Лунное молоко. Научно-мистический роман - Елена Фёдорова

– Да-да-да – это лунное молоко, – шепчет ей на ухо Марио. – Смотри…

Свет стал ярче, словно кто-то поднес к стене факел. На одном из причудливых наростов Альбертина увидела белоснежный налет, похожий на украшение зимнего леса. Марио аккуратно соскреб эту снежную шапку, сделал шарик, подбросил вверх, поймал, протянул ей.

– Держите лунный снежок, синьорина. Он холодный, как снег, но он не растает в ваших теплых руках, не бойтесь, – улыбнулся, сделал ещё один шарик, положил в карман. – Пора. Здесь нельзя долго находиться. Холодно, и… – подмигнул ей. – Не безопасно. Время, проведённое в пещере, пролетает слишком стремительно. Задумался, задержался, забылся, и пропал… сгинул во тьме. Ты ведь не хочешь сгинуть, Альбертина?

– Не хочу… я…

– Тише… Нам туда, где свет убывает. Он теряется, чтобы мы нашлись… – сказал Марио.

Темнота наступила так внезапно, что Альбертина не успела испугаться. Сильная рука Марио сжала её руку.

– Через три шага выход, – сказал он. – Раз, два…

И вот они уже на морском берегу. На обрывистом утесе, откуда открывается вид на Венецию, стоящую по колено в воде. Дома приподнимают свои кружевные подолы, чтобы не замочить их. Лучи уходящего солнца добавляют очарование и таинственности.

– Люблю смотреть на Венецию отсюда, – признался Марио. – Люблю её такой полураздетой, непознанной, развратной, игривой, строгой, чужой… Никогда никому не покорить её сердца, не познать её душу, не понять всё, связанное с нею. Она будет манить и завораживать своей доступной недоступностью, своей игрой света и тени, воздуха и воды, радости и слёз, памяти и забвения… Ночь придаст ей новый облик. Ночь заставит нас увидеть всё по-иному. И даже Луна станет другой. Как ты думаешь, какой?

– Белой с отблеском неона, – ответила Альбертина не задумываясь.

– Нет, – Марио усмехнулся. – Луна будет апельсиновой. Оранжевая Луна раздвинет тёмно-серые облака, прольётся на землю, превратится в лунное молоко. Ты его не потеряла?

– Нет, – Альбертина показала ему свой снежок, который стал тверже и прохладнее.

– Исцеляющий лунный свет, – Марио обнял её за плечи, продолжил таинственным тоном:

– Ночь спускается к нам… Ночь выпускает на волю призраков… Их здесь много… Они живут своей забытой всеми жизнью. Они пробегают вдоль знакомых домов, скользят в гондолах по каналам, поют, смеются, ссорятся, любят, дышат и заполняют пространство своими эмоциями, своими чувствами и мыслями… Мысли человеческие материальны, как и лунное молоко, которое мы держим в руках… Страшно?

– Немного, – призналась Альбертина, поёжившись. – Наверно, нам нужно пойти туда, где горит свет, где…

– Невозможно узнать то, что связано с прошлым, – проговорил Марио, глядя мимо неё куда-то в неизвестность, видимую только ему.

Альбертина насторожилась. Запоздало подумала о том, что зашла с посторонним человеком слишком далеко, что выбраться из этой части Венеции самостоятельно у неё не получится. Лабиринт венецианских улочек, перетекающих в каналы и упирающихся в тёмные безглазые стены домов, ей не покорить. Тусклый свет Луны не поможет ей отыскать дорогу к отелю, в котором она остановилась, а лишь запутает всё ещё сильнее. Она это знает. Она много раз терялась в своём родном городе, поддавшись магии лунного света. Что уж говорить о ночи здесь, в Венеции, городе тайн и загадок прошлого.

– Я предлагаю тебе остаться здесь. Мы будем блуждать до рассвета в лунных одеждах, почувствуем себя настоящими венецианцами, жителями прошлого или даже позапрошлого века, – голос Марио взлетел вверх и разлился колокольным звоном.

– Звонят колокола. Спокойной ночи, – услышала Альбертина негромкую песню. Кто её пел, было непонятно. Музыка, словно, рождалась из колокольного звона, сливалась с ним, будоражила воображение:

