Выбор - Ог Мандино

Пока закипала вода для утренней чашки растворимого кофе, отправился в гараж, отворил ворота, нажав на кнопку автомата, осторожно протиснулся между велосипедами и двумя машинами и вынес на проезжую дорожку сумку с клюшками для гольфа. Обычно они хранятся в моем шкафчике в загородном клубе, но в четверг я только вернулся с собрания андеррайтеров по страхованию жизни[2], проходившем на Бермудских островах, где умудрился немного сыграть в гольф на площадке рядом с нашим отелем. Теперь я точно готов к приезду приятелей. По воскресеньям игры в клубе обычно начинались ровно в семь утра.

Выпив апельсинового сока и две витаминизированные пилюли «One-a-Day»[3] принялся за кофе с пончиком. Трое приятелей на автомобиле-универсале должны были заехать за мной минут через двадцать, дав о себе знать коротким гудком.

Попивая маленькими глотками кофе, я наблюдал за стайкой дроздов, снующих вокруг огромного клена в углу нашего заднего двора. Вдруг, словно по таинственному сигналу, они расселись на нижней ветке дерева. Расположились с равными промежутками друг от друга, уважая территорию соседа, чем мы, люди, часто пренебрегаем. Вот только неумолкаемый щебет, сопровождавший все их действия среди тишины воскресного утра, сливался в оглушительный гомон, достойный любого малобюджетного фильма ужасов.

Позднее я услышал еще кое-что – топот босых ног по коридору сверху. На кухонных часах было 6:15 утра. Кому это не спится? Вскоре различил и вторую пару ног. Неужели мальчикам захотелось сгонять в туалет одновременно? Выходит, что так.

Вновь стал обдумывать предстоящий матч. На прошлой неделе я играл просто отвратительно, но сегодня все будет иначе. Настроение – лучше некуда. На Бермудских островах отшлифовал боковой удар и теперь был во всеоружии. Расслабив мышцы, приступил к «визуализации», сведения о которой почерпнул из книг мастеров успеха. Незамысловатая техника. Просто представляешь, будто достиг поставленной цели, причем неважно какой. Твердо придерживаешься первоначальной установки; результат буквально потрясает. Эта простая техника помогала мне с давних пор, причем в делах куда более серьезных, чем отработка удара при игре в гольф.

Сидя спиной к лестнице, ведущей наверх, и продолжая мысленно совершенствовать удары, я не мог увидеть, но зато услышал приближение сыновей. Они одновременно произнесли:

– С Днем отца[4], папочка!

Они заключили меня в объятия, как способны только дети двенадцати и шести годков, еще и поцеловали в щеку.

Тодд, младшенький, сжимал конверт, на котором сам вывел слово «Папе». Протянул его мне, распираемый от гордости, словно получил высшую отметку в школе. Я вскрыл конверт и осторожно извлек открытку с типографской надписью: «Самому лучшему отцу на свете», подписанную также крупно и коряво: «С любовью, Тодд».

Затем подошла очередь моего двенадцатилетнего сына, явно осознававшего, что подобные сентиментальные глупости он давно перерос. Парень вручил свой конверт. Открытка была точно такой же: «Самому лучшему отцу на свете». И прежде чем старший брат успел вмешаться, Тодд радостно сообщил:

– Мы купили их за собственные деньги, папочка!

Я обнял и расцеловал обоих, похвалив за проявленное внимание. Поскольку после нескольких минут разговора Тодд зевнул, я предложил им вернуться в постели – время-то было раннее. Такой вариант их явно не устроил. Они заранее договорились остаться со мной, пока я не уеду на игру, и, коль уж поднялись, своего плана менять не пожелали. Вскоре дети уселись за стол, хихикая и поглощая увесистые порции не слишком аппетитных на вид витаминизированных хлопьев.

Разглядывая и слушая мальчиков, во мне зародилось странное чувство. Возможно, то была некая иллюзия, созданная утренней дымкой, проникавшей сквозь москитную сетку двери. Показалось, что Гленн, мой старший, удивительным образом повзрослел. А может, впервые с незапамятных времен я просто внимательно к нему пригляделся. Он был таким славным, и, к счастью, все больше и больше походил на мать. Господи, парень-то стал совсем взрослым. Над верхней губой просматривалось подобие усиков, руки казались непропорционально длинными, голос начал ломаться. По будням засиживаясь в офисе или университете, пропадая по выходным на площадке для гольфа, я даже не заметил его постепенного превращения из младенца, которого прежде каждый вечер купал в ванночке, в молодого человека, сидящего напротив. Ужаснулся, неожиданно осознав, что всего через пять лет он отправится учиться в университет, а через десяток практически исчезнет из моей жизни.

Присмотрелся к Тодду, прилагающему усилия, чтобы прочесть вслух надписи на задней стороне гигантской коробки с хлопьями. Он уже в первом классе. Разве не вчера я вышагивал взад-вперед перед родильным залом, ожидая услышать его первый крик? Куда подевались эти шесть лет? Он оторвал взгляд от коробки, и я увидел огромные карие глаза, такие же, как у его матери. Впервые заметил, насколько порыжели его волосы – почти тот же цвет, что и у бабушки, которую он никогда не видел и уже не увидит. Моя матушка с радостью баловала бы обоих.

Тодд посмотрел на меня и нахмурился.

– В чем дело, пап? Тебе не понравились наши открытки?

Я убедил его, что открытки просто великолепны, самые лучшие открытки ко Дню отца, которые только есть. Затем раздался гудок. Приехали приятели. Поднявшись, я снова обнял обоих и направился к гаражу. Они припустили следом. Когда дошел до дорожки, Тодд пожелал:

– Удачной игры!

А Гленн прокричал:

– Надеюсь, ты победишь!

Помахав им, я пошел к поджидавшей машине. Боб вышел, чтобы открыть багажник универсала и загрузить мои клюшки. В довесок к «Утро доброе» я сказал ему еще пару слов. Боб нахмурился, раздраженно покачал головой, уселся за руль, с силой хлопнул дверцей. Мотор взревел, машина умчалась.

А я остался стоять на дороге в рубашке марки Арнольда Палмера и подходящих по цвету брюках, не до конца осознавая, что натворил. Наблюдавшие из гаража и все еще одетые в пижамы мальчишки были озадачены не меньше моего.

Наконец Тодд пронесся по дорожке и запрыгнул ко мне на руки. Я уткнулся лицом в маленькую грудь, а он, откинувшись назад, отстранил мою голову и спросил:

– Папочка, почему ты плачешь?

Что я мог ему ответить?

Как объяснить, что оплакиваю все те часы, дни, годы, растраченные на проекты, деловые встречи и игру в гольф, которые никуда не денутся даже после того, как мои малыши вырастут и покинут меня навсегда?