Черепаха Тарази - Тимур Пулатов

Нет более тяжкого состояния для человека, чем усталость! Гораздо лучше и приятнее ее — лень! Самая обыкновенная лень — и вот ей моя хвала…

Попробуйте-ка получить наслаждение, когда вы устали?! Вы падаете обессиленный на кровать, которая покажется узкой, уродливо-пугающей, как гроб. Вы ложитесь и так и эдак, подушку туда, где раньше были ноги, но сколько бы вы ни пытались обмануть свою усталость, она все равно напоминает о себе бессонницей, и вы так измучаетесь, что самое время появиться над вашим изголовьем палачу — и вы будете рады ему.

Но пока еще не пришел ваш палач, подумайте о великой пользе лени. Но как отдаться ей, как стать хотя бы на время лентяем?

Прежде всего вы выбрасываете к черту свою кровать-гроб как нечто напоминающее вам о бессоннице (как видите, не во всяком гробу можно заснуть навечно, есть и такие, в которых можно вечно пребывать в бессоннице), а одеяло стелете Hafioji и ложитесь.

В первые минуты вам все может показаться неудобным. Как и на кровати тело ваше принимает неестественную позу, голова лежит сбоку, как будто она оторвана вашим палачом и положена для приличия рядом с вашим телом; там, где должна лежать ваша правая рука, вы нащупываете свою ногу или — еще хуже — свою левую, тощую ягодицу, но не пугайтесь, наберитесь терпения. Просто лень, прежде чем одарить вас своими прелестями, захочет немного вас помучить, ну прямо как женщина, которую вы добиваетесь…

Но и лень, как и всякая разумная женщина, знает предел — иначе вы можете просто еще больше утомиться. И вот в тот самый момент, когда лень скажет себе: „Хватит жеманничать!“ — она и начнет незаметно вас обволакивать, принимая в свои объятия.

Это приятное чувство освобождения вы ощутите сначала на своей правой ноге, которая оказывается чуть длиннее левой. Что-то легкое, трепещущее, как дуновение ветерка, пробежит по вашим суставам и оживит пальцы вашей ноги. Ранее скрюченные, как когти хищной птицы, они начнут выпрямляться, мешая друг другу: толстый — четвертому, четвертый — мизинцу и так далее, и так до тех пор, пока не почувствуют себя они легко и на месте — двигаться не захотят. А вы и не двигайтесь, иначе лень убежит от вас в самом начале…

Пальцы вашей ноги начнут передавать лень дальше — ступне, икре и так далее…

Но что это? В тот самый момент, когда лень незаметно подкралась к вашей ступне, вы вдруг чувствуете боль, как будто полоснули ножом. Вы, конечно, можете вскочить в панике, зажечь лампу и поискать рану или царапину, опустить ногу для облегчения в теплую ванну или посыпать ступню болеутоляющей травкой или черт знаем чем — это ваше законное право! Но лучше вспомните-ка, что вы сделали этой сейчас болящей правой ногой, когда были столь энергичны. Может, кому-нибудь наступили в суете на руку или отдавили хвост безобидной твари — вспомните… Впрочем, и вспоминать не важно, важно, что вы сделали нечто, чего не сделали бы в состоянии великой лени. Так что травка не поможет…

Но вот боль в ноге вскоре проходит, стоит только лени прогнать через болевой участок вашу энергию и пойти дальше к вашей левой ноге.

С левой ногой все проще. Ею вы никого не давили, она только помогала правой, то есть была соучастницей, — а тут не так, как на суде, — отвечает только основной виновник. А соучастник может отделаться лишь порицанием.

Так вот, левая нога, достойная лишь порицания, быстро поддается искушению лени и покоится, вытянувшись рядом с правой, и обе ноги как бы приросли к земле, и снова двигать ими одна лишь мука…

После минутного блаженства, когда лень пробирается, покинув ваши ноги, — выше, в сторону живота, вы вдруг вскрикиваете, как будто вас ужалили в ваше непристойное место на округлении живота и ног. Вы хотите вскочить — но вот оказия до слез смешная! — ноги приросли к земле, а туловище вместе с головой хочет носиться с проклятиями по комнате, — и получаются у вас какие-то странные, никогда ранее вами не пробованные движения, — сидя, посылаете ежесекундно кому-то поклоны, как мусульманин в сторону святой Мекки. Вам, должно, трудно вспомнить, отчего, едва стоило лени пробраться к вашему непристойному месту, у вас начались адские боли. И еще труднее объяснить символ вашей веры, то есть прочертить мысленную траекторию того места, куда вы усердно посылаете поклоны.

Я лишь могу догадываться. Глядя на соседний дом, я могу увидеть младенца в колыбели и подумать: „Ах вы, такой-сякой, уж не ваш ли он незаконнорожденный сын, которого вы зачали в момент эйфории“, — тем более что боль скрутила ваше непристойное место именно в ту самую секунду, когда младенец этот вскрикнул во сне от ужаса.

