Зимняя гонка Фрэнки Машины - Дон Уинслоу

В городском совете опять скандал – в результате Спецоперации ФБР разоблачены еще четверо взяточников, которым владельцы стриптиз-клубов заплатили, чтобы они обеспечили отмену закона, запрещающего «прикосновения». Паре бывших копов платили, чтобы они смотрели в другую сторону.

Это конечно же новости, но в то же время – разве это новости, думает Фрэнк. Сан-Диего – город портовый, и секс-индустрия здесь издавна значительная статья дохода. Подкармливать члена совета, чтобы моряк имел возможность поразвлечься, на самом деле гражданский долг владельцев клубов.

Но если ФБР не жалко времени на стриптизерш, что ж, Фрэнка это не касается.

В стриптиз-клубах он не был, кажется, лет двадцать!

Направляясь в сторону океана, Фрэнк снова включает станцию классической музыки, разворачивает на коленях льняную салфетку и ест свой сэндвич. Ему нравится привкус лука в сэндвиче с яичницей и горьковатый вкус кофе.

Герби Гольдштейн, пусть земля ему будет пухом, познакомил его с луковыми булочками в те стародавние времена, когда Вегас был Вегасом и еще не стал Диснейлендом с рулеткой. Герби со всеми своими тремястами семьюдесятью пятью фунтами живого веса был потрясающим игроком и еще более потрясающим бабником. Всю ночь они переходили из клуба в клуб с парочкой роскошных девиц, и вот тогда в их орбиту каким-то образом попал Герби. Когда же дело дошло до завтрака, Герби уговорил сопротивлявшегося Фрэнка попробовать луковую булочку.

– Давай, приятель, расширяй свои горизонты!

Доброе дело совершил Герби, потому что с тех пор Фрэнк не упускает случая полакомиться луковыми булочками, но только если может купить их с пылу с жару в маленьком кошерном магазинчике на Хиллкрест. Как бы там ни было, но луковая булочка с яичницей – главное в его утреннем распорядке.

– Нормальные люди съедают завтрак за столом, – говорит Донна.

– Я и сижу, – отвечает Фрэнк. – Сижу за рулем.

Как это Джилл говорит? Нынешние дети думают, будто они первые научились делать несколько дел сразу (да они представления не имеют, каково было растить детей, прежде чем в ход пошли одноразовые пеленки, сушилки и микроволновки), поэтому у них появилось какое-то странное выражение. Ну да, «многозадачный режим». Я тоже как молодые, думает Фрэнк. Действую в многозадачном режиме.

2

Здешний пирс самый большой в Калифорнии.

Большой буквой «Т» из бетона и металла он уходит в Тихий океан на шестнадцать сотен футов, и ответвления на север и юг примерно такой же длины. Если вдруг возникнет мысль прогуляться по всему пирсу, то придется отшагать не меньше полутора миль.

У Фрэнка там магазин с наживкой для рыбы – «Наживка и рыбацкое снаряжение». Он находится на северной стороне основной стрелы пирса, в трети пути от разветвления и достаточно далеко от ближайшего кафе, чтобы запахи из магазина не беспокоили обедающих туристов, а те не мешали рыбакам Фрэнка.

Кстати, многие из его посетителей обычно заходят в кафе ради подающихся там яиц machaca и омлета с омарами. Да и сам Фрэнк там бывает, потому что далеко не везде подают хороший омлет с омарами (ладно, хоть какой-нибудь омлет с омарами). Так что если его можно заказать по соседству, то почему бы этим не воспользоваться?

Но только не в четыре пятнадцать утра, хотя кафе и открыто круглые сутки все семь дней в неделю. Фрэнк доедает сэндвич, паркует пикап и идет пешком в магазин. Можно было бы и подъехать – у Фрэнка есть пропуск, – однако, если не надо нести ничего тяжелого, он предпочитает пройтись. Океан в это время прекрасен, особенно зимой. Вода синевато-серая и будто вздувшаяся из-за приближающегося шторма. В это время года океан похож на беременную женщину, думает Фрэнк – такой же самодостаточный, неукротимый и нетерпеливый. Волны уже лижут бетонные столбы-подпорки, взрываясь белой пеной, которая летит в воздух, но не достигает пирса.

Фрэнку нравится размышлять о долгом пути волн, которые, зарождаясь около Японии, преодолевают тысячи миль по северной части Тихого океана, чтобы разбиться у здешнего пирса.

Любителей поплавать на досках тут хватает. Ловцы губок и всякие чудаки – эти, их право, сидят на берегу и наблюдают. А настоящие ребята, охотники, ищут волны повыше. Большие волны, которые с громовыми раскатами разбиваются у не раз пройденных, хорошо известных мест, чьи названия звучат как литания во славу серфингистов: Бойл, Рокслайд, Лескумз, Аут-Та-Сайтс, Бёрд-Шит, Оспрей, Пескис. Они по обе стороны пирса на юг и на север, а Гейдж, Аваланш и Стабс – дальше вдоль берега.

