Здесь живу только я - Александр Пелевин

Вновь закрыв глаза, Петр вызывает перед внутренним взором последние кадры сна, прерванного таким беспардонным образом, чтобы увидеть его продолжение. Но кот продолжает настойчиво топтаться по его телу, будто заявляя, что ничего хорошего там больше не покажут и пора все-таки вставать.

Пожалуй, кот прав, думает Петр. Действительно надо вставать. Забавно бывает, когда коты знают распорядок дня своих хозяев лучше, чем сами хозяева. Особенно если этого распорядка как такового нет.

Кровать долго не хотела выпускать Петра из своего тепла. Едва откинул он одеяло, как мелкие гусиные мурашки, забегавшие по коже, отчетливо дали понять, что теперь будет холодно.

Надо вставать.

Он уселся на краю, дотянулся ногами до тапочек и посмотрел в окно.

Его звали Петр Алексеевич Смородин. Он жил один. О том, что сегодня день его рождения, он вспомнил не сразу.

Кажется, еще вчера, когда он заснул, было лето. То есть, уже не совсем лето — то был теплый солнечный сентябрь желто-зеленого цвета. А теперь цвет исчез, как будто заснул вместе с ним, Петром, да так и не проснулся.

Стрелки настенных часов, видимо, тоже еще не проснулись — вялые и сонные, они беспомощно висели, указывая на четыре часа дня. Смородин, голый по пояс, стоял у подоконника и курил, уткнувшись взглядом в помятое октябрьское небо. Дождь расчерчивал прозрачной полоской окно и монотонно стучал по стеклу. Окно выходило на двор; Петр жалел, что этот опостылевший вид нельзя переключать, подобно каналам в телевизоре. Все та же детская площадка с недавно покрашенными в зеленый цвет скамейками, все та же выложенная свастикой желтая кирпичная дорожка, все те же деревья, листва на которых еще не успела окончательно закоченеть и свернуться в усохшие твердо-коричневые трубочки. Возле качелей сидела собака, она мокла под дождем и уныло завывала своим противным голосом. Ей почему-то не приходило в голову спрятаться под скамейку — впрочем, собаки глупы.

Собаки глупы, радостно поддержал эту мысль кот и вспрыгнул на подоконник, дабы дать Петру возможность почесать его за ухом. Вдоволь насладившись процессом, он спикировал на пол и отправился в кровать с целью досматривать за Петра его сны.

Кота звали Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен.

Еще вчера было лето. Это ощущение не отпускало Петра. Ему казалось, что он заснул в начале сентября и только сейчас проснулся.

Умывшись, он прошел в кухню. На подоконнике он обнаружил недопитую бутылку красного вина. Забрался с ногами на диван, схватил бутылку и сделал несколько глотков.

И тогда в его мозгу проявилась двумя отчетливыми цифрами первая за сегодняшнее утро здоровая мысль, а вместе с ней на кухню вбежал кот.

«Двадцать пять», — подумал Смородин.

— Двадцать пять, — повторил он вслух и отпил еще вина.

Кот запрыгнул на диван, глаза его забегали от Петра к бутылке вина и обратно.

— Мне двадцать пять, — снова повторил он. — И с этим надо что-то делать. Ты согласен со мной, Карл?

Кот наклонил голову влево.

— Пожалуй, с сегодняшнего дня. — Смородин сделал еще один глоток. — Я начну новую жизнь.

В глазах Мюнхгаузена появилось истинно кошачье выражение удивления и скепсиса.

— Да-да, не смейся, новую жизнь.

Смородин поставил бутылку на стол, откинулся на спинку дивана, обхватив руками колени и снова заговорил:

— Больше никаких ночных бдений. Ночью спать, утром просыпаться. Да-да, именно утром. Никакого алкоголя в одиночестве. Никаких поблажек собственной лени. Найду нормальную работу и буду зарабатывать нормальные деньги. Никакого нытья по Сонечке. Ты, дорогой мой, больше не услышишь от меня ни слова об этой даме.

Если б коты умели хохотать во весь голос, Мюнхгаузен так бы и сделал. Но он только лениво повел ухом и прикрыл глаза.

— А с первой зарплаты… — Смородин задумался. — Я куплю себе новый костюм. Как у Каневского. Интересно, придет ли он сегодня? Вроде бы я приглашал его вчера.

Во дворе снова послышался собачий лай. Смородин выглянул в окно: собака приставала к толстой даме, которая несла из магазина два огромных пакета. Дама пыталась отбиваться и громко ругалась.

— Или позавчера?

Он посмотрел на кота, словно ждал от него ответа.

