Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пальчик остановился, а вместо слов донеслось равномерное посапывание. «Боже, ведь она была перед этим Никитой совершенно голой! Он к ней прикасался! Неужели он мог оставаться спокойным и равнодушным? Как-то не верится, что такое возможно. Нет, что-то похожее у меня было с Олесей. Но Мила… Разве можно не желать её? Что-то не верится…»
XXI Спиридоновка. Май 2005 года.На следующий день Тимофей пришёл снова, в то же самое время. Марья Антоновна возвращалась с огорода, где вскапывала грядки под посадки. Ноющие после вчерашних оплеух руки занимали лопата и грабли. Выходя из-за угла дома, она заметила его фигуру, которую теперь не спутала бы ни с чьей. Он стоял возле дальнего угла терраски, лицом к дому. Одет он был по-простому, по-деревенски, по-рабочему: тренировочные штаны и рубаха с закатанными рукавами. По всему было видно, что он разговаривает с Василисой. У девочки за терраской в уголке находилось песочное царство, где она пекла куклам песочные пироги и строила всякие норки, горки и замки.
Марья Антоновна прижалась к дому и замерла. Земля снова пыталась уйти у неё из-под ног. Когда она немного отдышалась, то прокралась, ступая ближе к дому, в терраску, тихонько занесла орудия в сени, в подсобку, где хранились всякие приспособления для хозяйства. Потом вышла в терраску и устроилась незаметно наблюдать за Тимофеем. Вид на него был сверху, так как дом стоял высоко на фундаменте. Он разговаривал с копошащейся в песке девочкой, но Марья Антоновна не понимала о чём, потому что и сердце, и уши у неё находились не на месте — сердце колотилось где-то в горле, а в ушах страшно звенело. Тимофей улыбался дочери, на щеках появилась щетина, на нижней губе — болячка. Глядя на неё, Марья Антоновна тоже невольно улыбнулась и дотронулась до губ. Мысленно она разбила ему губы ещё несколько раз. В руках у него был довольно большой свёрток — что-то для Василиски. Внезапно на неё полыхнул небесно-голубой огонь — это его взгляд, который он невзначай бросил на окно. Марья Антоновна тут же упала на диван и больше не вставала, чтобы подглядывать. Она впала в какое-то забытьё, уставилась в одну точку и только водила руками вперёд и назад по бёдрам в коричневых шерстяных штанах.
Она просидела так довольно долго, но понятия не имела сколько. Её вернул на место звук открывающейся двери. Тимофей вошёл молча, мельком глянул на неё, подошёл к столу, положил на угол свёрток в чистом полотенце. Продолжил движение к ней, пока опять не приблизился как вчера. Остановился и глядел ей в глаза. Она выдержала несколько секунд, а после метнулась на него, как фурия, била в грудь, рвала на нём рубаху, только пуговицы отлетали по углам. Несколько раз наотмашь ударила по лицу. Он стоял, стиснув зубы, и покорно терпел всё это. Когда из его треснувшей губы вновь засочилась кровь, руки у неё опустились. Она смотрела на него в упор, грудь вздымалась. Он тоже не сводил с неё тяжёлого больного взгляда. Они сопели друг на друга, но никто не произнёс ни слова. Тогда она с болезненными стонами принялась выталкивать его из дома. Создавалось впечатление, будто он её толкает, а не она его. Он схватил её и прижал к обнажённой груди. Она подняла голову и продолжала смотреть ему в глаза, но, если бы он её сейчас отпустил, она бы безвольно рухнула на пол. Правда, он и не думал отпускать, а она и не могла вырываться. Всё, что она могла, это испепелять его взглядом. Одной рукой Тимофей продолжал её удерживать, а другой аккуратно пригладил волосы, которые все распушились во время упражнений на нём. Она чувствовала всем существом, как он возбуждён, и она будто плавилась в его объятьях. Из последних сил женщина собралась и укусила его за колючий подбородок. Он весь сжался, но стерпел. Когда она его выпустила из зубов, он её бережно развернул спиной к себе, убрал с шеи волоски нежным движением руки. Она вся напряглась, ожидая, что вот сейчас он тоже укусит. Но он и не думал причинять ей боль. Он просто вытер о бархатистую белую шею кровь, осторожно отпустил её и, не торопясь, ушёл. Марья Антоновна подошла к его кульку, развязала полотенце, взяла один свежий пирожок и принялась кусать и жевать, словно голодная. «Гостинцы таскает для дочки, гад!» — подумала она со слезами в горле.
Москва. Май 2005 года.Ужин обещал быть достойным, хотя и без кулинарных изысков. Палашову захотелось селёдки с луком, поэтому сразу после работы он отправился в магазин, а сейчас, накрошив в банку с готовой селёдкой репчатого лука, заканчивал чистить картошку в большую кастрюлю. Он уже нашёл в холодильнике вчерашние мясные стейки, запечённые под сыром, и пару свежих помидоров. Мила, чья очередь была забирать Ванечку из детского сада, не знала, что муж уже дома. Сквозь шум воды мужчина прислушивался к каждому шороху в ожидании любимых. И вот, когда кастрюля отправилась на газовую плиту вместе с водой, порезанным картофелем и солью, долгожданные звуки ключа в замочной скважине донеслись из коридора. Он скинул Милин передник в одну секунду и рванул в прихожую навстречу звонким голосам. Спустя почти три года Палашов продолжал кайфовать от семейного положения, от наполненных детским смехом вечеров. Всё его существо ликовало, когда он подхватил на руки Ванечку и прижал к себе Милу. «Вот она, моя ненаглядная жена», — думал он, говоря «привет».
Но сегодня как будто беспокойство проглянуло в Милином взгляде, хотя она и выглядела буднично. Приятно уколов одного и вторую щетиной, он отпустил сына со словами:
— Мужики сами раздеваются.
И принялся снимать плащ с Милы, подмечая усталость на лице и лёгкое пятно зелёной краски на щеке. Он помог снять и туфли. Нежным движением в поясницу подтолкнул к ванной комнате. Ванечка в это время ковырялся с молнией на синей ветровочке. Евгений присел перед ним на корточки и с улыбкой наблюдал за ним.
— Папа, ты сегодня первый, — произнёс мальчик
