Сибирский гамбит - Евгений Руднев

Лузин расстегнул ворот сорочки, губы сморщились чуть заметной усмешкой. Как все быстротечно, неустойчиво! Недели через две зеленого цвета тут не будет и в помине. Серовато-желтые бодылья верблюжьей колючки, немощные палки полынка, темные рогатины ферулы – вот и весь пейзаж. Да и вода в такыре исчезнет до следующей весны, такыр потрескается на многочисленные плитки с задранными оранжевыми краями. С юга шаркнет раскаленным зноем, закрутит песчаные смерчи злой ветер афганец. Все станет угрюмым, опустошенным… Сюда бы парочку сибирских кедров. Прохладу Меюмской тайги… И все-таки: почему же молчит Москва? Ведь он, Лузин, так подробно обо всем написал…

– Гле-еб-ага?! Глеб Иваны-ыч?!

Лузин дернул шею. Перепрыгивая через лужи такыра, к нему несся Абдурахман Сулейманов.

«Что там еще стряслось?»– недовольно подумал Лузин.

– Садам алейким, Глеб-ага! Гости… гости приехали, а вас нету… Плохо… – произнес, запыхавшись, Абдурахман и остановился у трубопровода. – Синельников набросился на меня: где начальник партии? Почему нет? Злой, как гепард.

– Они должны быть на буровых в одиннадцать тридцать. А сейчас, – Лузин спокойно вскинул левую руку и глянул на часы, – а сейчас только начало одиннадцатого. Синельников ведь любит во всем точность… Что же это он, а? Нехорошо.

– Пойдемте, Глеб-ага! Неудобно все-таки.

Лузин посидел еще минуту-другую, затем покачал головой и поднялся, покряхтывая.

– Ладно, потопали.

Они зашагали к буровым.

Глеб думал о начальнике экспедиции Синельникове. Неделю назад тот вызвал Лузина к себе и сказал, чтобы начальник партии готовился к встрече важных гостей из Москвы. К нам едет ревизор. Во! Заместитель министра Епихин во время вояжа по нефтеразведочным партиям Средней Азии заглянет, по всей вероятности, и в ним в Нюлькан. Третьего дня Синельников звякнул Лузину по спецтелефону и назвал точный день и час, когда Епихин прибудет на участок. Надо почистить буровые, заменить разбитые стекла на тепляках, перепачканные нефтью и озокеритом флажки. Надо, наконец, повесить на видных местах транспаранты. Одним словом, все должно быть надраено до блеска. Нужно основательно подготовиться к встрече высокого гостя, не ударить лицом в грязь… Программа была сформулирована предельно ясно: показать заместителю министра буровые, поведать кратенько о результатах поисков нефти. Уложиться в полчаса.

– И, пожалуйста, без фокусов, Глеб Иваныч, – строго предупредил Синельников. – Прежде, чем что-то критиковать или просить у Епихина, – подумай. С мелочами приставать нечего. Епихин – человек занятый, государственный, дел у него и так невпроворот.

Лузин понял: начальник экспедиции намекаете на его, Глеба, жалобу в трест «Ашхабаднефть» по поводу нехватки керновых ящиков.

Все это было на той неделе, а вот сейчас «его величество Епихин» уже на буровых. Может, стоит потолковать с ним о главном? О том, что он, Лузин, писал в ЦК? Нет, пожалуй, не надо. Из министерства три года назад ему ответили довольно-таки резко. Боксерским апперкотом. Больше того, они даже дали понять, что он сует нос не в свое дело. Он, дескать, рядовой геолог и работает очень далеко от Западно-Сибирской низменности. Он, наконец, отстал от жизни и незнаком с новейшими геологическими исследованиями по нефтеносности этого региона.

Абдурахман что-то сказал. До Лузина не сразу дошло, чего от него хотят.

– Сестра замуж выходит. Отпустите на три дня в аул, Глеб-ага?

– Замуж, говоришь, выходит? Это… кто же? Гульчехра или Гульниса? – Гульниса… Десять баранов зарезали. Плов будет. Бухарский киш-миш будет, нахар[1]. Все-все будет… – Абдурахман снял тюбетейку и утер черным носовым платком лицо. – Мой отец приходил вчера в контору, хотел пригласить вас на свадьбу. А вы уехали в Сарсыбай. Плохо. Обязательно приходите ж нам на свадьбу. Ягши[2]?

– Приду. И три дня дам, что за разговор. – Лузин в раздумье помял темными, от въевшейся в кожу нефти, пальцами ремешок старенькой планшетки на боку. – Когда у тебя сессия в институте?

– Через три недели.

– Сразу же после свадьбы начнем готовиться по тектонике.

– Спасибо, Глеб-ага!

