История Османской империи. Видение Османа - Кэролайн Финкель

Османская традиция гласит: вождь племени по имени Эртогрул осел в северо-западной Малой Азии, на пограничных землях между сельджуками-ильханидами и Византийской империей, и султан сельджуков в Конье пожаловал ему земли вокруг небольшого поселения Сёгют. В том случае если единственный артефакт, дошедший до нас со времен Османа — недатированная монета, — подлинный, это означает, что Эртогрул был исторической фигурой, поскольку на монете есть надпись «Отчеканена Османом, сыном Эртогрула». И поскольку чеканка монет была в мусульманской практике, как и в западной, исключительным правом, даруемым только монарху, это указывает на притязания Османа быть царственным правителем, а не простым вождем племени, демонстрируя, что он обрел достаточную власть, чтобы оспорить притязания Ильханидов на сюзеренитет над ним и его подданными: туркменские эмираты не печатали монеты с именами своих эмиров, поскольку оставались под формальным покровительством Ильханидов. Тем не менее самая старая датированная османская монета, дошедшая до нас, относится к 1326–1327 годам после смерти Османа, и некоторые исследователи считают эту дату самой ранней, когда османское государство, можно считать стало независимым от Ильханидов.

Османам повезло с географией. Земли Османа лежали близко к Константинополю, позволяя ему контактировать с губернаторами византийских городов северо-запада Малой Азии, с которыми он соперничал за сферы влияния, равно как и за пастбища, чтобы прокормить стада своих приверженцев. Соседство Константинополя, в случае падения города, сулило большие выгоды, но существовала постоянная угроза со стороны армии Византии, стремившейся защитить то, что осталось от огромной территории. Самые первые попытки наступления Османа на Византию, видимо, были скорее направлены на небольшие поселения в сельской местности, нежели на города. По-видимому, укрепленные города захватить было трудно, в то время как сельская местность предоставляла добычу, имевшую большую ценность для захватчиков. Византийские историки того времени изображают эти земли как процветающие, густо населенные и хорошо защищенные, что подтверждается археологическими находками. Еще до своей первой поддающейся датировке победы над силами Византии в 1301 году Осман, похоже, взял под свой контроль земли, лежащие между пастбищами его отца вокруг Сёгюта и Изника, хотя ему и не удалось, несмотря на длительную осаду с 1299 по 1301 год, взять сам Изник.

После победы над византийской армией в 1301 году Османа стало невозможно игнорировать. Византийский император Андроник II Старший стремился создать надежный альянс против растущей угрозы, предложив одну из принцесс своего дома в жены номинальному сюзерену Османа ильханидскому хану Газану (чья ставка была в городе Тебризе на северо-западе Ирана), а затем, после смерти Газана, его брату. Но ожидаемая в ответ помощь людьми и оружием так и не пришла, и в 1303–1304 годах Андроник нанял испанских авантюристов-крестоносцев из «каталонской компании» для защиты своих владений от дальнейшего наступления турок. Как и большинство отрядов наемников, каталонцы действовали по собственному усмотрению, призывая тюркских воинов, хотя и не обязательно тех, кто находился под контролем Османа, присоединиться к ним в преследовании собственных целей на той стороне пролива Дарданеллы и на Балканах. Лишь союз между Византией и Сербским королевством воспрепятствовал тюркско-каталонскому наступлению.

Переселение тюрков в Малую Азию нарушило равновесие древних государств. Административная рука некогда великой Византии и империи сельджуков-ильханидов не доставала в регион безвластия, лежащий между ними. Но пограничные земли населяли не только воины. Возможности, которые они предлагали, без сомнения привлекали авантюристов, но также людей, которые были привязаны к границе просто потому, что им больше некуда было податься. Обстановка на этих пограничных землях, где было положено начало Османскому государству, описана как:

…оплетенная пересекающимися группами кочевников и полукочевников, мародеров и участников набегов, добровольцев, собирающихся присоединиться к военным авантюристам, рабов различного происхождения, странствующих дервишей, монахов и священников, пытающихся сохранить связь со своей паствой, перебравшимися из других мест крестьянами и горожанами, ищущими убежища, смятенными душами в поисках исцеления и утешения в святых местах, мусульманских схоластов, ищущих покровителей и, разумеется, пренебрегавших риском купцов Евразии позднего средневековья.

