Юность, 1974-8 - журнал «Юность»

— Неужели не жалко?

— Чего жалко? — переспросила Нюся. Потом поняла, натянуто засмеялась: — Да ты что?

Нюся была жадненькой. Это было известно всем ее одноклассникам.

— Ладно, — сказала Валя, — попробую ваше московское мороженое…

Нюся добавила с притворным равнодушием:

— Если захочешь, я могу еще купить пломбир или стаканчик…

Валя не слушала ее, смотрела на футболистов, бегавших по полю.

Стадион бесновался. Болельщики кричали в голос:

— Давай, давай!..

Но мяч опять пролетал мимо ворот.

— Смешные эти старцы! — сказала Нюся.

— Чем же смешные? — удивилась Валя.

— Бегают, суетятся, будто и в самом деле за кубок борются!

— А мне их жаль.

Нюся широко раскрыла маленькие, в редких ресницах глаза:

— Вот еще, чего это их жалеть?

— Наверно, им трудно бегать.

— Подумаешь… — равнодушно уронила Нюся, облизывая липкие пальцы.

Дима обернулся к Вале. Внимательно посмотрел на нее.

И она взглянула: парень как парень, кажется, не очень высокий, густые волосы, карие глаза. Веснушки на носу.

— Мне тоже их жаль, — сказал Дима.

Нюся громко захохотала.

— Еще один нашелся жалельщик-болельщик!

— А вот вы несправедливы, — отрезал он, — и вообще нехорошо смеяться над теми, кому трудно.

— Почему нехорошо? — спросила Нюся.

Но он не ответил ей. Снова глянул на Валю, обращаясь лишь к ней одной.

— Вы правы, это в общем-то невеселое зрелище. Сегодня им дали возможность сыграть друг с другом, но это, должно быть, больше уже не повторится.

— А сколько им лет? Много? — спросила Валя.

— Самому старшему, Яранцеву, сорок один.

Толстый дяденька, сосед Димы, авторитетно произнес:

— Сорок два и семь месяцев.

— Какая точность, — сказала Нюся.

— Гол! Гол! — закричали кругом.

— Яранцев забил. — Дяденька привстал, приложил обе ладони ко рту: — Слава, молодец! Давай дальше!..

Судья свистнул. Футболисты послушно побежали друг за другом в раздевалку.

— Пошли пройдемся, — сказала Нюся.

Валя смотрела на футболистов. Очевидно, это они так только, для вида бегут, а на самом деле до чего же устали, наверно! Шутка ли, сорок с хвостиком…

Она вышла вслед за Нюсей. И Дима пошел за ней:

— У нас с вами то, что называется адекватностью ощущений.

— Повторите еще раз, — попросила Валя.

— Ладно, после повторю. Меня зовут Дима. А вас Валя?

— Угадали.

— Нет, не угадал, просто слышал. Она вас так называет.

— Она — это я? — вмешалась Нюся. — Кстати, я Нюся.

— Прекрасное имя, — рассеянно проговорил Дима.

Он, как и думала Валя, оказался невысоким. Узкие, приподнятые плечи, немного впалые щеки. Не очень красивый, но, отметила Валя, умеет сразу расположить к себе. Может быть, Валя подумала так потому, что почувствовала: она ему нравится. А нравиться кому-то всегда приятно, и тот, кому нравишься, кажется поэтому симпатичным. И еще он как-то необычно говорит. Не так, как другие.

Очевидно, Нюся тоже обратила внимание на него. И стала отчаянно кокетничать, заводить глаза, улыбаясь самой пленительной улыбкой. Но сколько Нюся ни старалась, он даже и мимоходом не глянул в ее сторону. Как будто не было ее вовсе. И обращался все время к одной лишь Вале.

Когда окончился перерыв и они возвращались обратно на свои места, он остановился, посмотрел на футболистов, вновь рассыпавшихся по полю:

— Как они, наверное, сейчас счастливы!

Да, сейчас футболисты словно вдруг разом помолодели, сбросили с себя лишние годы, и опять все, как прежде. Зато потом будет еще хуже. Почему еще хуже? Потому что наступит отрезвление, каждый поймет: все совсем не так, как бывало когда-то. И кубка им не видать и за первенство не бороться. Словно дети понарошку притворяются взрослыми…

Закинув голову, Дима посмотрел на небо.

— Дождь накрапывает. Чувствуете?

— Еще как! — воскликнула Нюся. — Бедная моя прическа, для чего же я в парикмахерской сидела?

— И тут старичкам не повезло, — сказала Валя. — До чего же обидно!

— Идемте ко мне, — предложил Дима, — я живу рядом, на Масловке,

Валя удивленно спросила:

— Почему это мы должны к вам пойти?

— Ни почему. Просто так. Посидите у меня, переждете дождь.

— А что? — Нюся встряхнула влажными, распрямившимися волосами, — Идея. Как ты считаешь?

