Изменник - Владимир Герлах

Он подошел к Ивонне, красивой брюнетке, с огромными подведенными глазами, коротко приказал: «Снимите блузку и юбку! Я вас обыщу безо всяких церемоний! Живо, или я позову моих солдат и они вас разденут силой!»

Когда испуганная, красная от стыда Ивонна повиновалась и осталась в одном комбинезоне, подошел к ней и стал ее грубо обыскивать, порвал комбинезон, на голом теле, нащупал между полных грудей маленькую колонную сумочку, сорвал ее со шнурка, вытащил оттуда бумажку внимательно ее прочел, посмотрел искоса на побледневшую Ивонну, коротко бросил: «Можете одеваться, — теперь я знаю точно кто вы, мадам де Соль! и что вы делаете в лагере террористов и зачем вы ехали в этой телеге. Я требую теперь точных сведений о лагере террористов и об их планах. Сейчас, немедленно! слышите? Если будете молчать, берегитесь! Я вас отдам, вас и ваших подчиненных моим солдатам! Их у меня осталось сорок один человек, не считая раненых и убитых… Выходит по десяти на каждую, на вас одиннадцать! Это здоровые и сильные мужчины! Вы знаете, они уже долго не пробовали женщин! Вы представляете, что из вас всех получится к вечеру? Вот часы, я кладу их на стол, — сейчас без пяти четыре, ровно в четыре я вернусь. Надеюсь, что вы будете благоразумны и будете отвечать на мои вопросы. До свиданья!»

Вышел наружу, посмотрел наверх. Там было солнце, но здесь в тени леса было прохладно и тихо. Усталые солдаты лежали на опушке леса, в стороне санитары возились с тремя раненными, под высоким дубом в санитарной телеге, лежали убитые, трое, около них жужжали откуда то взявшиеся мухи.

Около телеги француженок запряженной толстыми рослыми лошадьми, стоял Бабушкин с тремя остальными сестрами милосердия, громко зевал: «Господин старший лейтенант, не пора ли уходить, у нас мало времени, что бы засветло вернуться домой!»

— «Успеем, Бабушкин! моя баба думает, сказать ли ей правду или продолжать брехать!»

Походил по поляне, посмотрел на раненых которых неумело перевязывали санитары самоучки, поморщился и вернулся к Ивонне, посмотрел испытующе на дрожащую женщину, на часы: «Ну, время прошло! что же вы решили? — Я ничего не скажу вам, я в вашей власти, делайте что хотите! Я умру, но не выдам наших! Вив ля Франс!»

Галанин грубо матерился: «…твою мать! Хорошо! Бабушкин! Возьмите эту бабу! она доктор-хирург, пусть она с тремя своими медсестрами сразу же немедленно… перевяжет наших раненых, наши санитары никуда не годятся! Удивляюсь, что Батурин до сих пор не смог их выучить! Живо! Подгоните их! Потом могут, если хотят когда мы уйдем, перевязывать своих террористов!»

Он повернулся к бледной как смерть Ивонне де Соль: «Идемте… Вот мои раненые, немедленно их перевязать, когда уйдем, займитесь вашими ранеными! И можете ехать в ваш лагерь! Кланяйтесь от меня этому идиоту Серве, этому лакею канадцев! И скажите ему, что мы русские с женщинами не воюем! А вы, тоже дура! Как вы смогли поверить, что мы способны на зверства! Я вам этого не прощу!» Приложив руку к козырьку фуражки, отвернулся от обрадованных француженок. Когда раненые были искусно перевязаны, собрал солдат и исчез в лесу… Ивонне можно было подумать о своих раненых, но их не было, все они были прикончены озверевшими русскими солдатами, мстившими за смерть их любимого командира, Степана Жукова…

В лагере Сеттонских озер было тревожно: о сестрах милосердия не было ничего известно! допускалась страшная возможность что они были замучены русскими. В особенности волновался полковник Серве, который совершенно потерял голову от страшных мыслей. Полковник Джонсон был спокойней. Флегматично посасывая сигару, он рассуждал: «Да, новости неважные! Но могло быть и похуже! Я вас предупреждал, господин Серве, что бы не устраивать бараки так скученно, как вы устроили в Шомаре! Но все это поправимо! Боеприпасы, деньги мы получим снова, людей тоже. Хорошо смеется тот кто смеется последний, а это будем мы с вами!»

