Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 - Юрий Петухов

Гуг был непривычно бледен и растерян. Чувствовалось, что ему стоило больших трудов удерживать себя в рамках приличия. Губы у него подрагивали, левая щека дергалась в нервном тике. Ивану стало жалко старого приятеля. Не надо было его размораживать, не надо, всем было бы лучше, и в первую очередь ему самому… Но и не размораживать было нельзя, это один из тех самых кругов, через которые надо пройти, обязательно надо.

— Все, Ваня, — наконец выдавил Гуг, сгорбился еще больше, опустил глаза, но не сдвинулся ни на шаг. — Слишком долго ты держал нас в кулаке. И мы тебе верили… Все! Хватит! Мы тут с ребятами потолковали… Короче, лучше сам уходи, Иван!

— Вот как?!

— Да, так, Ванюша, — голос Дила Бронкса прозвучал глухо и зло, — ты приносишь нам несчастье. Но мы подчинялись тебе, пока… пока были надежды. А теперь все кончено. Мы будем драться до конца. Без тебя!

Иван бросил взгляд на Глеба Сизова.

Тот еще сильнее стиснул и без того сжатые губы, кивнул.

— Так будет лучше, Иван, — виновато пробубнил Кеша, — мы бы тут горы трупов наворотили бы уже, мы б этих козлов наполовину бы повывели. Ты тормозишь всех нас, Ваня… сам заварил эту кашу и сам не хочешь ее расхлебывать…

— Это он собрал всех вас вместе! — неожиданно подал голос из своего угла оборотень Хар.

Гуг вздрогнул, налился кровью.

— Верно, — согласился он, хрипя и тяжело дыша, — все верно. Собрал, чтоб на поминках по Земле-матушке сидеть сложа руки да в две дырочки сопеть. Не хрена для этого было собирать! Лучше б я в каторге сдох! Лучше б меня Сигурд в воронке закопал бы, завалил всякой дрянью — и дело с концом! Хоть бы душа не болела! Нет, Иван, уходи по добру по здорову, бери любую посудину и проваливай, это я тебе как друг говорю!

Иван молчал. Что он мог им сказать, чем мог оправдаться?! Все уже давным-давно сказано… Иди, и да будь благословен! Им плевать на все благословения, они жаждут дела. Скорее всего, на их месте он поступил бы точно так же.

— И что вы намереваетесь делать? — спросил он, глядя на Гуга.

— Давить козлов! До последнего! — ответил тот. — Мы тут связь наладили с Гиргеей и Сельмой — там наши стоят, нюни не разводят, почти всю каторгу прочистили. Будем и мы Землю чистить, Ванюша, в капусту рубить всю сволочь, пока сами не издохнем!

— Верно говорит, — поддакнул Кеша, — чего сидеть киснуть, мы эдак сами все позагибаемся, сами на себя руки наложим. Ты вот чего, Иван, хочешь с нами гадов давить, оставайся, только чтоб честь честью, не хочешь, — вот тебе Бог, а вот порог!

— Нет, не хочется что-то, — выговорил Иван будто в раздумии, вяло, глядя в пространство, начиная до конца осознавать, что опять остался один, совсем одни. — Пустое это дело, с тенями да призраками воевать.

Цай ван Дау подошел вплотную, скривился как от боли. Процедил:

— Ладно, давай не с тенями! Давай ударим в мозг этой сволочи, в самое сердце! Ты знаешь, где оно?!

— Нет, — признался Иван. — Не знаю.

Он поглядел на Светлану. Неужели и она с ними?

Светлана молчала, отводила глаза. Никто не мешал их немому, молчаливому диалогу. И наконец она не выдержала, выкрикнула в голос:

— Уходи! Так будет лучше!

Иван встал и, не обращая ни малейшего внимания на наставленный прямо в него лучемет, пошел к жене. Остановился… хотел обнять ее за плечи, но руки опустились. Она сама должна решить, сама. Он не имеет права принуждать ее ни силой, ни лаской.

— И ты не уйдешь вместе со мной?

— Нет! — Светлана положила ему руки на плечи, уставилась в глаза: — Я люблю тебя, Иван… по крайней мере, я тебя любила. И еще неделю назад готова была сбежать с тобой хоть на край света, подальше из этого ада. Но теперь что-то изменилось, теперь я близко, совсем близко увидела это, и я не смогу уйти отсюда! А ты уходи! Тебе надо уйти, понимаешь? Все мы слишком привыкли к тебе — привыкли надеяться на тебя, ждать от тебя слова, приказа. Ты сковываешь нас, лишаешь воли. Кеша правильно сказал, мы просто загнемся здесь… Уходи! Потом придешь, потом вернешься. А сейчас уходи!

Это был конец. Иван мягко отвел ее руки от себя. Еще раз заглянул в светлые, пронизанные нетелесной болью глаза. Отвернулся. Хорошо, он уйдет. Они не поймут его, он один, второго такого выродившееся и погибающее человечество, к сожалению, не подарило миру, он все помнил, значит, так предопределено, значит, всю тяжесть крестной ноши рода людского придется взваливать на свои плечи, такова его голгофа, таков его крест.

— Хорошо, — сказал он, — я уйду.

Гуг снова побелел, из багроволицего, напитого кровью сделался вдруг бледным, почти зеленым. Он явно не ожидал, что Иван, с которого никто не снимал да и не мог снять звания Правителя, Верховного Главнокомандующего, Председателя Комитета Спасения… так скоро, так запросто откажется ото всего, смирится с их приговором. Иннокентий Булыгин тяжело вздохнул, всхлипнул, утер кулаком набежавшую слезу — он не глядел на Ивана, не мог. Карлик Цай тоже не смотрел в сторону бывшего Верховного, но глаза у него были сухи. Дил Бронкс сделал было шаг к Ивану, чтобы обнять его на прощание, прижать к себе одной-единственной рукой, но только качнулся, ссутулился, повесил голову… Прощание было тихим и тягостным. Сам Иван не ожидал, что все свершится так быстро. Ну и пусть! Он пристально посмотрел на Глеба, тот не опустил глаз, значит, уверен в своей правоте, все они уверены!

— Я возьму твой шарик? — Иван снова обернулся к Светлане. — Ты не против?

Она с трудом подавила желание броситься к нему на грудь, зарыдать, уйти вместе, хоть куда, хоть на край света… И только кивнула.

— Ну, что же, — Иван подхватил свою торбу, еще разок вопросительно взглянул на Гуга Хлодрика и пошел к нише, где стоял его скафандр, — прощайте! Не поминайте лихом.

Оборотень Хар поглядел ему вслед унылыми, грустными глазами. Лива отвернулась, смахивая темной ладошкой хлынувшие из глаз слезы.

Через полчаса Иван сидел в мыслеуправляющем кресле того самого обгорело-ржавого шара-звездолета, что чудом сумела захватить и угнать его Светлана. Он сидел и думал — не о себе, о них, смогут ли они продержаться до его возвращения? Похоже, теперь верховодить будет Гуг, а он известный сорви-голова, он не даст покоя никому, они обязательно влипнут в историю. Но ничего не поделаешь, ведь и они обладают свободой воли, нельзя им все время навязывать свою. А там пусть жизнь покажет, кто был прав!

Иван знал, куда держать путь. Главное, чтобы Первозург не сменил своего укрытия. А ведь тот запросто мог это сделать, уж очень он недоверчивый, мнительный, да еще после того, как его посетил Дил Бронкс, нарушив покой правительственных катакомб. И все же пора в путь.