Бессонница - Стивен Кинг

– Да, он мне передал. Но я не посещаю подобные мероприятия, если они проходят внутри помещения. Слишком это тяжело. А похороны еще хуже. Вот, это вам. Я ее не подписал – пальцы совсем от артрита не гнутся.

Ральф взял книгу. Это был сборник стихов под названием «Совпавшие звери». Имя поэта, Стивен Добинс, почему-то заставило его вздрогнуть, но он не смог понять, в чем причина.

– Спасибо, – сказал он Доррансу.

– Это не так хорошо, как его поздние работы, но все равно хорошо. Добинс – это всегда хорошо.

– Мы будем читать их друг другу во время медового месяца, – сказала Луиза.

– Очень правильное время для того, чтобы читать стихи, – сказал Дорранс. – Может быть, даже самое правильное. Я уверен, вы будете счастливы вместе.

Он развернулся, чтобы уйти, но потом обернулся к ним.

– Вы хорошо постарались. Долгосрочники очень довольны.

С тем он и ушел.

Луиза озадаченно посмотрела на Ральфа.

– О чем это он? Ты что-нибудь понял?

Ральф покачал головой. Он не знал, совершенно точно не знал, но почему-то чувствовал, что должен знать. Шрам у него на руке вдруг как будто нагрелся. Такое иногда случалось – ощущение, похожее на чесотку, только где-то внутри.

– Долгосрочники, – задумчиво проговорила Луиза. – Может быть, он имел в виду нас, а, Ральф? В конце концов мы уже далеко не свежевылупившиеся цыплята, правильно?

– Может быть, именно это он и имел в виду, – согласился Ральф, но ему почему-то казалось, что Дор говорил о другом… и глаза Луизы говорили о том, что и она это знает.

В тот самый день, когда Ральф с Луизой произносили слова: «Да, я согласен/согласна», попрошайка с ярко-зеленой аурой – тот, у которого и вправду был дядя в Декстере, хотя он и не видел своего алкаша-раздолбая-племянника уже пять лет, если не больше – брел по Строуфорд-парку, жмурясь от яркого снега, ослепительно блестевшего на солнце. Как обычно, он собирал пустые бутылки и банки. Главное, чтобы хватило на пинту виски – этого будет вполне достаточно, – хотя пинта вина «Ночной поезд» его бы тоже вполне устроила.

Он заметил яркий отблеск металла на снегу рядом с мужским туалетом. Может быть, это просто солнце отразилось от бутылочной пробки, но такие вещи надо проверять. Это мог быть четвертак… хотя отблеск был золотистым. Он…

– Святой Иуда, – воскликнул пьянчужка, поднимая с земли обручальное кольцо. Оно было широкое и наверняка золотое. Он рассмотрел его повнимательнее и увидел на внутренней стороне гравировку: ЭД – ЭД, 8-5-87.

Пинта. Да какая, к черту, пинта?! Эта штучка потянет на целую кварту. Даже на несколько кварт. Может быть, этого хватит вообще на неделю.

Переходя улицу на перекрестке Витчам и Джексон – это было то самое место, где Ральф однажды чуть не упал в обморок, – бродяга не заметил приближающийся автобус. Водитель увидел его и ударил по тормозам, но из-под колес вылетел кусок льда.

Бродяга так и не узнал, что его ударило. Он раздумывал, что лучше взять – «Старую ворону» или «Старого деда», – а потом вдруг провалился в темноту, ту самую, что поджидает всех нас. Кольцо упало в канаву и исчезло в канализационной трубе, где и осталось очень надолго. Но не навсегда. В Дерри все, что исчезает в канализационных трубах, имеет неприятную привычку когда-нибудь находиться.

Ральф с Луизой жили счастливо, но, конечно, не вечно.

В мире краткосрочников вообще нету никаких «вечно» – к счастью, или к несчастью, – и Клото с Лахесисом прекрасно об этом знали. Ральф с Луизой действительно жили счастливо, но это длилось очень недолго. Никто из них не говорил друг другу, что это были самые счастливые годы в их жизни, потому что они оба помнили своих первых супругов и вспоминали о них с любовью и нежностью, но в глубине души они и вправду считали годы, прожитые вместе, самыми счастливыми. Ральф вовсе не был уверен в том, что последняя любовь – самая яркая, но он твердо верил, что она – самая добрая и спокойная.

«Наша Луиза» – частенько говаривал он. И смеялся. Луиза делала вид, что сердится, но именно делала вид; она же видела, как он на нее смотрит, когда произносит эти слова.

В первое рождественское утро их совместной жизни (они переехали в маленький домик Луизы, а дом Ральфа выставили на продажу) Луиза подарила ему щенка гончей.

– Она тебе нравится? – спросила она с беспокойством в голосе. – Я не хотела ее покупать, милая Эбби говорит, что нельзя дарить домашних животных, но она выглядела так мило в витрине зоомагазина… и она была такая грустная. Если она тебе не понравилась или ты просто не хочешь возиться с ней и вытирать за ней лужи, то так и скажи. Мы найдем, кому…

– Луиза, – перебил ее Ральф, пытаясь саркастически приподнять брови в духе Билла Макговерна, – ты захлебываешься словами.

– Да?

– Ага. Ты всегда так разговариваешь, когда нервничаешь, но сейчас я не вижу причин для нервов. Мне она очень нравится. Я ее уже обожаю. – И это была чистая правда. Он почти сразу влюбился в этого черно-коричневого щенка.

– Как мы ее назовем? – спросила Луиза. – Есть какие-нибудь идеи?

– Разумеется, – сказал Ральф. – Розали.

Следующие четыре года были хорошими и счастливыми и для Элен и Натали Дипно. Какое-то время они скромно жили в квартире в муниципальном доме в восточной части города, поскольку зарплата библиотекаря не позволяла особенно шиковать. Они продали дом на Харрис-авеню, но почти все деньги ушли на оплату счетов. А потом, в июне 1994-го, Элен неожиданно получила страховку… только у этой неожиданности было вполне определенное имя. Джон Лейдекер.

Сначала Большая Восточная страховая компания отказалась выплачивать страховку за жизнь Эда Дипно, потому что, как им казалось, это было самоубийство. Но потом – после долгих разговоров и перепирательств – они все-таки выплатили Элен солидную сумму, благодаря стараниям Говарда Хаймана, хорошего приятеля и партнера по картам Джона Лейдекера. Когда Хайман не резался в покер, он работал адвокатом и находил несказанное удовольствие в том, чтобы выигрывать дела у страховых компаний.

Лейдекер снова встретился с Элен у Ральфа с Луизой в феврале 1994-го и был просто ею очарован («Это была не совсем любовь, – говорил он потом Ральфу с Луизой. – Хотя, учитывая, как все сложилось, может быть, и совсем»). Он представил ее Хайману, потому что ему показалось, что страховая компания хочет ее надуть, мягко говоря. «Он был не просто самоубийцей, он был сумасшедшим», – сказал он тогда и еще долго придерживался этой точки зрения, даже после того, как Элен вручила ему его шляпу и указала на дверь.

После грандиозного шоу, в котором Говард Хайман грозил выставить Большую Восточную этаким злобным дяденькой, отнимающим леденцы у младенцев, Элен получила чек на семьдесят тысяч долларов. В конце осени 94-го она потратила большую часть этих денег на покупку дома на Харрис-авеню; он располагался всего в трех домах от ее предыдущего жилища – прямо напротив дома Хариет Бенниган.