Фрэнк волнуется, мысленно повторяя названия.

Он знает их все – для него они священны. Их много около пирса – но если пойти дальше по берегу, литания продолжится. С севера на юг – Биг-Рок, Рокпайл, Хоспитал-Пойнт, Бумер-Бич, Блэкс-Бич, Сисайд-Риф, Сакаутс, Свамиз, Ди-Стрит, Тамарак, Карлсбад.

Для местного серфингиста в этих названиях заключено колдовство. Они больше, чем просто названия – каждое место пробуждает воспоминания. Фрэнк вырос тут в благословенные шестидесятые, когда морской берег в Сан-Диего был словно рай, безлюдный, необжитой, без серфингистов и чужаков.

Бесконечное лето.

Казалось, день никогда не закончится, вспоминает Фрэнк, глядя, как подкатывает волна и разбивается о пирс. Встаешь на рассвете, как теперь, и, будто проклятый, рыбачишь на отцовской лодке – ловишь тунца. Днем возвращаешься, и наконец-то можно идти к друзьям на берег. Плаваешь на доске до темноты, смеешься и несешь всякую чепуху, дурачишься, стараешься показать себя девчонкам, наблюдающим за тобой с берега. Отличное было время – много свободы и много пространства. Время виндсерфинга и беззаботности, звучных гитарных переборов Дика Дейла и песен «Бич Бойз» – они пели о тебе, они пели о твоей жизни, о твоих славных летних денечках на берегу океана.

А потом молча провожаешь солнце. У них, дружков-приятелей, и их девушек это было ритуалом, привычным признанием – интересно, в чем? Несколько тихих почтительных мгновений, когда смотришь, как солнце прячется за горизонтом, а океан становится оранжевым, розовым, потом красным, и тогда думаешь, до чего же тебе повезло. Даже ребенком он знал, что быть тут в этот час – чертовское везение, и, слава богу, ему хватало ума этим наслаждаться.

Когда последний красный луч исчезал с глаз, они все вместе принимались собирать хворост, чтобы сложить костер и приготовить рыбу, или хот-доги, или гамбургеры, – короче говоря, все, что могли раздобыть, а потом усаживались вокруг костра, принимались за еду, и тогда кто-нибудь брал в руки гитару и запевал «Шлюп Джон Би», «Барбару Энн» или какую-нибудь старую народную песню, а еще позже, если везло, можно было, прихватив одеяло, убежать подальше от костра с девчонкой, и уж тогда… От нее пахло соленой водой и лосьоном для загара, и она позволяла просунуть руку под лифчик купального костюма, и не было ничего прекраснее этого. Ты мог пролежать с ней всю ночь, а потом, утром, проснувшись, бегом бежать в док, чтобы не опоздать на работу, ну, и все сначала.

В те времена он был способен на такое – пара часов на сон, весь день ловля тунца, потом серфинг, ночные забавы – и как ни в чем не бывало. Теперь уже не то – теперь стоит недоспать, и все утро не по себе.

Золотые были денечки, думает Фрэнк, и неожиданно на него снисходит печаль. Кажется, это называют ностальгией? – задает он себе вопрос, отмахиваясь от грез, и идет в закуток с наживкой, все еще вспоминая лето в это холодное сырое зимнее утро.

Мы думали, что лето будет длиться вечно.

И никогда не думали, что будем промерзать до костей.

Через две минуты после того, как Фрэнк открыл магазин, пришел первый рыбак.

Почти со всеми рыбаками – его постоянными покупателями – Фрэнк знаком, особенно с теми, кто приходит в будние дни, в отличие от воскресных рыбаков, вынужденных всю неделю работать в своих конторах. Итак, утром во вторник он обслуживает пенсионеров, которым за шестьдесят пять и которым нечего больше делать, как стоять на холоде, под дождем, пытаясь что-нибудь поймать. Давным-давно здесь стояли азиаты – в основном вьетнамцы, но еще китайцы и выходцы из Малайзии – пожилые ребята, для которых это была работа. Таким образом они добывали себе еду и очень удивлялись, что можно ловить так много и ничего за это не платить, всего лишь купить лицензию, малость наживки, и закидывай себе удочку в океан, а потом его дарами корми семью.

Черт побери, думает Фрэнк, разве не этим занимались здесь все иммигранты испокон веку? Он читал о том, что у китайцев здесь была целая флотилия джонок в 1850-х годах, пока иммиграционные законы не прикрыли их бизнес. А потом его собственный дед и другие итальянские иммигранты стали ловить тунцов и нырять за морскими ушками. Ну, а теперь азиаты вновь принялись за свое и кормят семьи тем, что дает им море.