Уроки любви - Жаклин Уилсон

Я показала Грейс журналы. Она листала их благоговейно, как дорогие фолианты, бережно переворачивая и разглаживая страницы. Дойдя до страницы с проблемами, она фыркнула и захихикала, потрясенная.

– Ш-ш-ш!

– О чем эта девчонка говорит? Что это значит?

– О господи, Грейс, в жизни всякое случается, – сказала я с умным видом, хотя тоже не очень понимала, о чем там речь.

Я в свое время тайком заглянула в альбом эротических картинок Викторианской эпохи, который отец купил на книжном аукционе, наверное, по ошибке. Он лежал на самом дне коробки, под томами сестер Бронте. Картинки изображали странного пастора, преподобного Найтли, окруженного целой толпой развратных женщин. На отличного качества цветных гравюрах он выделывал странные кульбиты. При этом надет на нем был собачий ошейник – и больше почти ничего. Картинки показались мне смешными, но не особенно волнующими. Ведь это были взрослые, к тому же выдуманные и полуторавековой давности. Зато девочки в журнале были настоящие.

– Вот бы у меня был мальчик! – сказала Грейс. – Пру, как ты думаешь, папа нам когда-нибудь разрешит гулять с мальчиками?

– Я не хочу гулять с мальчиками, – ответила я не совсем искренно.

У меня уже много лет была выдуманная подруга, очень умная девочка с живым воображением по имени Джейн. Это началось, когда я прочла первые главы «Джейн Эйр». Она сошла со страниц и поселилась у меня в голове. Свою викторианскую жизнь с противными тетками и кузинами она оставила в книге и стала делить со мной мою жизнь с ненормальным отцом.

Джейн – лучше, чем настоящая сестра. С ней не скучно, как с Грейс с ее повадками трехлетнего ребенка. Мы с ней обсуждаем книги, внимательно разглядываем картины, вместе рисуем и ведем бесконечные разговоры обо всем на свете. Иногда это получается у нас недостаточно тихо. Губы у меня шевелятся, и я, сама не замечая, говорю что-то вслух. Грейс знает, что я во что-то играю в голове, и обижается.

– Ты опять! – пихает она меня, когда я начинаю бормотать. – Ну расскажи мне, Пру! Я тоже хочу послушать.

– Придумай свою игру, – отвечаю я, хотя это нечестно, потому что она так не умеет.

Недавно я начала другую, еще более тайную игру. Отец повез нас на образовательную экскурсию в Лондонскую национальную галерею. Он прихватил с собой старый путеводитель и приготовился завалить нас информацией, но оказалось, что залы в галерее давно расположены по-новому. Отец никак не мог найти в своем путеводителе нужный текст и все больше злился.

Грейс тащилась по залам, волоча ноги, склонив голову и почти не глядя на картины. Когда отец требовал ответа, она послушно бормотала что-то, но больше ни слова не произнесла.

Я тоже больше молчала, паря по волшебному миру религиозной живописи Возрождения с его голубым, розовым и золотым сиянием. Мне казалось, что у меня выросла собственная пара ангельских крыльев. Я всегда рисовала крылья просто белыми, а тут оказалось, что они могут быть всех оттенков – от бледно-жемчужного, темно-розового и фиолетового до глубокой полуночной синевы. У некоторых ангелов крылья были в цвет одежды, как тщательно подобранные украшения. Другие поражали необычными, контрастными сочетаниями цветов, например красно-черные с золотом крылья при белом одеянии. Один особенно нарядный ангел шел по песчаной тропинке с золотоволосым мальчиком примерно моих лет, державшим в руке рыбу.

Когда мы были маленькие, отец каждый день читал нам вслух из огромной викторианской Библии. Он был очень набожен, пока не поссорился с нашим приходским священником. Тот очень мягко заметил отцу, что домашнее воспитание – это, конечно, хорошо, но нам с Грейс нужно общаться со сверстниками и найти друзей. Отец пришел в ярость, и отныне у него не было времени для священника вместе с его церковью и со всей христианской верой.

Библию он выставил в магазине на продажу. Мне было жаль, когда ее купили, – я очень любила рассматривать чудесные иллюстрации Доре. Поэтому я помнила уйму библейских историй и знала, что мальчик с рыбой – это Товия. Он был одет в красочный средневековый наряд с ярко-красными чулками. Я попыталась представить современного мальчика, идущего по улице в ярко-красных рейтузах. Правда, джинсы у некоторых мальчишек были почти такие же обтягивающие. Товия на картине с готовностью переоделся в голубые джинсы и футболку и улыбнулся мне.

В этот день я пришла домой вместе с ним – моим новым воображаемым другом. Он совсем оттеснил бедняжку Джейн. Мы с Товией вместе читали, рисовали, гуляли и шептались. Он говорил мне в самое ухо, легонько касаясь щекой моей щеки.