Но вместо ответа из коридора послышалось наглое карканье дверного звонка. Смородин пожалел, что под рукой нет рогатки, иначе он охотно прибил бы не вовремя залетевшую ворону. Звонок раздался еще раз — уже протяжнее и громче, явно стараясь привлечь к себе излишнее внимание. Смородин вздохнул, накинул на тело рубашку и пошел открывать.

Человек, в столь ранний час успевший дважды лишить кнопку дверного звонка девственной тишины, оказался пресловутым Германом Каневским, старинным другом Петра и просто хорошим парнем. Его стройное тело почти двухметровой длины было упаковано в серое двубортное пальто с погончиками, под которым угадывался идеально сидящий клетчатый костюм-тройка цвета мокрого носорога, спящего за решеткой зоопарка после майского дождя. Из-под воротника белоснежной сорочки неприлично вылезал дразнящий язык узкого оранжевого галстука, а украшенная выразительно черными глазами, барельефным носом, приятной улыбкой и мягкими смолистыми волосами голова была увенчана серой фетровой шляпой. Это был обыденный его гардероб, за исключением галстука: оранжевый галстук Герман повязывал только по праздникам. В левой руке он держал никак не гармонирующий с остальным внешним видом черный полиэтиленовый пакет, внутри которого достаточно пристальный взгляд мог бы рассмотреть две бутылки тринадцатого портвейна и небольшую коробку.

— Здравствуй! — Герман шагнул за порог и радостно протянул свою руку с длинными тонкими пальцами, предварительно успев стянуть с неё перчатку.

— Привет, — Петр пожал руку и улыбнулся. — Почему ты не позвонил и не предупредил, что придешь?

Тонкие губы Германа выгнулись в ответной улыбке.

— У тебя был выключен телефон, — быстрым шагом он вошел в квартиру, уселся на табурет и принялся стягивать с ног свои остроносые черные ботинки. — К тому же позавчера ты приглашал меня в гости. Сегодня твой день рожденья.

— Черт, и правда, — смутился Смородин. — Значит, с днем рождения меня!

— С днем рождения тебя! — Герман встал, не успев до конца снять второй ботинок, и заключил именинника в крепкие объятия.

Две бутылки портвейна вскоре перекочевали на стол, а затем к ним присоединились два бокала и извлеченный из того же черного пакета небольшой тортик-суфле, поверхность которого представляла собой геометрически правильную розово-голубую спираль, украшенную в центре ярко-красной вишенкой.

— Это гипноторт, — пояснил Герман и крутанул торт на вертлявой подставке, отчего спираль пришла в движение. — Он гипнотизирует. А еще его можно есть. Уверяю тебя, это вкусно.

— Давай же съедим его, пока он не съел нас. — Смородин только сейчас осознал, насколько он проголодался.

Герман остановил движение спирали метким ударом ножа, вырезал кусок торта и шмякнул его на блюдце; затем снова закрутил подставку, снова воткнул нож и положил еще один кусок себе. Смородин откупорил первую бутылку портвейна и разлил божественный напиток по бокалам.

— За тебя! — Герман чокнулся бокалом с Петром и отпил небольшой глоток. — Как у тебя вообще дела? На работу не устроился?

— Да в общем-то нет, — замялся Смородин. — Как раз подумывал сейчас, не поискать ли работу.

— Отлично! — перебил его Герман. — Это значит, что у меня есть для тебя подарок, — с этими словами он вытащил из кармана блокнот, раскрыл его на последней странице и вручил Смородину небольшой листок бумаги с нацарапанным на нём телефонным номером.

Смородин взял бумажку. Под номером было приписано: «Грановский Илья Валерьевич».

— Это номер моего бывшего преподавателя режиссуры, — продолжил Герман. — Сейчас он отошел от университета и открыл на Маяковской музей. И туда требуется ночной смотритель. Платят прилично.

— Сколько? — поинтересовался Смородин. — И что это за музей?

Герман глотнул еще немного портвейна.

— Дом-музей Юлиана Фейха, также известный как «Музей пыли». Ты читал Фейха?

Смородин пожал плечами:

— Мне много о нем говорили. Но так и не дошли руки.

— Всячески рекомендую при случае зачесть. Замечательные стихи. Да и жизнь самого автора довольно интересна. Тебе понравится там работать.

— Хорошо, — Смородин отложил бумажку на стол. — Позвоню завтра. Сегодня я все равно буду пьян.

— Значит, завтра! Но обязательно позвони. Не стоит сидеть без работы в такое время. И почитай стихи Фейха, обязательно почитай. Кстати, как твои панические атаки?

— Все так же, — вздохнул Смородин. — Позавчера опять накрыло в метро. Впрочем, обо мне неинтересно. Расскажи о себе.