Я не уберу из книги ни единого слова - Э Поляновский

И вот я представляю, как в воскресенье утром дежурный Особого отдела ЦК получает мою телеграмму и тут же звонит дежурному генералу Министерства обороны: "Я вас прошу разобраться". Генерал срочно сообщает дежурному по Прикарпатскому военному округу. Тот немедленно докладывает в отдел кадров. Все закрутилось.

...Историю эту Владимир Осипович рассказывал мне в первый раз лет восемь назад. Говорил подробно, очень спокойно, потому что это был только пролог к другому, главному событию, которое его потрясло. Почти полвека прошло после той телеграммы.

В середине девяностых в Эстонии, в Палдиски, была ликвидирована база атомных подводных лодок. Русские офицеры брошены на произвол судьбы. Вот когда голос Богомолова загремел:

- Вы представляете - 319 офицеров, в том числе 25 или 35, не помню точно, капитанов I ранга, брошены вместе с семьями, живут в холодных бараках, никому не нужны. Это же ужас! По телевидению капитан I ранга на всю Россию говорит: мы с тремя сотнями подписей трижды обращались к президенту России Ельцину! Пять раз обращались к министру обороны Грачеву! Много раз обращались в военную прокуратуру! Ни ответа, ни привета.

Знаете почему? У нас нет государства! Нет! Когда я отправлял свою телеграмму после войны, государство - было! Работала система.

- Но в этой системе оказался и старший лейтенант Седых, который фактически ни за что получил 25 лет. За которого вы вступились и пострадали.

- Да я не идеализирую Сталина, считаю его одним из величайших преступников в истории человечества. Разговор о другом: было государство, и оно работало. Если военнослужащий обращался в прокуратуру, реакция следовала немедленная. Государство может быть тоталитарным или демократическим, но оно должно быть.

x x x

- Ну а все же, что стало с Седых?

- 25 лет он не сидел. 5 лет. В 1955 году, сразу после освобождения, приехал в Москву, разыскал меня. Совершенный старик, хотя было ему лет 35. Без волос, без зубов. На лесоповале он получил инвалидность. После нашей встречи Седых прожил еще года три.

x x x

Богомолов защищал рукописи и в самом прямом, дворовом смысле. Он возвращался домой, в парадной уже протянул руку к кодовому замку, когда на него напал молодой бандит. Владимир Осипович так крепко прижал к груди кейс с рукописью, что нападавший решил: там деньги. Богомолов отбивался ногами. Случайный прохожий спугнул бандита.

Владимир Осипович сообщил не без мальчишеской гордости.

- А все же я не уступил, не-ет. Отбился.

Ему наложили на лицо девять швов.

- Уже Ерину, милицейскому министру, доложили. Теперь найдут, я лицо запомнил.

- Не только не найдут, но и искать не будут.

- Почему? - спросил наивно мудрый Богомолов.

Не нашли. И не искали. Ему даже никто не позвонил.

"Меня в Кремль не пустят в кедах"

Богомолова множество раз приглашали вступить в Союз писателей СССР. "А что - меня там писать научат, что ли?" - "Ну зачем вы так. У нас свои дачи, дома отдыха, санатории. Своя поликлиника". - "Не надо: у меня жена - врач". Или отвечал: "Я вступлю, а вы меня будете заставлять подметные письма подписывать - против Синявского, Солженицына, Сахарова".

"Террариум сподвижников" - так он называл Союз писателей СССР.

В восьмидесятых готовилась большая наградная акция. Богомолова предупредили, что и его собираются отметить.

- Посмотрим, каким орденом они меня обосрут, - сказал он жене.

Позвонили из наградного отдела, поздравили, объявили день и час, когда он должен явиться в Кремль для торжественного вручения ему ордена Трудового Красного Знамени.

- Не пойду, - ответил просто.

- Почему?

- Меня в Кремль не пустят в кедах.

Представляю, как вытянулись лица высоких чиновников.

К кедам он тогда еще только начинал примериваться, другую обувь израненные ноги переставали принимать.

Конечно, не в кедах дело - смешно. То награждение было массовым, повальным, много было сереньких литературных генералов. Награждали не за конкретные произведения, а скопом - за общественную деятельность, за трудовые заслуги перед страной и т.д.

Богомолову перезвонили. Ответил прямо:

- Я человек не общественный, трудовых заслуг нет. От высокой награды отказываюсь.

Орден повис. Богомолову предлагали привезти награду домой. "Нет!" отвечал уже раздраженно.

Вполне допускаю: если бы привезли, он бы не открыл дверь.

Единственный раз поступил как все. Жил он тогда неподалеку от Белорусского вокзала, крохотная комнатка, кухня - 5 метров. Последний этаж, что-то вроде антресолей. Друзья, коллеги брали его за горло: "Ну напиши ты Промыслову заявление на квартиру". Промыслов - председатель исполкома Моссовета, личность всемогущественная. "Ну, напиши, он от твоего романа в восторге". Правда ли? Богомолова как бы захватил охотничий азарт.

