Гарри Поттер и философский камень - Джоан Роулинг

— И в заключение нашей программы — любители птиц сообщают нам отовсюду, что совиное население нашей страны вело себя сегодня весьма необычно. Хотя по натуре своей совы обычно охотятся по ночам, а днём практически не показываются, мы получили сотни звонков о том, что эти птицы летали с самого рассвета буквально во все стороны. Наши эксперты затрудняются объяснить, что же могло привести к столь неожиданной смене привычек, связанных с совиным сном и бодрствованием (здесь ведущий позволил себе слегка усмехнуться). В высшей степени загадочно. А теперь Джим Макгаффин[3] расскажет нам о погоде. Ну что, Джим, каких сов нам ожидать с неба этой ночью — переменных или кратковременных?

— Боюсь, что мой прогноз ничего об этом не упоминает, Тэд, — сказал синоптик, — но похоже, что сегодня себя странно вели не одни только совы. Наши телезрители из Кента, Йоркшира и даже Денди уверяют меня, что вместо дождя, о котором я предупреждал в нашей вчерашней передаче, на них сегодня сыпались проливные фейерверки! Кажется, кто-то поторопился отмечать Ночь Костров[4] подождите следующей недели, господа! А вот то, что ночь будет облачной и влажной, это я вам могу пообещать.

Мистер Дурсли сидел в кресле, боясь пошевельнуться. Фейерверки по всей Британии? Совы средь бела дня? Подозрительные типы в накидках на каждом углу? И этот шепоток, шепоток о Поттерах…

В гостиную вошла миссис Дурсли с двумя чашками чая. Нет, дальше так было нельзя. Придется ей сказать. Он нервно прокашлялся.

— Хм… Петуния, дорогая моя… От твоей сестры в последнее время ничего не слышно?

Как он и ожидал, миссис Дурсли возмутилась. В конце концов, обычно-то они делали вид, что у неё нет сестры.

— Нет, — ответила она резко. — А что?

— Да тут такую ерунду в новостях показывают, — пробормотал мистер Дурсли. — Совы… Фейерверки… И эти дурацкие ряженые, в городе…

— И что с того? — огрызнулась миссис Дурсли.

— Да вот, я тут подумал… Может… Может это всё… Знаешь… По её части.

Миссис Дурсли молча цедила чай через презрительно сжатые губы. Некоторое время мистер Дурсли раздумывал, не набраться ли храбрости и сказать ей, что он слышал, как кто-то упомянул фамилию «Поттер». Потом он решил, что, пожалуй, не набраться, и вместо этого спросил самым беззаботным тоном, который сумел из себя выжать:

— А их сын — они с Дадли примерно одного возраста, правда?

— Очень может быть, — холодно проронила миссис Дурсли.

— Напомни мне, как его зовут? Говард, кажется?

— Гарри. Противное, мужицкое имя — я всегда так считала.

— Ах да, — сказал мистер Дурсли упавшим голосом. — Конечно, дорогая. Я с тобой полностью согласен.

Больше он не произнёс ни слова, и вскорости они отправились наверх, в спальню. Пока миссис Дурсли умывалась, мистер Дурсли подкрался к окну и выглянул вниз, в сад. Кошка так и сидела. Она посматривала вдоль Оградного проезда, словно ожидая чего-то.

Могло ли всё это ему привидеться? А если нет, то не могло ли оно иметь какого-нибудь отношения к Поттерам? А если имело… тогда если вдруг откроется, что у них в родственниках — пара… нет, это было просто невыносимо.

Дурсли легли в постель. Миссис Дурсли быстро уснула, но к мистеру Дурсли сон не шёл, и в голове у него продолжали крутиться недавние события. Его последней, и довольно успокоительной, мыслью перед тем, как наконец уснуть, было то, что даже если Поттеры и были тут замешаны, то это всё равно не повод им приставать к нему или к миссис Дурсли. Поттеры прекрасно знали, что они — и он, и Петуния — думали про них и про всю их шатию. Нет, решительно непонятно, как он или Петуния могли быть вовлечены в эти их делишки. Он зевнул и повернулся на бок. Они же тут явно ни при чём…

Если бы он только знал, как он ошибался.

Мистер Дурсли уже давно спал беспокойным сном, а кошка на стене сада засыпать даже и не думала. Она по-прежнему сидела неподвижно, как статуя, а её немигающие глаза по-прежнему глядели в дальний угол Оградного проезда. На соседней улице кто-то громко хлопнул дверцей, выходя из машины, потом мимо промчались две совы, но кошка и не ворохнулась. Первое заметное движение она сделала, только когда время стало уже подходить к полуночи.

На углу, в который так внимательно вперилась кошка, вдруг появился человек, появился так внезапно и бесшумно, как будто выпрыгнул из-под земли. Кошка дёрнула хвостом, и щёлочки её глаз сузились.

