорог нависал над Тимофеем, словно Идолище Поганое, – неподвижный, огромный, неуклюжий, будто бы надутый изнутри. Бедный Тимофей Евсеевич сидел под ним на корточках, боясь пошевелиться – зрачки у него были во всю радужку и судорожно бегали и дергались, похожие на издыхающих головастиков.
– Это вы что же – через всю Россию перли сюда, чтобы опять говорить об этих глупостях? – спросил Вадим сквозь зубы.
– А я вас сразу предупредил, что наш разговор – серьезный. Вы к нему несерьезно отнеслись, но это уж ваша проблема. Есть люди, которые все это глупостью отнюдь не считают…
– Ну и напрасно. Я уже вам все и совершенно ясно сказал…
– Стоп. Так у нас ничего не получится, – сказал серый человек с выраженным сожалением. У него было странное имя-отчество: Эраст Бонифатьевич. Впрочем, ниоткуда не следовало, что его и на самом деле так зовут. – Давайте попробуем с самого начала, – предложил Эраст Бонифатьевич. – Вы ведь знаете, кого выберут губернатором?
– Гос-споди, – сказал Вадим, демонстративно закрывая глаза.
– Не «господи», а просто отвечайте. Знаете ведь?
– Ну, предположим, знаю.
– Нет уж, дорогой вы мой! Давайте без всяких «предположим». Знаете или нет? Ведь знаете же!
– Знаю, – согласился Вадим неохотно. – Генерала выберут.