Чистилище святого Патрика - Педро Кальдерон

А только ревность веры побуждает

Меня повествовать о сих делах,

Не мной, а небесами сотворенных,

Приходит к двери дома моего

Один слепой, чье имя было Гермас,

И говорит: "Сюда я послан Богом,

Он повелел, чтоб именем Его

Ты даровал мне зрение". Покорно

Велению такому повинуясь,

Я сотворил над мертвыми глазами

Таинственное знаменье креста,

И вдруг из тьмы они вернулись к свету.

В другой же раз, окутавшись, как дымом,

Густыми облаками, небеса

Вступили в распрю с миром, посылая

Потоки снега быстрые в таком

Непобедимом множестве, что только

Растаял он под жгучим светом солнца,

Как улицы в каналы превратил

И затопил селение, и стали

Дома как бы суда из кирпичей,

Как корабли чудесные из камня.

Кто видел, чтобы можно было плавать

По высям гор? и кто по зыби водной

Носиться мог среди лесных вершин?

Я сотворил над дикими водами

Таинственное знаменье креста,

Замерзшим языком я повелел им

Во имя Бога вновь туда вступить,

Где прежде им приют был предначертан,

И воды, повинуясь, отошли,

И в миг один земля сухою стала.

О, кто хвалы не вознесет Тебе,

Великий Боже! Кто не возжелает

Тебя любить и сердцем исповедать!

И большее я мог бы рассказать,

Но голос мой смирением удержан,

Молчат уста, немеет мой язык.

Я вырос наконец, не столько склонный

К военным браням, сколько к правде знанья,

Священному Писанию и чтенью

Житий святых, чья школа учит нас

Благоговенью, вере, упованью

И милосердной сладости любви.

И вот, - в те дни, как этим я был занят,

Однажды вышел я на берег моря,

С кой-кем из сотоварищей моих,

Вдруг там, где находились мы у взморья,

Пристал корабль какой-то, и с него

Толпой вооруженною сорвались

Корсары, бич морей, и взяли в плен

Меня и всех других! И чтоб добычей

Не рисковать, - поднявши паруса,

Они, не медля, снова вышли в море.

Был капитаном этого судна

Филипс Роки, дерзостный настолько,

Что если бы с земли исчезла дерзость,

Ее нашли бы в сердце у него.

Уж много дней опустошал он море

И берега Ирландии, повсюду

Производя убийства и грабеж.

Из всей толпы захваченной меня лишь

Оставил он в живых: как говорил он,

Меня тебе отдать он был намерен,

В знак подданства, как твоего раба,

О, как бывает горестно обманут

В своих желаньях темный человек,

Замыслив что-нибудь помимо Бога.

Прямой свидетель этому - Филипо,

На дне морском. Не дальше как сегодня,

В безветрие, уже в виду земли.

Возникшей над спокойной гладью моря,

В одно мгновенье рухнул план его.

Встал ветер и завыл в своих глубоких

И впалых недрах, море застонало,

На волны - волны быстро взгромоздились.

Как горы над горами, и с вершин

Обрызгали соленой влагой солнце,

Гася его прекрасные огни.

Фонарь наш корабельный, вплоть у неба,

Качался нам блуждающей кометой.

Огнисто дымным выбросном паров,

Или звездой, упавшей из оправы.

Еще одно мгновенье, и корабль

Низринулся в раскрывшиеся бездны,

Морского дна коснулся, и распался,

И вкруг него губительные волны

Восстали, как надгробный алебастр,

Среди кораллов пышных и жемчужин.

Не знаю, для чего меня хранит

Святое Провиденье, - бесполезен

И скуден я, но Небо пожелало,

И у меня дыхания хватило,

Не только для того, чтобы спастись,

Но снова встал лицом к лицу со смертью,

Спасая жизнь того, кто пред тобою,

Бесстрашного и юного. К нему

Меня влечет неведомая тайна

И думаю, когда-нибудь воздаст

Он мне сторицей этот долг. А ныне

Мы, спасшись оба милостию Бога,

Теперь стоим пред вами, как рабы,

В несчастий своем, быть может в счастья,

Мы ждем, чтоб вы смягчились нашей долен,

Чтоб в вас возникла жалость к нашим мукам,

Чтоб наше зло у вас нашло конец

Царь

Молчи, молчи, христианин постыдный,

Не знаю, что за власть объяла душу;

Твои слова она впивает жадно,

И, против волн, я тебя боюсь.

Перед тобой невольно преклоняюсь

Мне чудится, что ты тот самый раб.

Что мне в моем тревожном сне явился.

Выбрасывая пламя изо рта,

Стремительные искры выдыхая

И привлекая силою огня

Полонию и Лесбию, как ночью

Влечет костер безмолвных мотыльков.