День умирает, засыпает, прячется во тьме,Чтобы забыть про всё, что было,Чтобы в копилку жизни положитьСвои печали, радости, победы…Уеду, улечу, уйду…Останусь… Стану ветром…Нет…Оставленной гондолой на волнах.Пускай качается, как люлька,Как колыбель, в которой время спитИ видит сны о вечном.В этих снах реально всё…Всё нереально, но весьма правдиво…Игра воображенья, тень и свет…Банальность и величие… стихи и проза,Проза жизни, переходящей в смерть…О смерти говорю с улыбкой…Я не боюсь её. Я с ней дружу…Она дала мне пропуск в этот мир,Где даже невозможное возможно…Но нет, не верьте мне…Жить после смерти сложно…Скажу иначе:После смерти жить нельзя среди живых…А есть ли жизнь средь мертвых?Да… Да, есть…Но, разве это жизнь?Конечно, нет…Блуждать во тьме по тем же тропам грустно…И мыслимо немыслимые встречи, как карусель,Калейдоскоп банальных повторенийПугающих, ненужных, но…Не избежать нам вечных превращенийПока на землю не прольётся лунный светИ лунным молоком не смочит губы дева,Просящая любви…

Голос Марио слился с колокольным звоном, зазвучал громко, настойчиво, как продолжение песни:

– Своих желаний не стесняйтесь, Альбертина…Я до рассвета никуда не сгину,Не пропаду, не убегу, не улечу…Вас принуждать не стану, не хочуПривычный ритм я нарушать пока…Канал глубок, на небе облака…Луна – огромным новогодним шаром…Я шут, бродяга, пилигрим…На ля мажор настроена гитара…Я ваших глаз не вижу,Но укор я в них уже читаю…Умолкаю…Вас больше, Альбертина, не пугаюСвоими мыслями, звучащими из тьмы…Мы не знакомы… мы пока – не мы…А вы и я… раздробленность пространства…Разбитость на малюсенькие стекла,На отражения в мозаичном окне,На блики солнца, что сиять во тьме не могут…Им попросту нельзя сюда являться до времени…Звон колокольный стих уже…А звон разбитого стела – знаменье вам,Живущим здесь сейчас,От нас, ушедших в вечность…До встречи на мосту… На Понте де Риальто,На улицах объятий, вздохов, взглядов…В глаза мои смотреть пока не надо…Ещё не время для признаний… не…Разбитое стекло звенит во мне…

У ног Альбертины разбилось стекло. Она вскрикнула от неожиданности, прижалась к Марио со словами:

– Уйдёмте, уйдёмте скорее, умоляю вас.

– Сначала – поцелуй, – он улыбнулся.

– Ах, вы, мерзавец! Вы… – она оттолкнула его, задохнулась от злости. – Зачем вы меня сюда затащили? Вы – развратник. Вы…

– Полегче с выражениями, детка, – сказал Марио раздраженно. – Согласившись пойти со мной, ты должна была понимать, что за прогулкой может последовать всё, что угодно. А я прошу не тело, и не душу, а только губы… Холодный, искривлённый злобой рот, – усмехнулся. – Люблю срывать такие поцелуи. Целуя не целую, приручаю, как приручают диких кобылиц… Не дуйся. Ты – не кобылица, а милая, наивная девица, синьора, синьорина…

– Аль-бер-ти-на, – пропели из тьмы несколько голосов.

– Я знаю. Мне этого подсказывать не нужно, – сказал Марио резко.

У ног Альбертины разбилось ещё одно стекло.

– Целуйте же скорей! – воскликнула она, вскинув голову.

– Не буду. Я расхотел вас целовать, моё дитя. Идёмте, – Марио взял её за руку, повел за собой. – О том, что с нами было, никому ни слова. Ясно?

– Яснее быть не может, – сказала она, подумав о том, что историю любви венецианского призрака и живой девушки можно назвать балладой или сказкой. Никто не поверит в реальность произошедшего с ней сегодня. Да и зачем рассказывать кому-то о странных голосах, звучавших из тьмы, о разбитых стёклах, о лунном молоке, об импозантном венецианце по имени Марио, который раскрыл ей свои мысли, чувства и даже желания. Он жаждет любви, которая поможет ему вернуться из небытия в свет…

– Вы запутались, голубка, – сказал Марио, остановившись. – Не он просил вас о любви, а вы… вы, Альбертина, умолять должны меня о снисхожденье…

– Так вас или его? – с сарказмом спросила она.

– Нас обоих, – ответил Марио без улыбки. – Нас… Мы пришли. Вот ваш отель.

– Откуда вы узнали, что я остановилась в Корте дель Азур? – спросила она растерянно.

– Венеция полна загадок, – проговорил он таинственно.

Вам разгадать их невозможно,А нам они ясны, понятны, объяснимы.Вода к канале протекает мимоМостов, домой, причалов…Здесь люди ждут, прощаются, встречаются…Здесь наши души в звёзды превращаются…А время замирает и дробиться на капли,На осколки, разбитого стекла,Здесь говорят нам правду зеркала…Итак…Вы – Ангел, Альбертина.Вам на причале Сант Анджело нужно былоНа землю с корабля сойти…Вы это сделали…Желаю доброй ночи… – сказал и растворился в темноте.

Дверь отеля была заперта, Альбертина позвонила. Портье открыл, протянул ей ключи от комнаты со словами: