Семейные тайны - Чингиз Гусейнов

И шеф ей разрешил уехать, "за свой счет", и она на миг пожалела, что он разрешил,- бросить ему в лицо, взорвать эту контору бездельников, эту ораву: "Вы, мнящий себя философом!.." И ТЫ САМА НЕ ЛУЧШЕ. Нет, на бунт она не способна, слабое существо, которым повелевают,- кому что докажешь в этом городе, сказочно красивом, в котором поселились бесы, да и кто ее будет слушать?..

А у кассы, пока разглядывала над головой большую схему алюминиевых авиалиний, раздумала лететь к родителям на Восток через море: на Север! через горный "хребет, грубо обозначенный на схеме, в шумную и бестолковую столицу!.. А где жить?! как-нибудь устроится!.. УСПЕТЬ СМЕНИТЬ ЗАМОК!..

"Вы, мнящий себя!.." А ведь в сущности на деньги шефа и поехала: и премию ухлопала (пришлось платить за люкс с двумя ваннами), и левый заработок. А ТЫ ДЕРЗИТЬ! - новоявленный ученый, за которого снова хлопотал шеф, а почему - она не знает, ей неведомы тайные нити, связывающие всех этих людей, с которыми она столкнулась здесь: шеф, явно его презирая (однажды при ней, не таясь, скорчил такую рожу, выпроводив того за дверь, что впору б принять участие в чемпионате по гримасам), помогает ему, ибо, как объяснили ей, его двоюродный брат дружен с кем-то из тех, кто вхож в самые-самые верхи, И НЕЧЕГО ПРИТВОРЯТЬСЯ, что это тебе неведомо, хвалить прилюдно и хаять за глаза, враждуя любить, а любя снести голову, переплелось-запуталось, и сама удивляется, как она тогда сумела сюда поступить?., но не ей, рядовому… клерку? обслуге? рабыне толстосумов? кто она?., распутать и понять. И включит, купив ее знания, в свою очередную книгу ее реферат (Средства - Цель для благодетеля, которого прогнала, а для новоявленного - о Символах, и чего он в них поймет?), и сноску даст на итальянском и французском, будто знает; слышала она однажды, как философ, пощелкивая пальцами, говорил при ней ее шефу: "Ээ… ну как его? Ну, философ!.. Да! Гегель! О свободе воли толковал! А что он в ней смыслил?! Я,ударил себя в грудь,- знаю, что такое свобода воли!" Может, желал произвести на нее впечатление. НУ ДА, ВСЕ МУЖЧИНЫ БЕЗ УМА, КАК ТОЛЬКО ТЫ ПОЯВЛЯЕШЬСЯ.

Ходила по скрипучему паркету номера люкс, заказывала сюда еду, и две кровати с высокими, из ореха, спинками, и она одна, но никто ей не нужен, опротивели все.

В те дни, когда она пришла в Совет работать, шеф увивался вокруг,- что с того, что у нее высокие покровители? Но, струсив, отступил, или ей показалось?.. А узнав, где она живет, рассказал о своем родиче (дед?), миллионере-нефтепромышленнике, это теперь модно - составлять родовые древа, династические схемы, выискивая именитые корни (а может, интим?), - итальянском мастере и братьях-ангелах, из коих младший, Ризван, "да, да, правда, Ниса-ханум", его родной папаша, трех лет до ста не дожил, страж рая. В свое время в знак протеста против родичей-буржуев сменил имя, став Азадом, или Свободным, да еще псевдоним Шафаг, Лучезарный.

Отшила шефа, припугнув благодетелем, и подчеркнуто: "Мой муж!" - как она представила шефу того, ' кого потом прогонит,- будто шеф не знает, как ее сюда устроил этот преуспевающий молодой человек и с чьей помощью Совет Экспертов учрежден (при зяте его - академике Хансултанове!).

А тогда казалось, что это - надолго, счастью ее никто уже не помешает, и она навсегда связала судьбу с тем, кого полюбила, после стольких обманов!.. Ее передавали, как игрушку,- поиграют и бросят. И даже теперь, когда снова оказалась обманутой, это проклятая доверчивость и СЛАБОСТЬ,- затащи ее шеф САМОЙ-ТО СЕБЕ НЕ ВРИ! - когда она пришла к нему просить, ЕСЛИ НЕ РАЗРЕШИТ! готовая взорвать эту контору, утешь он ее, провожая во внутреннюю комнату, и осыпь ласковыми словами, она непременно б расплакалась, ТЫ БЫЛА ГОТОВА! а потом назло всем!! И ТЫ САМА НЕ ЛУЧШЕ.

Устала, валилась с ног (как можно здесь жить, в - этом сумасшедшем городе, но такое блаженство этот люкс с двумя ваннами, и никто ей не нужен, эти самцы!..) и забыла, начисто стерла. А стоило теперь испытать, как в самый первый раз, будто ножом, и такое успокоение, когда взяли ее всю,- и вспомнилось, всплыло.

Она увидела Расула еще на аэродроме, когда летела обратно (его взгляд!!), а потом потеряла из виду, и эта случайная встреча здесь, и она пошла на его зов, ей вдруг захотелось, чтоб именно с ним.

И в своей комнате, куда тот мог прийти (и увидеть!) под парящими ангелами, это новое чувство, но возник тот, нагло усмехается, и чуть выступающие передние зубы, как клыки, ЕЩЕ РОГА ЕМУ НАРИСУЙ, а в глазах у него и не ревность вовсе и даже не гнев, а озорство. - Нет, нет, рассказывайте, я очень хочу знать, почему вы приехали.

Нашел девчонку и обрадовался, кому рассказать. И ВСЕ ПРИЧИНЫ БУДУТ НЕПРАВДОЙ. И он убежден (коль скоро это случилось), что провидел и ее, и эту их встречу, и близость.

Не ей бы, а самому Джанибеку, да, да, Джанибеку Гусейновичу, о ком он все эти годы думает, и даже сейчас!! На миг отвлекся, забылся, и снова всплыло, не дает покоя. Неожиданно возникло чувство несвободы,- ну да: тайно прибыл, никого не предупредив, во владения Джанибека, это он ощутил сразу, как только сошел с трапа на землю, .здесь царство Джанибека, и всюду портреты, лозунги, призывы, и Самый здесь, и Шептавший, и Джанибек, скромно выглядывающий из-за их спин, а он, Расул, со своими неотвязными думами, ест и ест себя, и неотступно Джанибек, его голос, его слова, его речи, жесты и мимика,- не Бог, которого никто не видел, не царь, которого прогнали, и не герой, потому что не числится за ним никакого подвига, а глава, и посильней царя в своем краю (и на груди горят золотые лучи геройской Звезды).

Чувство несвободы? Чепуха! Подумаешь, придумали себе пугало его родичи, которым Джанибек якобы ходу не дает, и все это, дескать, из-за него!..

Явиться и сразу огорошить нежданным вопросом, понизив голос до интимного шепота: "Имя, имя свое помоги разгадать!" "А что имя?" - насторожился Джанибек в ожидании подвоха. И Расул, выказывая осведомленность, произнес: "Джан душа, это ясно, а вот Джани…" - и тут умолкнет, чтобы Джанибек вник, ибо Джани означает убийца.

А потом, не договорив, расхохотаться: "Шучу-шучу, душа моя Джанибек", похлопать его по плечу и, вздохнув, предаться сентиментальной грусти, вызывая на душевную отзывчивость, как некогда прежде бывало (а было ли?),- не ссорились, а ощущение, будто один другого оскорбил: то ли Джанибек Расула, что заманил того в свою ловушку, то ли Расул Джанибека, что неблагодарность проявил, за спиной его готовя свой побег.

"Мне всегда казалось, Джанибек (Гусейнович), что я буду самым первым, самым знаменитым и никогда не умру (?!), это другие умирают, а не я".

На стыке детства и отрочества так думал Расул, чертя с другом маршруты кругосветных путешествий: как это может быть, чтобы его, Расула, не стало? Не зря он явился на свет, а ради каких-то великих свершений, и имя его… А ведь думалось всерьез! В военном лагере рядом их койки в палатке - КАК УЙДЕШЬ ОТ НЕЕ, ПОЗВОНИ. Напомнить Джанибеку, как у столовой,- топали к ней долго, глотая пыль, а тут еще "Запевай!", старшина мстит юнцам за неудавшуюся судьбу, заброшен в эти пески, где дышать нечем и ядовитые змеи,- поймал Джанибек хилого котенка и давай его крутить, очень долго крутил, а потом выпустил: "Иди!" У котенка голова кружится, идет, валясь на бок, и в тот же вечер, после отбоя, вдруг и говорит Джанибек, пригнувшись к Расулу:

"Ты представляешь, нас закопают, и черви будут у нас в печенкахкопошиться, а?"

"Никаких червей!"

"Как так?"

"Копатель один рассказывал: надувается, лопается…"

"Кто?"

"А тот, о ком ты говоришь, пугая меня".

"Так я о нас с тобой!" - Расул вспомнил, как думалось: Я НИКОГДА НЕ УМРУ. "И что дальше?" - пристал Джанибек.

"Вытекает весь в песок. И сохнет, кости остаются. ПРИОБРЕСТИ Б ХОТЬ КАКОЙ ЧЕРЕП. Один лишь белый скелет".

"Нет, ты только представь себе, как тебя в гроб и в яму!"

"Никакого гроба,- снова поправил Расул,- в саване".

Хоронили тут недавно одного чудака, заражение крови от наколки, решил Портрет на груди носить, бахвалился: "Это надежный щит, если даже приговорят (??), не осмелются выстрелить (в Сталина)", мол, рвет на груди тельняшку, а там глядится в дуло Портрет. "Хотел,- в бане им рассказывал, ему и Джанибеку,всех четырех (портреты вождей - в профиль), но художник только ЕГО,- и рукой гладит,- рисовать мог".

Это же искусство, чтоб тушь намертво въелась в кожу: игла жалом вонзается в тело, разрывая слой кожицы (прочерчивая рисунок или выцарапывая текст), и в борозду, на ранку эту, втирается навечно тушь, ни стереть ее, ни смыть, только выжечь (каленым железом), чтоб извести слой кожи вместе с тушью, и останется, как память о наколке, след коричневого ожога, словно покрытого лаком.

Игла на кончике внесла грязь, от нее началось нагноение, да еще жаркие дни стояли.

Расул сам виноват, что поддался на удочку Джанибека, сладким его обещаниям поверил, дал заманить себя в тупик, а потом бежал от него, чтоб все эти годы о нем думать, и имя, как вздох на устах, это слитное ДЖАНИБЕКГУСЕЙНОВИЧ, а перед тем как уехать (бежать?) из родного края, пришел с матерью на кладбище, камень на могиле отца чуть покосился, надпись на мраморной доске кириллицей, недавно ввели, запретив латиницу, но попадаются иногда и латинские буквы, путался резчик, в черных крапинках мрамор, изъеден, и надпись позеленела, уже не прочтешь слова, где-то вычитанные матерью и выбитые на плите: "О ты, проходящий мимо, жизни конец наблюдай…"