Homo Unus. Том 3 - Магомед Гамаюн

Но развивающийся на наших глазах кризис показал, что все перечисленные меры – что мертвому припарки, поскольку не увеличивают количество платежеспособных потребителей, а наоборот, уменьшают его.

Среди Дельцов, как мы знаем, есть три категории: производители, финансисты и торговцы. Будь нынешние Дельцы в большинстве своем производителями – они бы пошли по пути, еще в начале XX века проложенному Генри Фордом, который установил для своих рабочих немыслимый по тем временам тариф оплаты труда, равный пяти долларам в час.

Но нынешние Дельцы – финансисты, ростовщики, ЖИД11ы. Для них немыслим отказ от прибыли в обмен на повышение платежеспособного спроса, в обмен на сохранение экономики страны. Судьба страны пребывания их не интересует – как и положено паразитам, у них родина там, где больше прибыль. И, доведя до смерти, до коллапса одного своего хозяева, они, корпократы, с легким сердцем и набитым кишечником покинут агонизирующий труп – для того, чтобы заполонить собой свою следующую жертву.

Когда же экономический кризис распространяется на всю мировою экономику и кандидата на следующую жертву найти не удается, единственный способ совладать с падением доходов они видят в создании искусственного мирового спроса на товар нечастого, но неограниченного спроса – на продукцию ВПК, на удовлетворение этого спроса. По сути, в развязывании Третьей мировой войны12.

Фашизм – это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала.

Для США подъем из кризиса 1929 г. начался лишь в 1939-м, с началом Второй мировой войны. Американцы на войне нажились трижды – сначала на продаже оружия воюющим странам (по обе стороны фронта), затем, после войны, на восстановлении того, что с помощью этого оружия было разрушено. И в-третьих, на удовлетворении восстановившегося после войны мирового спроса – на рынках, отобранных у Великобритании. Сейчас наступает похожая ситуация.

Выход из текущего кризиса Фининтерн видит в том, чтобы стравить две силы и подняться на выполнении военных заказов для обеих сторон. А когда сроки поджимают и спад в экономике США плавно переходит в свободное падение, а предназначенные на заклание стороны все никак не вступят в вооруженный конфликт, все никак не начнут размещать в США заказы на военную продукцию, Фининтерн (его звено, возглавляемое группой Рокфеллеров) готов не задумываясь применить политическую провокацию – прием, именуемый пикадилья13. Подобную той, что применялась в России в ходе происшедшего в октябре 1993 г. политического переворота, – когда откуда ни возьмись появились снайперы, как по мишеням стрелявшие по представителями обеих конфликтующих сторон и просто праздным зевакам.

Тот же прием, пикадилья, был применен на Украине в начале 2014 г. с использованием снайперов, и в июле того же года – с использованием пассажирского самолета, сбитого над Донецкой Народной Республикой. Впрочем, описанная выше технология извлечения денег из войны уже вовсю используется – только вот бенефициаром этой схемы являются не целиком США – страна и ее народ, а владеющая американским ВПК и частными армиями корпократия, получающая контракты как на поставку вооруженных сил ЧВК (частных военных компаний), на поставку вооружения в зоны конфликтов, так и на восстановление того, что в ходе этих конфликтов было (и еще будет) разрушено. При этом указанные конфликты – это войсковые операции, которые ведутся не третьими странами, а самими США. Оплачивает все вышеуказанные расходы не чья-то чужая страна, а федеральный бюджет США. Политической же мегапровокацией, запустившей эту войну, этот выгоднейший бизнес-проект, стали захват и убийство пассажиров четырех авиалайнеров, подрыв башен-близнецов и здания №714 Всемирного Торгового Центра, и ракетный удар по зданию Пентагона, организованные американским ВПК на территории США 9 сентября 2001 г. Так владеющая американским ВПК корпократия паразитирует на своей стране – подробнее об этом новейшем классе будет рассказано чуть ниже.