— Можно пойти, — согласилась Валя.

Димин дом и вправду был совсем рядом. Маленькая современная квартира. Две комнаты, довольно низкие потолки. И в коридоре каждый метр использован с расчетом: книжные полки, стенной шкаф, журнальный столик на кривых ножках. На кухне плита в нише, над плитой в ряд на гвоздиках сковородки, чапельник, разливательные ложки. Треугольные табуретки, окрашенные в синий и зеленый цвет. И на столе клеенка в красных зигзагах по голубому фону.

— Модерновая обстановочка, — сказала Нюся, — все как в журнале мод.

— Есть хотите? — спросил Дима.

— Конечно. А вы?

— Я тоже. Тут мама оставила мне чего-то…

— Мама оставила вам, — сказала Валя. — а мы-то при чем?

— На всех хватит. Вот мозги жареные, будете?

— Мы — за, — сказала Нюся.

— Вот вы и будете их есть.

— А вы? — спросила Валя.

— Ни за что.

— Почему?

— Как вспомню, что этими самыми мозгами уже кто-то думал…

Валя и Нюся засмеялись.

— Это кто же, корова думала?

— Ну и что же? Корова тоже по-своему ворочает мозгами…

— Зачем же тогда мама оставляет вам мозги, если вы их не любите?

— А я не говорю ей, что не люблю.

— И как же вы обходитесь с ними?

— Весьма обыкновенно. Отдаю собаке. У нас во дворе собака живет, в общем-то ничейная, но все ее кормят…

— На этот раз у собаки будет разгрузочный день, — решительно заявила Нюся.

— Да будет так!

Дима зажег лампу, два белых плафона, в середине голубой.

— Со светом уютнее, — сказала Валя.

— Особенно, когда дождь.

Дима глянул в окно, по стеклу текли потоки. Вдали загремело.

— Вот вам все вместе, и гром и дождь. Ну, так как, будем чай пить? У меня есть конфеты «Золотой ключик» и мармелад.

— Конечно, будем, — обрадовалась Нюся.

Он налил чай в белые фаянсовые чашки, поднял свою.

— Давайте чокнемся на брудершафт.

Нюся вскинула на него коротенькие ресницы.

— На брудершафт? Тогда нужно вино.

— У нас нет вина, и потом я не пью, не люблю пить.

— А на брудершафт нужно целоваться, — кокетливо произнесла Нюся.

— Будет тебе, — оборвала ее Валя.

— Значит, на «ты», идет? — спросил Дима.

Он все время обращался только к Вале, но Нюся первая отвечала ему. И он опять смотрел на Валю и ждал, что скажет она.

Нюся ничего не замечала и говорила больше всех. Хотя никто не спрашивал ее, рассказала о себе все как есть.

— Сперва мы жили в Челябинске, а потом мой отец получил перевод в Москву, и теперь мы живем в столице, точнее, под Москвой, — говорила Нюся, поджимая губы, должно быть, наслаждаясь тем, что находится в центре внимания. — Мой отец — директор клуба. — Она снова улыбнулась особенной, как отметила Валя, улыбкой, показав широкие розовые десны с мелкими зубами. — Если хочешь, приезжай как-нибудь, я тебя поведу в наш клуб, там бывают такие картины…

— Спасибо, — сдержанно ответил Дима, — а где этот самый клуб находится?

— В Калошине.

— В Калошине? — Карие Димины глаза изумленно расширились. — Это же по одной с нами дороге.

— Как по одной дороге? — одновременно спросили Валя и Нюся.

— У нас садовый участок в Мизгирях, папа и мама вчера уехали туда. Слыхали, Мизгири — вторая остановка после Калошина?

— А как же? Конечно, знаю, — сказала Нюся. — Вот и приезжай, когда будешь на своем садовом участке, ехать недалеко…

Дима посмотрел на Валю.

— Ты тоже там будешь?

Валя кивнула:

— Да, я у Нюси жить буду.

— Долго будешь там жить?

— Удивительно, — с обидой произнесла Нюся, — стало быть, если я приглашаю, этого недостаточно, надо, чтобы еще и Валя была…

— Да нет, ты меня не поняла, — смутился Дима, — просто я хотел знать, вместе вы живете или отдельно?

Нюся поверила ему, потому что хотела поверить. Сощурила глаза, облизнула губы, чтобы стали поярче.

— Мы учились в одной школе в Челябинске. А потом, когда я уехала, мы с Валей переписывались, и она приехала ко мне из Челябинска погостить…

— Все понял? — усмехнулась Валя.

— Как будто все.

Валя отставила свою чашку. Свет лампы освещал ее смуглое лицо, выделяя высокие скулы, длинные густые брови, выгоревшие, словно бы полосатые волосы: одна прядь светлее, другая темнее.

— Твоя подруга мне рассказала о себе все, — начал Дима.