Промыслов прочитал заявление Богомолова и был сражен:

- И это он такой роман в однокомнатной квартире написал?..

Владимир Осипович получил квартиру, в прихожей которой можно было устраивать мотогонки.

"Ну, ты чего, как лакей, вышел на сцену раскланиваться?"

Богомолов никогда бы не смог жить, как он жил, и работать так, как работал, если бы у него не было надежного тыла и флангов. И тыл, и фланги жена, Раиса Александровна. Она у него - вторая, и он у нее - второй.

Познакомились в компании, потом перезванивались, не встречаясь, - год. Спустя год случайно она прочитала в журнале добрую рецензию на творчество писателя Владимира Богомолова.

- Это ты? - спросила она.

- Да ну-у, в стране двести тысяч Богомоловых.

- Но тут Владимир.

- Из них сто тысяч Владимиров.

С тех пор, как они сошлись, прошло 30 лет.

Прекрасная хозяйка, готовит замечательно. И что важно - врач. Ведь тогда, после тюрьмы, капитана Богомолова комиссовали и дали пожизненно первую группу инвалидности. Уже перестали платить за фронтовые ордена, и инвалидная прибавка оказалась очень кстати. Как он сам считает, это помогло ему выжить.

- "Иван" - не кормилец. Роман - да, кормилец.

А все равно деньги нерегулярные. Раиса Александровна вкалывала с утра до вечера, не знаю, на сколько ставок, - полторы, две. Когда он в очередной раз отказывался от денег - за публикацию или фильм, - спрашивал ее:

- Я хочу вернуть деньги в "Юность".

Называл сумму.

- Ты - как?

- Проживем, - отвечала она.

Сглаживала, как могла, отношения мужа с окружающим миром. Замечательный писатель, тоже классик, тоже фронтовик, пригласил Богомолова в театр на премьеру своего спектакля. Владимир Осипович ни разу в жизни не надел галстука, не носил костюмов. Натянул спортивные эластичные брюки: "Пошли". После окончания автор позвонил - узнать мнение Богомолова. Трубку сняла Раиса Александровна. "Владимир Осипович не спит? Я, прежде чем позвонить, выпил рюмку коньяка".

- Володя, - сказала она, передавая трубку, - я тебя очень прошу, ты уже помягче с ним. У человека премьера, праздник.

- Хорошо, - ответил он, взял трубку и первое, что сказал: "Ну, ты чего, как лакей, вышел на сцену раскланиваться?"

x x x

Богомолов очень дружил с писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым, автором знаменитой книги "Брестская крепость". Когда-то 9 мая перестали отмечать как День Победы - обычный рядовой день. Участники войны перестали надевать ордена: стеснялись. Это Сергей Смирнов вернул праздник на свое законное место, а победителям - достоинство.

Сергей Сергеевич стал покашливать и пожаловался Раисе Александровне на слабость. Еще не было никаких анализов, она даже не осматривала приболевшего друга, но мужу сказала: "У него, кажется, рак".

Раиса Александровна заведовала отделением в больнице МПС. Там и сделали рентген. В легких черным-черно.

К ней пришли дети Сергея Сергеевича Андрей и Костя, и она сказала им правду.

- Сколько папа проживет?

- Три месяца.

Сергей Сергеевич лежал в больнице у Раисы Александровны. Последние четыре дня без сознания. Сыновья и жена не отходили от него.

За несколько минут до смерти вдруг включился мозг, больной увидел Раису Александровну и успел сказал три слова: "Спасибо вам за все".

Она позвонила домой, и Владимир Осипович примчался на такси.

Можно сказать, писатель закрыл глаза писателю.

После ее разговора с детьми он прожил три месяца и один день.

После смерти Владимира Осиповича Андрей и Костя не отходили от Раисы Александровны. Взяли на себя все хлопоты по организации похорон.

Можно сказать, уже они закрыли глаза Богомолову. За всю жизнь никого не впустил к себе в рабочий кабинет

Странный человек. Конечно, странный. Не фотографировался - не терпел. Единственный фронтовой снимок, который вы видите, - репродукция с групповой фотографии: шесть офицеров по какому-то поводу решили сняться.

Ну, на войне кто пахал, тому было не до позирования. Но и потом, всю жизнь не подпускал фотографов. Если снимали вдруг за большим общим столом, он закрывал лицо руками. Пришел на свадьбу друга своего Юрия Поройкова: он и Раиса Александровна - свидетели. Когда церемониальный фотограф стал снимать их, Богомолов повернулся спиной. Так и сняли свидетелей - ее лицо и его спину.