Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Какъ сейчасъ помню его грузную фигуру, старчески-сгорбленную, но съ характерными очертаніями энергичнаго, властнаго лица, носившаго всѣ признаки былой красоты, что съ несомнѣнностью подтверждали сохранившіеся въ семьѣ портреты моего дѣда въ молодости.

Родившись въ 1800 г., Михаилъ Михайловичъ, какъ и подобало столбовому дворянину его времени, сначала проходилъ военную службу, будучи офицеромъ Лейбъ-Гвардіи Коннаго полка. Дослужившись до чина полковника, дѣдушка осѣлъ на землю, переѣхалъ жить въ свое родовое помѣстье при селѣ Головкинѣ, перемѣнивъ военную службу на выборную сословную. Въ пятидесятыхъ годахъ прошлаго ХІХ-го столѣтія онъ былъ избранъ Симбирскимъ Губернскимъ Предводителемъ Дворянства.

Дѣдушка Михаилъ Михайловичъ былъ женатъ на Варварѣ Алексѣевнѣ Пановой, происходившей изъ старинной дворянской семьи Симбирской губерніи. Бабушка скончалась въ раннихъ годахъ — вскорѣ послъ рожденія моего отца, и въ памяти моей остались лишь изображенныя на портретахъ черты ея худощаваго, умнаго и удивительно привлекательнаго лица, обрамленнаго моднымъ того времени батистовымъ кружевнымъ чепчикомъ. Отецъ мой вспоминалъ о ней всегда съ чувствомъ особой сыновней нѣжности.

У дѣдушки было трое сыновей - старшій Михаилъ, затѣмъ Алексѣй и, наконецъ, Николай — мой отецъ. Всѣ они къ концу тѣхъ же пятидесятыхъ годовъ переженились. Приблизительно въ то же время старикъ Михаилъ Михайловичъ распорядился своимъ имуществомъ такъ, что все свое родовое помѣстье при с. Головкинѣ, около 20.000 десятинъ земли, раздѣлилъ на три части, а путемъ жеребьевки между собой сыновья его — Михаилъ, Алексѣй и Николай — получили каждый свою часть въ собственность. Послѣ сего дъдъ переѣхалъ на постоянное жительство въ г. Симбирскъ, гдѣ у него былъ на Лисиной улицѣ домъ-особнякъ съ флигелями, хозяйственными постройками и обширнымъ тѣнистымъ и плодовымъ садомъ. Доживалъ онъ тамъ въ одиночествѣ, если не считать его сидѣлки-экономки, почтенной Олимпіады Тимофеевны, преданнѣйшей и заботливой его тѣлохранительницы. Всегда чисто одѣтая въ старомоднаго фасона колоколообразныхъ платьяхъ, скромно-важная, она, вмѣстѣ съ тѣмъ, отличалась необычайной привѣтливостью и предупредительностью. Помимо нея, дѣдушку окружали: его вѣрный слуга — рябоватый Ѳеодоръ Ѳиногеичъ, прежняго покроя аристократъ-камердинеръ, шутъ Юдавка и безконечное количество во всѣхъ комнатахъ пернатыхъ пѣвцовъ, начиная съ попугаевъ и кончая канарейками.

Въ свѣтлый, солнечный, морозный день, бывало, зайдешь къ дѣдушкѣ навестить его, раскроешь дверь въ залу, и сразу охватывало особое настроеніе чего-то теплаго, уютнаго, хозяйственнаго и жизнерадостнаго... Отовсюду раздавались безчисленные птичьи голоса съ трелями и мелодичными переливами, вездѣ солнце, порядокъ и всюду не только обычная, но какая-то особенная глянцевитая чистота.

Самъ дѣдушка обычно сидѣлъ у себя, въ угловой комнатѣ, обставленной старинной краснаго дерева массивной мебелью издѣлія своихъ крѣпостныхъ еще столяровъ. Его любимое кресло представляло собой полный комфортъ для хозяина и на немъ можно было принимать любое положеніе, ибо имѣлась у него удобная откидная спинка, выдвижныя подножки, боковые столики, всевозможныя подушки и пр.

При всемъ серьезно-дѣловомъ укладѣ его прошлой служебной и хозяйственной жизни, дѣдушка по натурѣ своей любилъ, какъ средство развлеченія, шутку. Приходилось слышать отзывы о немъ, какъ о быломъ большомъ баринѣ, пользовавшемся мѣстной популярностью и авторитетомъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ, вспоминали о немъ также, какъ объ извѣстномъ въ свое время „шутникѣ”, позволявшемъ себѣ, особливо въ условіяхъ крѣпостническаго быта, высмѣивать тѣхъ или другихъ лицъ, пользовавшихся въ округѣ не особенно лестной репутаціей.

