Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В какие еще «места»? Анджея и Хуберта последняя загадочная фраза явно напугала и насторожила. У пана Тадеуша сохранился хотя бы немецкий папирус, а у них – ничего, ни единой бумажки. Поверят ли им на слово, что они – участники восстания в Варшаве и что только чудом избежали лютой расправы фашистов? Сумеют ли они доказать, что не дезертировали из немецкой армии, а бежали из осажденного гитлеровцами города и пробирались навстречу русским, чтобы воевать вместе с ними до конца войны – до Победы. Кто это может подтвердить?
– Лишь вы одни знаете здесь об этом, но вряд ли сумеете чем-то помочь нам, – безнадежно сказал Хуберт.
– Ах, Хуберт, Анджей… Вам же известно, что мы охотно помогли бы, но каким образом? – попыталась я хоть как-то утешить их. – Возможно, мы даже больше не увидимся. Вы же сами слышали, что вас, мужчин, разместят где-то в другом месте.
– Давайте напишем для Андрюши и Хуберта коллективную справку, – предложила вдруг мама. – Вот ты, – она обернулась ко мне, – вот ты возьми и напиши, а мы все подпишемся под ней. Полностью подпишемся, как положено: фамилию, имя, отчество. Сочинять ты мастак, перо у тебя бойкое. Опиши все, как было, как есть – когда и где мы их встретили, что знаем о них, как они мыкались вместе с нами, как ждали, надеялись…
Вначале эта идея показалась всем совершенно немыслимой, просто абсурдной. Всем, кроме, конечно, ее автора – мамы. Даже сами Анджей и Хуберт не были уверены в полезности для себя подобной «справки». Но мама продолжала упрямо твердить свое: это единственный шанс помочь ребятам избежать лагеря для военнопленных. Попадется хороший человек – такой, положим, как наш знакомый подполковник, – поверит написанному. Ну а если не поверит – пусть вызовет тех, чьи стоят подписи. Ведь все мы будем пока находиться в одном городе, и при желании тут никакой сложности не возникнет. Естественно, при желании…
В конце концов дело кончилось тем, что я выдрала с хрустом два листа из тетради и уселась писать наверняка самую нестандартную и, пожалуй, единственную по своей необычности в мировой практике писания подобных документов справку, которая начиналась обычными стандартными словами: «Дана настоящая справка нашим польским товарищам Анджею Ямпольски и Хуберту Завадовски в том, что…» Далее следовало подробное описание того, как мы впервые встретили Анджея и Хуберта и какими они в то время были, что они рассказали нам о себе, как мы прятали их от жандармских ищеек и как позднее сами прятались вместе с ними, а еще о том, как они помогали нам выбраться из горящего здания, а также о нашей общей надежде и ожидании и, наконец, о нашей безмерной, несказанной радости утром 8-го Марта. Заканчивалась же справка снова полустандартными фразами: мы, нижеподписавшиеся, такие-то и такие-то, чистосердечно и с полной ответственностью свидетельствуем о том, что названные польские товарищи Анджей Ямпольски и Хуберт Завадовски действительно являются настоящими патриотами своей Родины – участниками Варшавского восстания, что они честны и что, несомненно, принесут большую пользу Красной армии, так как искренне, всеми фибрами души ненавидят фашизм…
Справка получилась большая, она заняла все четыре страницы. Решили, что подписи поставим мы пятеро: мама, Катерина, Руфа, Надежда и я. Так и сделали. Подписались полностью, как положено. Фамилия, имя, отчество. Указали возраст. А для солидности проставили также свои адреса: довоенные – советские и недавние – германские. Пусть тот, кто будет читать эту необыкновенную справку, знает, что писали ее не какие-то там самозванцы, а вполне конкретные, отвечающие за свои поступки люди.
Анджей с Хубертом, как мне показалось, были даже несколько ошеломлены «бойкостью моего пера», и я вначале не поняла – довольны они или нет оказавшимся в их руках «папирусом». Но потом все-таки убедилась, что довольны. По крайней мере, они вот уже на протяжении полутора часов поглядывают в мою сторону с нескрываемым почтением и уже дважды назвали меня непривычно-уважительно – «гнетике паненка»[77].
Ага… Кто-то опять пожаловал к нам, – вероятно, это обещанный посыльный. Продолжу, если, конечно, представится возможность, в ином месте.
15 марта
Пятница
Оказывается, не одни мы такие «отважные», что прятались от полицейских ищеек по подвалам. В лагере для «репатриантов» – так тут нас теперь официально именуют – насчитывается сейчас что-то около шестидесяти человек. В основном это – «остарбайтеры» – русские, украинки, белоруски, но есть также польки, чешки, румынки, молдаванки.
«Лагерь» – это огромное с высокими стрельчатыми окнами помещение с расположенными вдоль стен в несколько рядов двухъярусными кроватями. Центральную его часть занимает «столовая», где стоят несколько столов и скамейки. Сюда дежурные приносят в бачках из солдатской кухни завтраки, обеды и ужины.
Из нашей прежней «команды» остаемся неразлучными лишь мы четверо – мама, Катерина, Руфа и я. Марыся и Янина встретили каких-то давних знакомых и перебрались к ним, в другой конец зала. Вскоре их примеру последовала и Стася, примкнувшая к своим сородичам – словакам. Что же касается Надежды – то она теперь, по-видимому, в каком-нибудь специализированном госпитале. Но об этом – чуть позже.
Пан Тадеуш с Хубертом и Анджеем содержатся в мужском лагере, что находится в этом же здании – этажом ниже.
Время тянется ужасно медленно. Безделье утомляет хуже самой тяжкой работы, а главное, что гнетет душу, – это опять полная неизвестность того, что нас ожидает. Вчера, едва мы успели более-менее устроиться на новом месте, в лагерь пожаловали два чиновника из городской военной комендатуры с папками в руках для составления списка репатриированных. Мама спросила их, когда же мы все-таки сможем уехать в Россию?
Тот, который постарше, чернявый, похожий на цыгана, с погонами «капитана» и с голубоватым шрамом на скуле, с какой-то недоброжелательной усмешкой покосился на нее.
– Уж больно вы прыткая, мамаша. Прежде чем отправиться в Россию, надо хоть какой-то документ при себе иметь. А до этого всех вас еще не один раз просеют, да не через решето, а через мелкое-мелкое сито. Чтобы ни один предатель, ни одна предательница не ускользнули от возмездия, не остались бы безнаказанными. Ведь как-никак каждая из вас не один год бок о бок с фашистами обитала…
Второй же, что помоложе, с кудрявящейся цвета соломы бородкой
