Хармс Даниил - Даниил Иванович Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.
Итак моё зачатие произошло 1-го апреля 19<0>5 года.
Однако все папины рассчёты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока.
Папа так разбушевался, что акушерка, принявшая меня, растерялась и начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез.
Присутствовавший при этом один наш знакомый студент Военно-медицинской Академии заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако, несмотря на слова студента, меня всё же запихали, но, правда, как потом выяснилось, запихать-то запихали, да в торопях не туда.
Тут началась страшная суматоха. Родительница кричит: «Подавайте мне моего ребёнка!» А ей отвечают: «Вашь, говорят, ребёнок находится внутри вас». «Как! — кричит родительница. — Как ребёнок внутри меня, когда я его только что родила!» «Но, — говорят родительнице, — может быть вы ошибаетесь?» «Как! — кричит родительница — ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал на простыне!» «Это верно, — говорят родительнице, — но, может быть, он куда нибудь заполз». Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице.
А родительница шумит и требует своего ребёнка.
Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развёл, однако всё же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли. Родительницу пронесло, и таким образом я вторично вышел на свет.
Тут опять папа разбушевался, дескоть, это, мол, ещё нельзя назвать рождением, что это, мол, ещё не человек, а скорее наполовину зародыш и что его следует либо опять обратно запихать, либо посадить в инкубатор.
И вот посадили меня в инкубатор.
25 сентября 1935 года
Инкубаторный период
В инкубаторе я просидел четыре месяца. Помню только, что инкубатор был стеклянный, прозрачный и с градусником. Я сидел внутри инкубатора на вате. Больше я ничего не помню.
Через четыре месяца меня вынули из инкубатора. Это сделали как раз 1-го января 1906 года. Таким образом, я как бы родился в третий раз. Днём моего рождения стали считать именно 1-ое января.
<Сентябрь 1935>
«ПЕЙТЕ УКСУС ГОСПОДА…»
Рассказы и сценки
Вещь
Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили.
Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него с высока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и передничке, всё время невозможно стеснялась. Папа веселил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза изображая этим что она стесняется.
Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах.
Выпив по первой рюмочке все на секунду замолчали и поели колбасу. Немного погодя все опять заговорили.
Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться кто это стучит в двери.
— Как это странно, — сказал папа. — Кто бы там мог стучать в дверь?
Мама сделала соболезнуещее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказала: «Странно».
Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку, выпил и встал из за стола.
Ростом был папа не высок. Не в пример мамы. Мама была высокой, полной женщиной с лошадиным голосом, а папа был просто её супруг. В добавление ко всему прочему папа был веснущат.
Он одним шагом подошел к двери и спросил:
— Кто там?..
— Я, — сказал голос за дверью. Тут-же открылась дверь и вошла горничная Наташа вся смущёная и розовая. Как цветок. Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила ещё.
Горничная Наташа и другая как цветок зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил, так-же как и мама.
Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады ели до утра. Но мама молчала, сидя на своём месте. Это было очень неприятно.
Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вскочила с испуга и закричала что она ясно видила как с улице в окно кто то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно, т<ак> к<ак> их квартира в третьем этаже, и никто с улице посмотреть в окно не может, для этого нужно быть великаном или голиафом.
Но маме взбрела в голову крепкая мысль. Ни что на свете не могло её убедить, что в окно никто не смотрел.
Что бы успокоить маму, ей налили ещё одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил.
Наташа и горничная как цветок сидели потупив глаза от конфуза.
— Не могу быть в хорошем настроении когда на нас смотрят с улици через окно, — кричала мама.
Папа был в отча<я>нии, не зная как успокоить маму. Он сбегал даже на двор, пытаясь заглянуть от туда хотя бы в окно второго этажа. Конечно он не смог дотянуться. Но маму это ни сколько не убедило.
Мама даже не видила как папа не мог дотянутся до окна всего лишь второго этажа.
Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказала, что пьёт только в знак того что убеждена что в окно кто-то посмотрел.
Папа даже руками развёл.
— Вот, — сказал он маме и подойдя к окну растворил настеж обе рамы.
В окно попытался влезть какой-то человек