Держалъ дѣдушка около себя постоянно, какъ я упоминалъ выше, не то шута, не то юродиваго карлика — Ивана Юдовича, или попросту „Юдавку”, ходившаго дома и по городу въ особомъ нарядѣ, обшитомъ всякими галунами и позументами съ массой разнокалиберныхъ, блестящихъ пуговицъ, всевозможныхъ цѣпочекъ и медалей. На головѣ у Юдавки красовалось стриннаго офицерскаго фасона высокое кэпи, также обшитое сплошь золотыми галунами, торчащими султанами и причудливыми шишаками. Въ рукахъ неизмѣнно носилась имъ преважно булава съ блестящимъ шарообразнымъ набалдашникомъ. Въ Симбирскѣ Юдавку всѣ хорошо знали отъ мала до велика. Уличные мальчишки всегда окружали его цѣлой гурьбой, рѣдко впрочемъ обижая. Самъ по себѣ Юдавка былъ незлобливъ, но чрезвычайно мѣтокъ въ своихъ смѣлыхъ характеристикахъ и разговорахъ. По своему положенію юродиваго онъ позволялъ себѣ часто въ довольно отвлеченныхъ, своеобразныхъ выраженіяхъ, но достаточно удобопонятныхъ, высказывать людямъ то, о чемъ лишь говорилось про нихъ за глаза.

Лично я очень любилъ Юдавку, который проявлялъ ко мнѣ необычайное вниманіе и трогательную нѣжность.

Скончался дѣдушка отъ удара. Помню, какъ меня приводили прощаться къ нему, недвижно лежавшему на широкой отоманкѣ и тяжело съ хрипомъ дышавшему. При мнѣ его соборовали. Впервые присутствовалъ я при этомъ таинствѣ, оставившемъ во мнѣ надолго сильное впечатлѣніе. Мнѣ сказали, что таинство это совершается передъ смертью, и я впервые задумался пытливо и серьезно объ этомъ конечномъ житейскомъ событіи и о его роковой неизбѣжности.

Похороненъ мой дѣдъ въ Симбирскѣ въ мужскомъ Покровскомъ монастырѣ въ склепѣ, вмѣстѣ съ прахомъ бабушки Варвары Алексѣевны, недалеко отъ алтаря главной церкви, вблизи отъ покоющихся тамъ многихъ родныхъ и близкихъ семьѣ Наумовыхъ... Въ „добѣженскія” времена могилу стариковъ я часто навѣщалъ.

Со смертью дѣдушки, гнѣздо его на Лисиной улицѣ все распалось. Самый домъ былъ проданъ доктору Карлу Михайловичу Боровскому. Олимпіада Тимофеевна переѣхала въ г. Ставрополь Самарской губ., причемъ всю доставшуюся ей обстановку дѣдушкинаго дома она неумѣло, негласно распродала, такъ что лишь рѣдкія вещи удалось сохранить въ фамильныхъ рукахъ. Юдавка вскорѣ послѣ кончины старика Михаила Михайловича тоже отошелъ въ вѣчность, смертельно угорѣвъ въ банѣ, и лишь старый слуга Ѳеодоръ Ѳиногеичъ остался въ Симбирскѣ, въ качествѣ служащаго въ Троицкой гостинницѣ, никому не уступая насъ, какъ „своихъ Наумовскихъ господъ”...

2

Изъ родныхъ братьевъ и сестеръ моего дѣда я никого не знавалъ. Владиміръ Михайловичъ скончался въ молодости и похороненъ въ Римѣ. Евграфъ Михайловичъ, женатый на гр. Толстой и владѣвшій родовымъ Наумовскимъ имѣніемъ при с. Кокряти Казанской губ. Спасскаго уѣзда, жилъ постоянно въ Казани и скончался задолго до смерти дѣдушки Михаила Михайловича. Имѣніе же его перешло по завѣщанію къ ихъ пріемной дочери Анастасіи, вышедшей замужъ за казанскаго искателя богатыхъ невѣстъ, нѣкоего Греве, вскорѣ, за ненадобностью, бросившаго свою некрасивую, разоренную имъ супругу.