Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

— Мы вчера победили вас, разбили, — заговорил снова Мухаммед. — На что еще надеяться бею Штефану и таким безумцам как ты? Со стороны Поля ваша земля разорена быстрыми, как ветер, татарами.

— Ветер ломает лишь одинокие деревья, о царь времени, — учтиво заметил Войку. — А у нас — кодры.

— Знаю, так вы называете свои леса. Кодры — это Молдова, — так у вас еще говорят, — продолжал Мухаммед. — Но вот с Дуная пришел пожар, способный сжечь и не такие дебри.

— Пламя наши кодры не берет, великий царь. Но даже злейший пожар не может выжечь того, что вечно зреет в недрах земли нашей.

— Ты имеешь в виду драконовы зубы, о дерзкий! — чуть повысил голос султан. — Откуда ты знаешь эту притчу?

— От греков, царь, — отвечал Войку медленно, подбирая слова; гость не был вправе навлечь гнев султана на своих радушных хозяев. — И от толкователя греков, того речистого римлянина, который окончил дни в дунайских пределах, где теперь простерлись твои владения.

— Он знает Овидия, мой Джованни! — сказал султан, кивком головы подзывая своего ученого попугая. — Может, он знает еще и его язык?

— Может быть, даже стихи, мой молодой господин? — дружелюбно спросил по-латыни Анджолелло.

— Музы молчат, когда говорит оружие, — ответил Войку на том же языке.

— Вот уж не думал встретить ученого ак-ифляка, — взял опять слово султан. — Но мы отвлеклись. Значит, люди твоей земли будут сражаться?

— До последнего, о царь. Не гневайся на них, великий султан, иначе они не умеют.

— А сам ты? — усмехнулся Мухаммед. — Дерзнешь снова обнажить саблю против моих воинов?

— Я имел уже эту честь, славный падишах, — ответил Войку, глядя в стальные, с голубым отливом глаза Мухаммеда, в которых каждый миг могла вспыхнуть холодная ярость. — И сочту это вновь за почетный дар судьбы.

Падишах прикусил губу, но вдруг улыбнулся.

— Мы совсем забыли, рядом спит мой Юнис, — понизил он снова голос, приложив палец к губам. — У детей, к счастью, крепкий сон… Странного друга, — покачал головой султан, — послала нашему мальчику судьба, очень странного. Но мы пойдем, Кара-Али, отсюда, тебе в эту ночь не достанется здесь работы; Мухаммед Фатих не отнимает своих подарков у храбрых детей османского войска.

И султан с его малой свитой растворился в ночи так же внезапно, как появился, оставив в шатре Юнис-бека аромат благовоний, которыми была умащена его выкрашенная хной борода.

Войку вновь откинулся на подушки; судорога, снова сводившая мышцы, как было с ним в минуты незавершившейся казни, медленно отпускала его. Он постепенно освобождался от чувства, испытанного однажды в юности, когда отдыхал с друзьями на поляне в лесу после долгой погони за ватагой бродячих лотров. Отойдя без оружия немного в сторону, к краю глубокого оврага, Чербул оказался вдруг один на один с огромным секачом. Одним ударом чудовищных клыков небывало крупный, даже для Тигечского кодра, матерый вепрь мог распороть неосторожного юношу от паха до самой шеи. Но секач, недовольно хрюкая, прошел мимо, надолго заполнив воздух крутым, наводящим ужас запахом зверя. Благоухание царственной особы, только что оставившей шатер Юнис-бека, было тому запаху сродни.

Человек основал на родной земле свой очаг, думал Войку. В его доме живут седовласые родители, работящая и умная жена, растут дети. Их всех связывает любовь, взаимная забота, они научились понимать друг друга, жалеть. Даже твари, живущие при доме: пес, берегущий его нехитрое добро, волы, влекущие перед ним плуг по полю, кони, которых он запрягает в телегу, отправляясь на ближний торг, — даже они, бессловесные, дороги человеку и, кажется, понимают его. Но вот над селом или городом ширится звук набата, вспыхивает пожар. И появляется чужак на коне, кричащий что-то на непонятном языке. Он поджигает дом. Убивает старцев, скотину, собаку. Вяжет женщин, насилует их, угоняет детей, насадив на копье младенца, младшенького. Он творит над тобою то, что стократ горше горчайшей смерти, — безобразный, косматый, вонючий. Поганый, будь он даже знатный, ухоженный рабскими руками мурза или бек, будь он и царского рода, ученый и умный предводитель войска. Как поступить с таким, как покарать? Кары нет, ничем не отмеришь за это кары. Но не будет прощенья тому, кто стерпит, кто покорится, кто не отомстит.

Зловещаяя тень неожиданного гостя долго витала еще в шатре, медленно растворяясь в думах, в тревогах Чербула, пока он не забылся неспокойным сном.

Утром, когда Войку и Юнис, позавтракав, смаковали дымящуюся кафию, в шатер вошел быстро поправлявшийся Иса-бек. По тревожному взгляду старого воина Чербул понял, что Иса-бек, в отличие от сына, знает уже, кто побывал в этом месте ночью.

— С гостем пора прощаться, Юнис-бек, — сказал отец алай-чаушу. — Куда собираешься направиться, сын мой? — спросил он Чербула.

— К своим, где бы они ни были, твоя милость, — ответил Войку.

— Они везде — и нигде, — невесело и загадочно усмехнулся дунайский бек. — Следует торопиться, повсюду — опасность. Я послал бы с тобой дюжину бешлиев; но это значит обречь их на смерть.

— Они не нужны, ваша милость, благодарю, — прижал руки к груди Чербул.

— И все-таки, сынок, мой тебе совет: отправляйся домой, за благословенные стены Ак-Кермена, — добавил старый бек. — Никто не знает, где теперь ваш бей, где его люди, а битвы следует ждать и там, у моря. Передашь от меня поклон и уважение отцу, отдохнешь.

— Спасибо, твоя милость, — склонился Войку, целуя руку старого воина.

Час спустя они выехали во главе небольшого отряда всадников. Удалившись от лагеря на версту, обнялись. Никто не мог сказать, свидятся ли снова эти столь разные молодые люди, которых дважды сводила вместе, будто играя, своенравная судьба.

Войку спешился, глядя вслед Юнису, пока тот не исчез за поворотом дороги. И вступил по еле заметной тропинке в кодры, ведя в поводу подаренного ему молодым османом коня.

18

Князь Штефан, господарь Земли Молдавской, не был приведен к своему противнику султану Мухаммеду на аркане, который долженствовал потом сменить золотой лале. Уведенный с поля боя верными соратниками, воевода вместе с ними углубился в лес. Тысяча верных — воинов-горожан, куртян, казаков и липкан — вышла вскоре к небольшой долине, затерянной среди дебрей, по которой протекал полноводный ручей. Здесь воевода приказал расположиться на отдых. Люди начали перевязывать раны, чистить от запекшейся крови оружие, чинить платье, изорванное в бою и при переходе через густые дебри. Большой ширины и роста косматый муж в домотканной рясе и крохотной камилавке, еле видной среди пышной кушмы нечесанных, свалявшихся в клочья волос, с большим деревянным крестом на чреве, степенно подошел к князю, коснулся ручищей травы в поясном поклоне.