Но довольно, и эта боль прошла, и теперь ваше непристойное место вполне опять пристойно, оно покоится так безобидно, что и смотреть на него ничуть не зазорно, а даже эстетично, и непристойные места высечены на мраморных скульптурах и нарисованы на холстах христианских мастеров в момент их глубочайшей лени — а это уже скорее факт искусства, чем самой жизни.

Благополучно пройдя в сторону, лень стала прощупывать наш живот, определяя для начала его вес и размеры выпуклости, осторожно прикидывая на глаз ту меру труда, которую лень должна потратить, чтобы умиротворить ваше чрево. И еще для лени важно, с какой стороны браться за столь важное дело. Ведь иначе, если лень сразу, как говорится — одним махом, усыпит ваш живот, вас может стошнить, замучить изжога, потому что в то время, когда вы так стремительно и с такой пользой для жизни тратили энергию, требовалось хорошее питание. И если, скажем, лень пробирается сразу к этому участку вашего живота, в котором преспокойно переваривается кусок чужого, незаконно съеденного хлеба, вас обязательно стошнит.

Поэтому лень сначала выгоняет энергию из вашего позвоночника и ребер, и так легко и ненавязчиво, что вы прирастаете спиной к земле, не чувствуя никакой боли.

А вот с печенкой, селезенкой все сложнее их не к чему пристегивать, разве лишь кое-как к позвонку и ребрам, и сколько бы матушка-лень старалась вас не беспокоить, о чем-то не напоминать, вас все равно замучает изжога от чужого куска и — опять до смешного оказия! — ваш живот вздуло, вы извиваетесь, как змея, но встать, чтобы броситься на кухню и выпить стакан теплой воды с содой, вы не в силах, ибо приросли спиной к земле. Единственное место, где у вас еще перегоняется кровь, — это голова да верхняя часть живота с печенкой-селезенкой, попробуй-ка добеги без ног и без позвоночника по коридору. Жена, соседи — нет, никак нельзя, никакой потом суд-пересуд не оправдает. Лучше уж лежи в объятиях лени и терпи, пока тошнота сама не пройдет.

Итак, миновав желудок и умиротворив его, лень вкрадчиво пробирается дальше и выше и натыкается на сердце. А сердце ваше такое маленькое, зато лень такая большая, что, когда она неосторожно наваливается на ваше сердце, сердце чуть не выскакивает из вашей груди с воплем. И вы хватаетесь за грудь, стараясь поймать сердце на лету… Такая боль вас замучила, что вы не можете толком вспомнить, какой ритм отбивало ваше сердце, Когда вы находились в экстазе. Словом, оно не вело себя так, как вело бы, находясь в плену лени. Может, что-то нашептывало вам на ухо, кривляясь, Корча разные рожицы, искушало вас, как тот дьявол, короче, не зря оно пытается выскочить из груди.

А вы дайте сердцу волю, пусть оно покинет вас ненадолго, пойдет пороется в аптечке, глотнет травяную настойку — вы-то сами не в силах сопровождать его — приросли…

Но вот и сердцу легко, и лень поползла дальше — осталась лишь голова. Ах, голова, голова… Впрочем, к чему патетика? Лень этого не любит. Тем более лени надо собраться с силами и хорошенько поразмыслить — голова труднее всего поддается лени, Мысли все время какие-то бродят, не дают покоя, хвостики, отголоски тех самых мыслей, которые, как свора гончих, верно вели вас к цели. Мысли такие хаотичные, такие бойкие, что лени трудно сразу подступиться. С какой бы стороны головы ни начинала она у вас тут же начинается боль.

Потерпите… Можете для приличия схватиться за голову, но ведь рук-то нет — приросли, — так что лучше не старайтесь. Терпеливо ждите, страдая, лени вы не помощник, с ума от боли не сойдете, лень щадит всех, вернее, умиротворяет каждого, потерпите, пока она не нащупает самое слабое место вашей головы, ее ахиллесову пяту, то есть мозжечок. Лень, пробравшись к этому мозжечку, начинает его нежно поглаживать, а когда усыпит, вскочит на него, как баба с корзинкой, и начнет ловить все вавли мысли, которые пучком идут к этому усыпленному мозжечку. Баба — хвать да и в корзину, И вы чувствуете, как умиротворяетесь, освобождаясь от мыслей, и становитесь другим человеком, то есть идеальным лентяем, потому что освобожденная голова — всему голова.

О эта лень! Теперь вы можете полностью предаться ее неге. Интересно, на кого вы похожи в позе великого лентяя? Спереди, сзади, сбоку… но стоит взглянуть на вас с высоты (пребывающий в лени очень хорошо просматривается, скажем, с точки зрения паука на потолке), с точки зрения паука, вы очень напоминаете распятого Ису-пророка [3] с картины в римском храме — так же скошенная набок голова, такие же сросшиеся с крестом ноги… Но не обольщайтесь, ведь я снова рассуждаю об искусстве в жизни Иса вовсе не был великим лентяем…