Братья Стругацкие - Ант Скаландис

В октябре — ноябре АБС в Репине на киносеминаре. Традиционно весеннее мероприятие вдруг смещено на осень. Потом, почти сразу, БН приезжает в Москву, и они готовят «Хромую судьбу» — пока без «Гадких лебедей», но для публикации (!) в «Неве». Горбачёв у власти всего полгода, чуть больше, но те, кому надо, уже почувствовали ветер перемен и дали Стругацким отмашку. Так начиналась их перестройка. Издержки тоже были, конечно — а как же без них? Из-за горбачёвской антиалкогольной политики (это перестроечное веяние ощутил на себе каждый советский человек уже летом того года) приходится и Стругацким пройти по тексту повести, убирая оттуда, по возможности, все упоминания алкогольных напитков. Но это уже не столько раздражает, сколько веселит — после всего-то, что было раньше!

В декабре в рабочем дневнике впервые появится название нового романа — «Отягощённые злом».

А журнал «Знание — сила» несмотря ни на что публикует повесть «Волны гасят ветер», закончит он это дело уже в третьем номере за 1986 год — при совсем других ветрах на улице.

Какой была жизнь в эти годы? Разной она была, слишком разной. Сложной. Путаной. Полосатой. И закончить хочется одной чудной лирической цитатой всё из той же «Хромой судьбы»:

«И как бы много горестей ни наваливалось на человека единовременно, всегда у него в запасе остаётся что-нибудь для согрева души. Внуки у него остаются, близнецы, драчуны-бандиты чумазые, Петька и Сашка, и ни с чем не сравнимое умилительное удовольствие доставлять им радость. Дочь у него остаётся, Катька-неудачница, перед которой постоянно чувствуешь вину, а за что — непонятно: наверное, за то, что она твоя, плоть от плоти, в тебя пошла и характером, и судьбой. И водочка под соленые грузди в Клубе… Банально, я понимаю, — водочка; так ведь и все радости банальны! А безответственный, вполпьяна, треп в Клубе, это что, не банально? А беспричинный восторг, когда летом выйдешь в одних трусах спозаранку в лоджию, и синее небо, и пустынное ещё шоссе, и розовые стены домов напротив, и уже длинные синеватые тени тянутся через пустырь, и воробьи галдят в пышно-зеленых зарослях на пустыре? Тоже банально, однако никогда не надоедает…»

Нет, это не Владлен Глухое из «Миллиарда», который сломался, и ничего, кроме этих тихих радостей, у него в жизни не осталось. Скорее уж это Горбовский из «Далёкой Радуги» с его отчаянным торжествующим купринским оптимизмом: «Жизнь прекрасна!»

Глава двадцать первая

ОТЯГОЩЁННЫЕ СЛАВОЙ

«Что за странная мысль — считать нас с братом архитекторами? Мы совсем не способны проектировать будущее. В лучшем случае, мы можем лишь указывать дороги, которые ведут в тупик. Если вы построите дом таким вот образом, говорим мы, то у вас канализация будет соединена с водопроводом. Вот и вся наша работа. Положение осложняется ещё и тем, что строители, как правило, не обращают на нас внимания, а если и обращают, то делают очень странные выводы, например, отказываются от водопровода вообще».

Конец 80-х годов — это было удивительное, потрясающее время в жизни Советского Союза, время, перевернувшее взгляды миллионов людей. Поэтому на переднем крае истории оказались интеллектуалы, и ответственность в первую очередь легда на них, а не на политиков и учёных. Политики вступили несколько позже, учёные всё подготовили раньше, а в тот период ведущая роль досталась людям искусства и конечно, в наибольшей степени писателям и журналистам — мастерам слова. От написанного и произнесённого ими реально зависела судьба страны. Редчайший случай! В те годы едва ли не каждый день удивлял новыми событиями, да такими, о которых совсем недавно и фантасты мечтать не могли.

У фантастов, понятно, происходили свои бурные перемены. Борьба нового и старого из подковёрной стадии, когда главными средствами были жалобы и доносы, переходила в стадию открытую — в полном соответствии с духом времени всё активнее выплескивалась на страницы прессы. Вот почему, наверно, за весь тот замечательный период было создано совсем немного значительных, заметных, глубоких произведений — вообще в литературе и в фантастике в частности.

Растерянность, недоумение, непонимание происходящего пополам с надеждами и преувеличенной иногда эйфорией — всё это не давало писателям работать над большой прозой, над прозой вообще, как таковой. Это было время вовлечённости всех и вся в политику, время самозабвенных споров, время прекрасной, яростной публицистики. И одновременно это была славная эпоха всеобщих открытий, говоря словами Солженицына, эпоха литературы из-под глыб. Извлечённые на свет божий произведения и сами были такими глыбами, что они подавляли, особенно людей, более полувека лишённых даже права на свободную мысль, и конкурировать с этими произведениями было почти невозможно.

Даже Стругацким это оказалось не под силу. Им оказалось нелегко соревноваться в том числе и с собственными давно написанными книгами. У них была своя литература из-под глыб. И право же, в конце 80-х «Град обреченный» и «Гадкие лебеди», «Сказка о Тройке» и «Улитка на склоне» в полной авторской редакции прозвучали сильнее, чем их новые вещи. Они сумели создать за этот период только два произведения: роман «Отягощённые злом» и пьесу «Жиды города Питера». Конечно, они внесли свою — немалую и весьма достойную — лепту в литературу перестройки, но сегодня это представляется до обидного малым…

Вот как написал о том периоде сам БН уже совсем недавно, в своих «Комментариях к пройденному»:

«Новые времена внезапно наступили, и новый читатель возник — образовался почти мгновенно, словно выпал в кристаллы перенасыщенный раствор, — и возникла потребность в новой литературе, литературе свободы и пренебрежения, которая должна была прийти на смену литературе-из-под-глыб, да так и не пришла, пожалуй, даже и по сей день».

Стал ли последний роман Стругацких по-настоящему новой литературой? И да и нет. С одной стороны, работая над ним, АБС полностью, решительно и навсегда отключили внутреннего цензора, смело бросились на поиск новых форм и экспериментировали больше, чем в десяти предыдущих произведениях, вместе взятых. С другой стороны, они остались верны себе (а как иначе?) — своей манере, своим традициям, своим принципам, а значит, и своему времени. И в полном смысле новой литературы не получилось. Не могло получиться.

Я согласен с БНом: ни у кого не получилось. Ни у кого. До сих пор. Однако сегодня никто уже и не пытается прыгнуть выше головы или потявкать, как он не умеет. А тогда пытались — отчаянно, яростно, в чём-то наивно, бесстрашно. И Стругацкие попытались, но, отягощённые грузом собственных достижений, так и не вырвались за рамки, ими же установленные когда-то…