Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зверская — самое подходящее слово. Не звериная, нет, ни кроличья, ни кошачья, ни даже собачья, а зверская, волчья. Теперь ему понятны стали преступники, ставшие таковыми на почве ревности. Ясен механизм превращения человека в зверя, как настоящего оборотня. Знакомо бессилие человеческого рассудка и голоса совести перед зверскими чувствами.
— Но я не хочу в больницу, — канючила Мила. — Как же вы тут с Ванечкой без меня?
— Без вариантов, — твёрдо ответил он, набирая «03». — Ты нужна нам живая и здоровая! — Лицо его передёрнуло. — А я заслуживаю, чтобы ты там ни говорила, сурового наказания. Отрезал бы на хрен эту чёртову штуковину, если бы не знал, что её можно использовать совсем иначе.
В трубке твердил автоответчик: «Подождите, вам обязательно ответят!»
— Ты забыла? Мы с Ванькой мужики! — продолжал Евгений, глядя на мнущуюся рядом и кусающую согнутый указательный палец жену. — Мы без проблем справимся со всем, кроме… Иди сюда! — Он обнял её свободной рукой за талию и тесно прижал к себе. — Тебе больно?
— Не особо. Так, ноет немного…
Он поцеловал её в веко.
— Здравствуйте, слушаю вас.
— Э… Моей жене нужна помощь. У неё кровотечение.
— Послеродовое?
— Нет. После секса.
— Пусть находится в состоянии покоя. Лучше приляжет. Я вызываю вам бригаду. Адрес.
Палашов дал адрес. Мила в это время высвободилась и быстро пошла на кухню. Когда муж вошёл к ней, она ставила сковородку на плиту.
— Я вам котлет нажарю.
— С ума сошла? — он взял её на руки и отнёс на диван. — Лежи. И рассказывай, что тебе понадобится.
— Мне нужен ты.
— Ну, само собой. Это добро у тебя уже есть. Халат, тапочки, бельё, бумага, салфетки, полотенце, чашки-ложки. Я об этом вообще-то.
Он вытащил из шкафа чистый халат, ночную рубашку, нижнее бельё и носки. И так потихоньку они собрали всё необходимое.
Когда через двадцать минут подъехала скорая, Мила была готова к госпитализации. В квартиру вошли двое мужчин в синей с белыми полосами форме. Первым шёл мужчина средних лет, за ним — молодой.
— Где больная? — спросил первый, спокойный и основательный.
Палашов проводил в комнату. Из-под пледа торчали только два круглых глаза Милы. Мужчина приятной неброской и внушающей спокойствие наружности обронил:
— Руки помыть.
Хозяин и врач пошли в ванную. Фельдшер остался с Милой. По дороге обратно в комнату Евгений признался:
— Доктор, это я её распахал.
Врач приостановился и, вскинув одну бровь, внимательно посмотрел на него. Потом как ни в чём не бывало продолжил путь, давая на ходу указания:
— Вы муж?
— Да.
— Пока покурите. Не мешайте работать.
Непослушный муж никуда не ушёл, но встал над душой, облокотившись на дверную коробку.
— Ну, голубушка, давайте смотреться.
Мила смущённо откинула плед.
— Лягте ровно, спустите трусы. Боли есть?
— Небольшие. — Мила послушно выполняла приказанья.
Врач пальпировал живот, пальцы были мягкими, как и голос, заглянул в трусы с прокладкой.
— Выделения небольшие?
— Наверное, средние.
— Лягте на бок, спиной ко мне.
Мила повернулась. Мужчина приподнял халат и взглянул на спину. Всё чисто. На правой ягодице маленький синяк и немного запёкшейся крови без раны.
— Это моя, — Евгений протянул руку, показывая порезаные пальцы. Он прекрасно понимал: врач осматривает его жену на предмет следов насилия. — Мила готовила, когда я налетел.
— Было замечательно, но, похоже, мы переусердствовали, — добавила жена.
— Что ж, бывает, — улыбнулся врач. — Надо ложиться в больницу, пусть разбираются, что вы повредили. Вадик, запрашивай больницу.
— Поближе где-нибудь, — попросил муж.
— Как с местами.
— Надолго?
— Это будет зависеть от того, насколько вы разбили внутренности вашей жены.
Палашов, ни капли не смутившись, почесал у себя в волосах.
— Я еду с вами.
— Ваше право. Мы подождём на кухне. Собирайтесь.
— Чаю хотите?
— Лучше кофе.
На кухне определились с больницей, там же уладили некоторые формальности с Милой, пока Евгений натягивал в комнате джинсы и рубашку. Там же врач и молчаливый фельдшер напились кофе с молоком. Ночь всё-таки близилась, а им ещё мотаться по вызовам.
А в день рождения Палашова Мила подарила написанную ею после двухнедельного лечения в больнице картину. Нет, на ней не было волков. На ней в соблазнительной позе бочком и подперев голову рукой на персиковом, где-то красиво смятом, где-то удобно подмятом одеяле лежала прекрасная обнажённая графинечка, его и только его прекрасная графинечка. И там присутствовало это удивительное сочетание персикового и бледного цвета её кожи, которое ему когда-то так понравилось, что он даже обмолвился о создании подобной картины. Годом раньше Мила не могла себе позволить подобную работу, ведь Ванечка был ещё совсем крохой. Но семечко самой идеи родилось и постепенно зрело. Изредка вспоминая пожелание дражайшего супруга, она вынашивала этот замысел. А его день рождения был отличным предлогом для такого подарка. Картина сугубо для домашнего пользования, для украшения супружеской спальни, для удовлетворения эстетического чувства собственного мужа, но вполне достойная висеть в какой-нибудь галерее. Правда, чувства у зрителя могут возникнуть двоякие, когда он узнает, что это автопортрет художницы. У ода́ренного мужа вообще перемешивалась целая палитра ощущений, когда он смотрел на полотно. Наказанием — вот чем в большей степени было оно.
Мила рассказала Евгению нежным шёпотом, засыпая после бурного взаимопроникновения, рисуя магические знаки указательным пальчиком на его груди и животе, как тот самый её благоухающий приятель Никита приходил ей помочь. Парень-однокурсник сделал несколько фотографий с разных ракурсов после того, как уложил и поправил одеяло и соблазнительную женщину на нём со всем тщанием выпускника художественного вуза.
— Я была дурой, — журчал её тихий голосок. — Мне даже голова… в голову не могло прийти, что при наших с тобой отношениях… Ты же сам всё знаешь… Ревновать… ту, что не