В основе западного института «Идеология» лежит протестантская вера в ее самом бесчеловечном, кальвинистском варианте.

Заметка на полях

Изучению этого феномена посвящена опубликованная в 1904—1905 гг. знаменитая книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».

«В ней Вебер анализирует тенденции развития западного общества в XX веке с точки зрения преобладающих в этот период ценностей, социокультурных оснований эпохи. Этос, или устойчивый нравственный характер, строй мышления XX века он видит в рациональности. Безусловно, рациональность как целесообразность, стремление достичь желаемого результата при заданных условиях и минимальных затратах не является исключительно достоянием этого столетия. Однако «похвастаться» ею как «духом эпохи», пронизывающим все стороны жизни общества, «этически окрашенной нормой», регулирующей весь уклад жизни, может только XX век, доказывает Вебер. Современная ему рациональность уже не может быть сведена к «практической мудрости». Ее истоки он видит в одной из основных протестантских традиций – кальвинизме. Кальвинистская доктрина о предопределении гласит, что после грехопадения человек попадает в царство зла и сам по себе не может ни добиться Спасения, ни иметь волю к Спасению, ни совершать добрые дела. Смерть Христа на кресте открывает возможность обрести веру и благодать, но далеко не всем. Спасение или гибель каждого человека уже предопределены Богом, и решение Его непреложно.

«Это учение в своей патетической бесчеловечности, – пишет Вебер, – должно было иметь прежде всего один результат: ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида. В решающей для человека эпохи Реформации жизненной проблеме – вечном блаженстве – он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе».15

Ни проповедник, понятный лишь избранным, ни таинства, бессильные стать средством к Спасению, ни церковь, формально принимающая всех, но дарующая благодать только избранным, ни, наконец, сам Бог, умерший опять-таки для Спасения избранных, – никто и ничто не может помочь человеку. (…)

«Предопределение» стало попыткой усомнившегося человека преодолеть свою беспомощность и панику перед жизнью. Впрочем, то, что одного человека ввергало в непомерный, гнетущий страх, другого заставляло собраться с силами и ринуться навстречу трудностям. Определяющим при этом был профессиональный успех или крах. (…)

Для Кальвина эта проблема не существовала в принципе. Он ощущал себя «орудием» в руках Божьих и не сомневался в своей исключительности. Его же последователи должны были удовлетвориться знанием о существовании Божьего решения и уповать на Его милость, систематически занимаясь самоконтролем: избран ли я или отвергнут? (…)

Еще идеолог Реформации в Германии, основатель лютеранского направления в протестантизме Мартин Лютер обратил внимание на скрытую опасность «добрых дел» для души самого благодетеля. Он писал, что Богу не нужны наши штучные благочестивые поступки, нередко совершаемые в качестве своего рода страхового взноса в фонд Царства Небесного. Ему нужны наше сердце, наше искреннее желание стать святыми. Однако кальвинисты поняли это так: Бог требует от своих избранных методичности, «святости, возведенной в систему»16. Не любовь и милость, а законничество и жертвенное самоограничение, аскеза во имя аскезы нужны Ему. Поэтому и любовь к ближнему как служение Богу-Творцу, а не тварному человеку, приобрела у них, по Веберу, «объективно безличный» характер».17

Настоящий грех – терпеть убытки.

Завершая тему кальвинизма, приведем еще одну цитату: «… (реформаторы) кончили тем, что нашли в Ветхом Завете то, что там действительно находилось: дух еврея и основные идеи иудаизма. Это было наглядно, особенно в кальвинизме, который в конечном счете есть не что иное, как иудаизм, расширенный, освобожденный от своих узких пристрастий, национальных и племенных… Кальвин создал восторженное учение логиков, культ и мораль пуритан и правительство демократов… Он приготовил в Женеве верование и правление для всех тех, кто отбросит веру и возмутится против правительств своих стран. …совершеннейшее выражение кальвинизма… состоит из странной смеси фанатизма и барышничества, преданности и духа восстания, утилитаризма и утопии»18.