Присутствие дервишей, или мусульманских святых, было одной из самых ярких особенностей пограничных земель. Как и христианские монахи, некоторые из них скитались по сельской местности, в то время как другие жили в общинах, и об их деяниях и благочестии рассказывалось в эпических поэмах и жизнеописаниях, сформировавших часть древней устной традиции. Связи первых османских правителей с дервишами засвидетельствованы самым ранним из сохранившихся документов Османского государства: дарственная 1324 года сыном Османа Орханом земли к востоку от Изника обители дервишей. Такие обители, подобно христианским монастырям, становились ядром, привлекавшим поселенцев на новые территории, и были недорогим средством, обеспечивающим верность простолюдинов; обители дервишей символизировали явление новой традиции ислама, который расцвел в Малой Азии бок о бок с суннитским исламом имперской культуры сельджуков. Сам Осман, возможно, не очень разбирался в тонкостях суннитского ислама, но Орхан принял его в качестве основного принципа своего государства: в течение всей его жизни строились теологические учебные заведения для изучения и распространения религии, к которой он стремился, и язык и стиль дарственной на землю 1324 года свидетельствует о том, что его управляющие были хорошо знакомы с классической мусульманской канцелярской процедурой. Османские султаны, наследовавшие Орхану, без исключений были приняты в те или иные дервишские ордена: сосуществование и компромисс между различными проявлениями религиозных верований и практик — одна из вечных тем османской истории.

В северо-западной Малой Азии было основано множество обителей дервишей. Но изменчивая среда пограничных земель привлекала дервишей отнюдь не созерцательных устремлений — со второй половины XIV века, когда османы начали колонизировать Балканы, они играли особенно важную роль. С собой дервиши несли тюркско-мусульманскую культуру, когда сражались бок о бок с воинами пограничных земель, убеждая их в том, что они получат свободные земли, оставшиеся после бегущего населения. Многообразие дервишских орденов сбивает с толку настолько же, насколько и история их образования и преобразования. Среди наиболее известных — орден Бекташи, изначально небольшая секта, которая впоследствии получила известность в связи с элитными пехотными войсками султана — янычарами.

Религиозные обряды посетителя мечети и дервиша могли проходить рядом, в одном и том же здании, и многие мечети, сегодня связанные с суннитским ритуалом, когда-то имели гораздо более широкие функции, в качестве прибежища дервишей, а заодно и молитвенного зала для религиозного братства. Действительно, мечеть, построенная в Бурсе вторым османским султаном Орханом и его сыном и последователем Мурадом, упоминается в списке пожертвований как обитель дервишей. Старейшая из сохранившихся османских построек в Европе, общественная кухня гази Эвренос-бея в Комотини в современной греческой Фракии, была оборудована, как и многие аналогичные учреждения того времени, маленькими куполообразными комнатами, где могли собираться дервиши.

Дарственная на Орхана на землю, датируемая 1324 годом, показывает, что ислам был составной частью государственной идентичности Османского эмирата с самого начала, поскольку в неоспоримо мусульманской формулировке правитель характеризует себя как «Защитник Веры», в то время как его отец Осман именуется «Торжеством Веры». Не сохранилось документов, которые могли бы рассказать нам, как сам Осман называл себя, но уже в конце XIII века правители некоторых других эмиратов западной Малой Азии приняли мусульманские имена — например, «Победитель Веры» или «Меч Веры». Первый тюркский вождь того периода, назвавший себя «Воителем Веры», или «гази», в надписи, отмечавшей строительство в 1312 году мечети в Бирги, в западной Малой Азии, был из дома Айдын. К 1330-м годам и эмир Ментеше и сам Орхан в надписях величали себя «Султанами гази».

Титул «гази» отмечает того, кто участвует в «газе», «войне за веру» или «войне с неверными», или «священной войне» (термин «газа» можно рассматривать в качестве синонима термину «джихад»), титул жаловался исламским воинам во времена Сельджуков и ранее, но в начале XIV века не имел конфронтационного, антихристианского подтекста. Термин широко использовался османами и, когда их хроники величали Османа и его соратников гази, это слово значило «воин» или «участник набега», но в нем не содержалось больших религиозных директив, чем те, что были возложены на каждого мусульманина — сражаться с неверными. Османский эмират граничил с христианскими государствами, но для соседствовавших с ним эмиратов не в обычае было принимать идеологию «священной войны», нет оснований утверждать, что выбор идеологии дал серьезное преимущество при расширении территорий. Недавняя переоценка широко распространенного мнения о том, что смыслом существования Османского эмирата было ведение «священной войны», показала, что скорее существовал «грабительский союз», включающий как мусульманских, так и христианских воинов, чьей целью были «добыча и рабы, не зависимо от риторики, используемой правителями». В этом союзе тюркские воины были в меньшинстве: высокий темп завоевания требовал решительного и не делающего религиозных различий принятия большого числа христиан в османские ряды, с тем чтобы восполнить недостаток людских ресурсов, необходимых, для того чтобы управлять развивающимся государством.