Серве хватался за голову: «А наши архивы! списки макисаров попавшие к ним в руки? Наконец, наши несчастные сестры! Я немедленно отправлюсь туда сам с отрядом самых храбрых людей!»

Джонсон его успокаивал: «Все это напрасно! Не нужно опрометчиво ослаблять наш лагерь! Все может быть! Подождем!»

Подождали и не напрасно. К вечеру на озера пришла довольно большая группа уцелевших, наконец, с оружием, привели с собой двух перебежавших украинцев из восточного батальона, которые кричали непрерывно одно и тоже: «Гитлер капут, француз бон! рус тоже бон!»

Серве при помощи переводчика грузина Чавадзе их допросил и обрадовался. «Это очень хорошо! дайте им вина и папирос и пусть идут на кухню чистить картошку. Слава Богу, русские ушли на Шато Шинон! Господин Чавадзе, смотрите допросите их более подробно! Кто этот Галанин? А я пойду к Джонсону! у меня идея!»

В палатке Джонсона оба полковника и их подчиненные пришли к одному решению. Конечно, эти перебежчики, наверное, преувеличивают брожение среди русских! Но раз они сами явились к макисарам, значит что-то там назревает. Есть все-таки неудовольствие и, во всяком случае, боязнь перед расплатой. В самый разгар совещания появился Левюр и вместе с ним доктор Де Соль со своими сестрами.

Севре так обрадовался, что сразу выдал себя и Ивонну: «Ты! какое счастье! Я уже с ума сошел от беспокойства!» бросился к ней, схватил за руки. К счастью, Ивонна не растерялась и спасла положение: «Что с вами, полковник? Да! мы все, как видите, живы и здоровы! Но, господа, если бы вы знали?…»

Рассказывала долго и подробно о своих приключениях, по-женски с большими отступлениями и рассуждениями. Джонсон ее любезно слушал, в то время как Сер-ве бледнел и зеленел, едва сдерживая себя, что бы не схватить свою любовницу в объятия… Левюр резюмировал: «Ясно, господа, что наши дамы попали в руки к Галанину! Я так и думал, что он будет вести себя по человечески! В бою, правда, они не брали пленных, но и мы в свою очередь обстреляли их санитарный автомобиль и прикончили всех раненых русских. Озлобление было страшное с обеих сторон!»

— «Галанин? кто это?» удивился Серве. — «Правая рука командира батальона Баера, в прошлом эмигрант. Если мои сведения правильны — это он, кто командует фактически батальоном и пользуется большим авторитетом среди своих солдат, русских и немцев. Я говорил с ним вчера и признаюсь, он мне симпатичен. Умный и веселый человек, а сегодня вижу, что очень храбрый и толковый офицер! Вот если бы сделать его нашим союзником!»

Джонсон улыбаясь кивнул головой: «Почему нет? Раз он русский и вдобавок эмигрант, это очень возможно! Нужно только знать как его приручить! Осторожно и умело! А теперь, господа, могу вас порадовать. Последняя сводка о боях в Нормандии. Наше наступление развивается очень благоприятно! Недалек тот день, вернее час, когда фронт будет прорван и тогда… Вот, где решается судьба всей войны! и всего мира! Там у Атлантического океана! А здесь… все эти Баеры, Галанины и другие пешки уже обречены! Так или иначе они будут уничтожены, если сами не сдадутся благоразумно в плен! Тогда посмотрим! Русских можно будет пока использовать как людской материал что бы добить бошей, а потом выдать нашим храбрым союзникам, советской России»