История Османской империи. Видение Османа - Кэролайн Финкель

Когда-то казалось вероятным, что с уходом поколений, выучивших османский язык до замены алфавита, будет мало тех, кто сможет читать многотомные документы и рукописи, которые являются основным источником по османской истории. Тем не менее студенты продолжают учиться на историков и изучать османский язык, и они занимают должности в университетах Турции и за границей наравне со специалистами по османской истории, родившимися не в Турции. Правда, туркам было непросто отказаться от «официальной истории», которую они изучали в школе, версии их прошлого, получившей импульс от революции, отождествляемой с именем Мустафы Кемаля Ататюрка, «отца современной Турции». В первые годы республики османские столетия считались перевернутой страницей, к ним относились пренебрежительно, как будто они не имели отношения к новой стране. Но поскольку память об османском периоде не слабела, он становился более открытым для внимательного изучения; и преподаватели приучали турков видеть себя наследниками славного прошлого. Так теперь официальная история поддерживает мнение, что османская династия была непобедимой, а ее султан всемогущим — за исключением тех, которых помнят под такими прозвищами как «Пьяница» или «Безумец», — но до сих пор мало внимания уделяется сопротивлению населения государству и его предписаниям, которое имело место с первых лет существования империи: нежелание признать существование разногласий является неизменной особенностью политики в современной Турции.

И все же, несмотря на практические препятствия, затрудняющие понимание османского наследия, граждане современного турецкого государства интересуются своей историей. Политические дискуссии пестрят историческими аллюзиями, достаточно непривычными для западных обозревателей: образы прошлого дают богатый источник ссылок, когда политики спорят о том, какая версия истории лучше послужит завтрашним целям (завтра, которое здесь зачастую кажется более неопределенным, чем где-либо еще). Множество обсуждений касается проблем, корни которых уходят глубоко в историю. Один из самых очевидных примеров того, как прошлое преследует настоящее, это «армянский вопрос», который в нынешнем своем проявлении вращается вокруг армян, пытающихся воздействовать на национальное правительство, чтобы оно признало массовую бойню в Анатолии во время Первой мировой войны геноцидом. Менее очевидны для постороннего две другие темы, стоящие в турецкой повестке дня: роль военных в политике и пределы приемлемого в проявлениях религиозности. Эти темы проходят через всю османскую историю и занимали государственных деятелей прошлого, так же как и сегодняшних. Задача историка показать, как прошлое вело к настоящему, или к настоящему, которое сегодня уже является прошлым. В написании турецкой истории, таким образом, появляется больше болезненных тем для обсуждения, чем в других странах, и составитель османской истории не может позволить себе роскоши предоставлять развлечение ценой замалчивания.

Принято заканчивать исследования Османской империи 1922 годом, годом отмены султаната; 1923 годом, когда была провозглашена Республика Турция, или даже 1924 годом, когда был ликвидирован халифат. Я распространила свое описание на республиканский период до 1927 года, когда Ататюрк произнес программную речь, подтверждая свою роль в низвержении империи и установлении республики и излагая свои убеждения, свои мечты о будущем. Отсюда заглавие моей книги, которое намекает на сон; который первый султан Осман, как считается, видел, сон, истолкованный как пророчество рождения и роста империи, историю которой я попыталась изложить. Продолжение истории до 1927 года также позволило мне указать на некоторую преемственность между республикой и империей: общепринятая идея о том, что республика создавалась в абсолютно новых условиях и несла на себе лишь след революции Ататюрка, понемногу оспаривается историками.

При написании работы такого амбициозного масштаба я столкнулась с проблемой выбора. Я не претендую на полноту, которой, помимо всего прочего, невозможно достичь. Генеральная линия повествования казалась желаемой. В какой-то мере читатели могут возразить, что было бы проще понять происходящее, если бы незнакомые элементы, такие как янычары или гарем, были описаны отдельно, вне основного течения текста. Я считаю, что эти особенности являются неотъемлемыми компонентами общества, которое их породило, и что они не существовали в вакууме; по той же причине, искусство и архитектура проистекают из сложности обшества и не могут быть истолкованы как изолированное проявление чистого творчества. Также не имеет смысла обсуждать религию в главе под названием «Ислам», поскольку религия является важной движущей силой истории, и то, как ее практикуют в любое время и в любом месте (когда бы и где бы то ни было), имеет политические последствия. Рассматривание истории через «общественные институты» приводит к статичной картине и затемняет взаимосвязи между описываемыми событиями. Это не дает возможности читателю составлять собственное мнение о разных аспектах османской истории. Разумеется, есть уникальные явления в истории любого государства, но выделять их по сравнению с этапами развития, сопоставимыми с историей других государств, кажется мне неправильным.

«Черная дыра» османской истории — уже само по себе основание для сожаления, но еще прискорбнее очевидный «железный занавес» непонимания между Западом и мусульманами. Это в большой степени результат «старых повествований» европейцев об Османской империи. Чтобы понять тех, кто культурно и исторически от нас отличается, вместо того чтобы прибегать к таким ярлыкам, как «империя зла», «фундаменталисты» и «террористы», безотлагательно необходимо попытаться понять, а не бравировать своим невежеством. Величайшее высокомерие — спрашивать, почему «они» не такие, как «мы», вместо того, чтобы осознать нашу культурную предвзятость.

Таким образом, эта книга предназначена для нескольких аудиторий. Я надеюсь, широкий читатель, который мало знает об Османской империи помимо «старых» изложений, найдет «новое» изложение во всех отношениях таким же захватывающим, а также значительно более комплексным и убедительным, поскольку здесь описывается, как империя и ее народ представляли себя и как эти представления менялись со временем. Я много написала об османских соседях и врагах на западе и на востоке, поэтому здесь есть кое-что для тех, кто интересуется территориями на османской границе, равно как и удаленными от нее. Она также предназначена для студентов, приступающих к изучению османской истории, которым в настоящее время недостает однотомного изложения ее на английском языке. Я надеюсь, что ее прочтут все, кого притягивают долгие столетия Османской империи.

Значение османских почтительных обращений не были постоянным на протяжении всего существования империи; определения, которые приведены ниже, были в основном распространены до конца XVIII века, если не позднее, но этот список не может быть исчерпывающим.

Большинству высокопоставленных османских чиновников давались прозвища: некоторые имели отношение/намекали на определенные физические особенности/черты; другие выводились из репутации (той или иной) личности; третьи указывали на место рождения (большинство последних оканчиваются на — лы/-ли или — лу/ — лю). Из источников того времени становится ясно, что некоторыми из этих прозвищ награждали человека еще при жизни, другими — после смерти. Пример последних — прозвище султана Сулеймана I «Законодатель», которое не использовалось широко до его смерти.

Ага: использовалось для военачальников полков султана, в особенности главнокомандующего янычарами, а также для главного черного евнуха, главы гарема.

Байло: использовалось венецианцами для обозначения посланника или посла, особенно венецианского представителя при дворе султана.

Бей: военачальник, правитель эмирата; позднее старший гражданский чиновник.

Челеби: уважительный титул, неофициально присваиваемый писателям.

Деспот: использовался византийскими и другими христианскими принцами на Балканах.

Эфенди: почтительный/вежливый титул, сходный по значению с челеби; также использовался для духовных (должностных) лиц; в XIX веке использовался как эквивалент «господину».

Эмир: мусульманский племенной (вождь) или царственный правитель небольшого государства (эмирата).

Гетман: титул, используемый для вождя или лидера казаков; польский военачальник.

Ходжа: используется для духовных (должностных) лиц.

Кади: судья и нотариус.

Хан: использовался татарскими правителями, в частности Крыма.