Можно смело сказать, что никогда в Оградном проезде подобного человека не видали. Был он высоким, тонким, и довольно старым, судя по седине его волос и бороды — причём и то, и другое было у него до пояса. На нём была длинная мантия, пунцовый плащ до самой земли и сапоги с каблуками и пряжками. Ясные голубые глаза его лучились за полукруглыми стёклами очков, а нос был длинный и неровный, как бы сломанный по крайней мере в двух местах. Звали этого человека Альбус Дамблдор[5].

Альбус Дамблдор, похоже, и не подозревал, что там, куда он только что прибыл, человеку с таким именем — или в таких сапогах — было явно не место. Он был занят поисками чего-то в складках своего плаща. А вот то, что за ним следили, он, кажется, заметить успел, и внезапно вскинул глаза на кошку, которая по-прежнему взирала на него с другого конца улицы. Увидев её, он почему-то усмехнулся и пробормотал, «Можно было догадаться».

Наконец требуемое отыскалось во внутреннем кармане. Этот предмет был похож на маленькую серебряную зажигалку. Он открыл её, поднял над головой и щёлкнул. Тотчас же ближайший к нему фонарь негромко хлопнул и потух. Ещё щелчок — и ещё один фонарь замигал и потемнел. Двенадцать раз он щёлкнул своей гасилкой, и вот уже только два крохотных огонька остались видны вдали среди полной темноты, окутавшей улицу — глаза кошки, следившей за каждым его движением. Кто бы ни выглянул сейчас из своего окна, будь это хоть сама востроглазая миссис Дурсли — они бы ничего не смогли разглядеть в двух шагах. Дамблдор сунул гасилку обратно под плащ и направился вдоль по улице к дому номер четыре. Подойдя к стене, на которой сидела кошка, он примостился рядом и заговорил, обращаясь к ней, но на неё не глядя:

— Профессор Макгонагелл, какая встреча.

Потом он, улыбаясь, повернул к кошке голову, но той уже на месте не было. Вместо неё он одарил улыбкой довольно строгого вида женщину в квадратных очках — точь-в-точь такой формы, как пятна вокруг кошкиных глаз. Она тоже была одета в длинный плащ — изумрудного цвета. Её чёрные волосы были забраны в высокий тугой пучок. Выглядела она обеспокоенно.

— Как вы узнали, что это я? — спросила она.

— Дорогая моя, в жизни не видел таких оцепеневших кошек.

— Оцепенеешь тут, весь день сидя на каменной стене, — сказала профессор Макгонагелл.

— Как так — весь день? И это вместо того, чтобы праздновать? Да я по дороге сюда наткнулся по крайней мере на дюжину вечеринок и пирушек.

Профессор Макгонагелл сердито фыркнула.

— Пирушки — это уж за ними не засохнет, будьте покойны. Хоть бы кому пришла в голову мысль быть ну самую малость поосторожней, так нет — даже мугли, и те уже кое-что приметили. В их новостях говорили, — она кивнула на тёмный проём окна в гостиной у Дурсли. — Я всё слышала. Стаи сов… Фейерверки… Они, конечно, глупы, но не до такой степени. А фейерверки в Кенте — наверняка Дедала Дигля работа. Вот уж охламон, каких поискать.

— Ну, не стоит так уж строго, — мягко укорил её Дамблдор. — В конце концов, за последние одиннадцать лет поводов для радости у нас было — раз, два и обчёлся…

— Это я прекрасно понимаю, — раздражённо прервала его профессор Макгонагелл. — Но с каких это пор позволяется всем дружно головы терять? Полная беспечность, ходят по улицам у всех на виду, даже не позаботившись переодеться в муглевое, слухи распускают, — тут она бросила на Дамблдора косой проницательный взгляд, как бы приглашая его чем-то с ней поделиться, но он молчал, и она продолжала, — Вот будет чудно, если в тот самый день, когда Сами-Знаете-Кто наконец-то исчез, мугли нас вычислят. Надеюсь, он и в самом деле исчез?

— Похоже на то, — сказал Дамблдор. — Так что нам воистину есть чему радоваться. Хотите карамельку?

— Что???

— Карамельку. Это у муглей есть такие сласти, мне они в последнее время очень пришлись по вкусу.

— Нет уж, благодарю, — холодно сказала профессор Макгонагелл, явно давая понять, что с её точки зрения момент для карамелек был абсолютно не подходящий. — Так вот, даже если Сами-Знаете-Кого больше нет…

— Дорогая моя, вы же разумная женщина — неужели так сложно назвать его по имени? А то все эти «Сами-Знаете-Кто»… Я уже одиннадцать лет пытаюсь убедить народ называть его настоящим именем — Вольдеморт[6], — профессор Макгонагелл вздрогнула, но Дамблдор был поглощён разлеплянием двух склеившихся карамелек и внимания на это не обратил. — Такая путаница, когда все твердят «Сами-Знаете-Кто». Я, к примеру, никогда не мог понять, что такого страшного в том, чтобы произнести «Вольдеморт».