На буровой – вавилонское столпотворение. Взглянуть на высокого гостя из Москвы (в этих местах люди подобного ранга появлялись не так уж и часто) пришли свободные от вахты буровики, эксплуатационники, геофизики. Даже из дальнего аула Мургос приехали верхом на осликах два яшули[3]: Юсуп Махмудов и Махмуд Юсупов, жилистые и корявые как саксаул, в новеньких стеганых халатах и шелковых чадрах. Всех интересовал вопрос: будут ли строить в пустыне город нефтяников? Если да, то где возьмут воду? Для большого города воды нужно больше, чем для всех верблюдов Туркмении. Слухи ходили противоречивые. Сам аллах и пророк его не разберут что к чему…

Лузин и Абдурахман насилу протиснулись к зеленому, свежевыкрашенному тепляку буровой.

Епихина Лузин никогда прежде не видел, но, тем не менее, сразу же определил, кто из стоявших у черного дизеля людей – заместитель министра. Конечно же вон тот важный и тучный дядя в светлом костюме и галстуке, на голове – соломенная шляпа. Он стоял чуть впереди остальных; Синельников, главный геолог экспедиции Рустамов и старший геофизик Шелкопляс пожирали его глазами.

Пояснения давал завбур участка Ниязов.

«Слава богу, избавил меня от роли гида», – успокоил себя Лузин. Он не любил пышных церемоний, всю эту показуху с кумачовыми транспарантами, новенькими стеклами в окошках и тщательно вымытыми полами в буровой. Оттого и чувствовал досаду. – … Забой сейчас на глубине одна тысяча триста сорок два метра. Бурим трехшарошечными долотами и ликаромными коронками. Породы крепкие: известняки шестой категории. За прошлый месяц навинтили пятьсот семьдесят восемь метров. Взяли соцобязательство пройти в следующем месяце на десять метров больше…

Лузин напоролся на дремуче-недовольный взгляд Синельникова. Начальник экспедиции осудительно покачал годовой. Когда Ниязов кончил, Синельников подошел к Епихину и что-то сказал на ухо. Заместитель министра медленно повернулся к Глебу.

– Товарищ Лузин? Глеб Иванович?!

– Он самый. – Нам нужно поговорить… – Епихин поискал глазами кого-то в толпе.

– Елена Аркадьевна? – К нему подкатилась светловолосая кубышка с кожаной папкой.

«Секретарша, наверно», – шевельнулось в голове Лузина.

– Я Вас слушаю, Всеволод Викторович.

– Когда у нас «окно»?

– С 15.30 до 16.15.

– Вот и оставьте это время на беседу с товарищем Лузиным. В конторе экспедиции.

– Понятно. – Секретарша стрельнула на Глеба голубенькими глазками-шариками и сделала пометку в блокноте. – Пожалуйста, не опаздывайте. Ровно в 15.30.

Лузин молча кивнул. От удивления у него на лбу взбугрилась бронзовая кожа. Он смотрел на Епихина, силясь отгадать, о чем именно будет разговор, но тот отвернулся и пошел дальне, к зумпфу – большой квадратной яме, где хранили глинистый раствор.

Лузин вытащил замусоленную пачку «Беломора», сунул в рот папиросину. Тихонечко ругнувшись, спрятал обратно в пачку. Запрещено. Для чего, собственно, понадобился он Епихину? Не будет же, черт возьми, заместитель министра заниматься выбиванием керновых ящиков. Тут, пожалуй, дело посерьезнее. Задача…

От группы, которая сопровождала Епихина, отделился человек в черных очках.

– Здравствуй, Глеб!

Что-то знакомое было в этом крупном, с черной ниткой изящных усиков лице, в этом глуховатом голосе…

– Дусов? Генка?! Ты?!!

– Я… – Человек снял очки и сверкнул золотыми зубами.

Они крепко тиснули друг другу потные кисти рук. Лузин со смешанным чувством радости и грусти глядел на Дусова. Изменился Генка. Растолстел, как мулла, да и глаза стали другими – потемнели, что ли. Сколько же они не виделись? С 1943 года. Осенью будет ровно десять лет… Да, десять лет. Как давно это было, как давно! Меюмская площадь…

– В гости, значит, к нам?

– Ага… Езжу, вот, с Всеволодом Викторовичем по Средней Азии, перенимаю все передовое. У вас тут скоро красавец город будет. Проблема пресной «аш-два-о» решена.

– О-о! Это любопытно… Здорово просто! Вода тут важнее, чем нефть. «Где вода, там и жизнь», – говорят аксакалы.

– Ну-ну, не надо перегибать палку. Не было бы здесь «черного золота», – не было бы и города, воды. Главное – это большая нефть… – Дусов доверительно ваял Лузина под локоть; они спустились по дощатому накату буровой, вышли на волю.

– Где ты теперь работаешь, Гена?

– В Таежнограде. Главный инженер геологического управления. Четыре года назад защитил кандидатскую.

– Ух ты-ы… Поздравляю!.. А я, вот, – только начальник партии.

– Ты, Глеб, сам виноват во всем.

– Может быть, может быть… – Лузин отвел взгляд в сторону, померк.

Дусов снова улыбнулся:

– А ты, Глеб, все такой же обидчивый. Ладно, не буду. – Он хлопнул Лузина по плечу. – Извини, побегу. Мы еще встретимся сегодня. – Дусов заторопился к автобусу, куда уже направлялись Епихин и его свита.