Теперь я воображала, что он целует и обнимает меня, как это делали мальчики с девочками в журналах. Но тут мне представились настоящие мальчишки с их вонючими ртами и неуклюжими руками – и меня передернуло.

– Мне не нравятся мальчишки.

– Зато ты им нравишься, Пру, – ответила Грейс. Она вздохнула. – Это нечестно. Я тоже хочу быть хорошенькой, как ты, чтобы мальчишки крутились вокруг и таращились на меня.

– Я думаю, они таращатся на меня, потому что у меня такой дикий вид.

Мама шьет нам одежду из того, что остается в ларьке после понедельничной распродажи. Мне четырнадцать лет, но я до сих пор ношу, как маленькая, чопорные платьица с короткими рукавчиками и пышной юбкой. У меня есть одно такое в белую и красную клетку, другое – младенчески-голубого цвета с белыми цветочками и третье – канареечно-желтое в белую полоску. Одно страшнее другого.

Когда мы были маленькие, мама сооружала к ним еще чудовищные панталончики в цвет, на ненадежной резинке. Мешковатые белые трусы из супермаркета, в которых мы ходим теперь, ненамного лучше. Зато теперь у меня есть нормальное белье. На деньги, которые мне давали на уроки математики, я купила чудесный черный лифчик с розовым кружевом и маленькой розочкой и две пары таких же трусиков – полупрозрачных лоскутков, казавшихся раз в пять меньше моих страшных штанов из супермаркета.

Я заперлась в ванной и примерила свои обновки, балансируя на краю ванны, чтобы увидеть себя в узком зеркале над раковиной. Выглядели они просто восхитительно – я выглядела в них восхитительно.

Я так и не рискнула надеть их под свои страхолюдные платья, потому что Грейс запросто могла проболтаться. И потом, мне пришлось бы их где-то тайком стирать – не могла же я просто положить их в корзину с грязным бельем.

– А разве у нас дикий вид? – с беспокойством спросила Грейс.

– Ну конечно. Ты только посмотри, что на нас надето!

Грейс задумалась.

– А мне мои платья нравятся, – сказала она. – Особенно розовое с маленькими пандами. По-моему, оно просто чудесное. Ты бы хотела платье с таким рисунком, Пру?

– Нет! Я терпеть не могу всех этих панд, мишек и зайчиков. Мне четырнадцать лет, господи ты боже мой!

– Так ты думаешь, я тоже слишком большая для платья с пандами? – В голосе Грейс была тревога.

Ответ был очевиден, но мне не хотелось ее огорчать.

– По-моему, на тебе твое розовое платье с пандами отлично смотрится, – соврала я благородно.

– Правда, оно мне уже маловато, – вздохнула Грейс. – Мне все мои платья уже узки. Жалко, что я стала такая толстуха.

– Это просто возраст у тебя такой. Детская пухлость.

– Но ты-то не была пухлой. – Она снова вздохнула. – Отец все время меня ругает, что я такая толстая. Он говорит, что мне надо поменьше есть. Что я обжора. Как ты думаешь, Пру, мне пора сесть на диету?

– Нет, конечно! Не обращай на него внимания. И вообще, сесть на диету сейчас у тебя не получится. Я тебе приготовила сюрприз.

Мне было очень стыдно тратить деньги за уроки на себя одну, хотя я понимала, что, если я что-нибудь куплю Грейс, она ни за что не сумеет хорошенько спрятать подарок. Единственное, что тут можно было сделать, – это купить ей что-нибудь съедобное, с чем она быстро справится.

– Сюрприз! – сказала Грейс, хлопая в ладоши.

– Ш-ш! Я хотела его пока припрятать. Думала, достану его, чтобы тебя утешить, когда папа устроит очередной скандал. Но вообще-то могу отдать и прямо сейчас.

Я вылезла из кровати и стала копаться на своей полке. Рука скользнула по гладкому атласу и кружеву моего нового белья. Я незаметно погладила его и продолжала рыться в темноте, пока не почувствовала под пальцами хрустящий целлофан.

– Ага, наконец-то! – Я скользнула обратно в кровать и сунула подарок прямо в ладошки Грейс.

– Что это? – спросила она, безуспешно вглядываясь в темноту.

Я включила фонарик.

– Ой! Вот это да!

Тихо ты! Хочешь, чтобы отец услышал? – пихнула я сестру.

– Извини. Ой, Пру, какая прелесть!

У нас в торговом центре есть такой специальный шоколадный магазинчик. Грейс всю жизнь по нему вздыхает, хотя ни разу даже не зашла внутрь. Мама покупает шоколад в палатке на рынке. Он всегда какой-то странной формы и к тому же просроченный, зато дешевый, а остальное маму не заботит.