Патрик

То вещий сон, и пламя изо рта

Есть истина евангельского света,

Который я несу, слова Христовы

Я буду проповедовать тебе

И твоему народу; через них-то

И станут христианами отныне

Полония и Лесбия.

Царь

Молчи,

Замкни скорей уста свои, позорный,

Меня ты оскорбляешь.

Лесбия

Успокойся.

Полония

Ты за него вступаешься?

Лесбия

Конечно.

Полония

Пусть лучше он умрет.

Лесбия

Нехорошо,

Чтоб он рукою царской был убит.

(В сторону.)

Мне жаль его. Я христиан жалею.

Полония

Пусть он толкует сны, второй Иосиф {3},

Не думай и не бойся, государь.

Он думает, что, если в сновиденьи

Горели мы, я стану христианкой,

Напрасна, это так же невозможно,

Как стать живой вторично после смерти.

Забудь свой гнев, хоть он и справедлив,

И чтоб развлечься, выслушаем, что нам

Расскажет о себе второй из них.

Людовико

Внимай же, неземная красота.

Я так начну мое повествованье.

Эгерио, великий царь ирландский,

Я Людовико Энио, и тоже

Христианин, но только в этом сходство

Меж мною и Патриком, хоть и в этом

Друг с другом мы расходимся настолько ж,

Как свет и тьма, иль как добро и зло.

Но, честь Христовой веры защищая,

Тысячекратно отдал бы я жизнь.

Так я ценю ее. Клянуся Богом!

Клянусь Им, потому что в Бога верю.

Тебе не расскажу я никаких

Деяний благочестья, ни небесных

Чудес, через меня свершенных Богом,

Но целый ряд убийств и злодеяний,

Предательство, и низость, и кощунство:

Я ряд не только сделать преступленье,

Но рад сказать, что я его свершил.

Родился я на острове, средь многих

Ирландских островов. Подозреваю,

Что, слитые в губительном влияньи,

Все семь планет присутствовали свыше

При горестном рождении моем,

Смятенные в своем разнообразьи.

Луна послала мне непостоянство,

Меркурий дал мне разум: я его

Употребил во зло, и лучше б было

Мне вовсе не иметь его! Венера,

В обычном сладострастии своем,

Дала мне блеск обманных вожделений;

Марс дал жестокость сердца, - и чего

Не могут дать Венера вместе с Марсом?

От Солнца получил я, как черту

Обычную во мне, желанье - вечно

Быть пышно-расточительным, и вот,

Когда нет денег, я краду и граблю.

Юпитер дал надменность мне и роскошь

Причудливых мечтаний, а Сатурн

Гнев бешенства, и мужество, и душу,

Готовую на тысячи измен.

Из этих черт возникла цепь их следствий.

Отец мой, по причинам, о которых

Молчу из уважения к нему,

Был изгнан из Ирландки. Он прибыл

В один испанский город, Перпиньян {4};

Тогда мне было десять лет, не больше;

Когда ж он умер, минуло шестнадцать.

Да воспомянет Бог о нем на небе!

Я сиротой остался одиноким

Во власти снов и прихотей моих

И мчался я в просторе своеволья,

Как дикий конь, порвавший повода,

В моем беспутстве все я основал

На женщинах и картах: это были

Два полюса мои. Заметь, какие!

Невластен все поведать мой язык,

Узнай хоть краткий перечень событий.

Чтоб обесчестить девушку одну,

Я умертвил отца ее и я же,

Когда один достойный рыцарь спал

С своей женой, убил его в алькове;

Я честь его омыл его же кровью

И превратил постель его в подмостки

Зловещие, где братскою четой

Пришлись убийство с прелюбодеяньем.

Итак отец и муж за честь свою

Мне заплатили жизнью: и у чести

Случается, что мученики есть.

Да воспомянет Бог о них на небе!

От кары за убийство убегая,

Во Францию я прибыл, где доныне,

Как думаю, мои деянья помнят.

Меж Францией и Англией тогда

Была война {5}, и я сражался храбро

Под знаменем Эстефано, в рядах

Французских; и однажды в жаркой схватке

Так отличился я, что сам король

За храбрость дал мне чин знаменоносца.

Не стоит говорить тебе о том.

Как оправдал его я ожиданья.

Я был осыпан знаками отличья.

И раз, когда вернулся в Перпиньян,

Зашел я в кордегардию и, в карты

Играя, из-за вздора я ударил

Сержанта, капитана умертвил

И ранил трех еще среди игравших

На крики их толпой сбежались стражи,

Я бросился в один соседний храм.

Какой-то сыщик стал мне на пороге,

И тотчас был убит средь злодеяний

И доброе я дело совершил