Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем обстоятельства складывались как нельзя лучше: в связи с праздником работу до утра приостановили, тракторы стояли беспризорные, и Кулебякин, терзаемый искушением, махнул рукой на возможные последствия. Ну, поругают, выговор дадут в крайнем случае, зато хоть будет, что вспомнить. Оглянулся – свидетелей нет, сел на трактор, взялся за рычаги и рванул по мысу Мабус на припай по проложенной гидрологами трассе.
Забыл Кулебякин, вернее, не забыл, а не пожелал вспомнить, что с припаем на «ты» не говорят…
Через несколько часов стал водитель искать свой трактор, не обнаружил и поднял шум. Начальник экспедиции объявил тревогу, велел начальникам отрядов разбудить людей и устроить перекличку, и в результате быстро было установлено, что вместе с трактором исчез новичок-бортмеханик. Обшарили окрестности, зону трещин в районе Мирного, сам начальник прошел на вездеходе по трассе – нет трактора. Снарядили самолет, Анисимов прошелся поисковыми галсами и обнаружил идущего по направлению к кораблю одинокого человека… На полпути утопил Кулебякин тот трактор – сбился с трассы и угодил в трещину, которая проглотила тяжелую машину в три секунды. Хорошо еще, что трактор ушел в воду передней частью; если бы задней – до сего дня гадали бы насчет пропавшего без вести; вряд ли успел бы водитель выпрыгнуть.
Разговор был короткий, а решение жестокое, но справедливое: из экспедиции отчислить, деньги за погубленный трактор взыскать через суд.
Опозоренный, видя вокруг себя лишь насмешливые, безо всякого сочувствия взгляды, возвращался Кулебякин домой. Сначала над искателем приключений пытались подшучивать: «Пять тысяч за несостоявшееся свидание, вот это любовь!» – но быстро поняли, что это опасно, и оставили его в покое. Но все равно в жизни еще Кулебякин не чувствовал себя так плохо: не потому, что послужной список испортил и за трактор придется платить – на карьеру и деньги он всегда поплевывал, и не потому, что буфетчица на неудачника даже теперь не смотрела – к такого рода изменам он был совершенно равнодушен, а только и исключительно потому, что могут вообще выгнать из авиации с волчьим билетом. А это было бы воистину большой бедой, непоправимой, крахом всей жизни.
С того дня, как искусанного рысью Димку вывез из далекого таежного поселка молодой веселый летчик, Кулебякин страстно влюбился в самолеты и связанный с ними манящий и таинственный мир. Из больницы домой он больше не вернулся, учился и жил в интернате, а каждую свободную минуту пропадал на аэродроме и стал у механиков своим. Делал за них самую грязную работу, был мальчиком на побегушках, но жадно смотрел, разбирался, готов был днем и ночью копаться в моторах, впитывая в себя тайны профессии, и к семнадцати годам мог свысока посматривать на дипломированных специалистов. Механики руками разводили, удивляясь такому небывалому таланту, и прочили парню большое будущее: как тибетский врач по пульсу, по гулу моторов ставил диагноз – где и что у самолета болит! Командиры кораблей к нему присматривались, в сложных случаях за ним, десятиклассником, посылали в интернат нарочного, а начальник аэропорта, обходя законы, установил подростку что-то вроде зарплаты – талант надо поощрять. Кто знает, может, и сбылись бы прогнозы насчет будущего, но учиться дальше Кулебякин отказался: на кой сушить мозги, если молодой, только что выстреленный из института инженер почтительно спрашивает у него совета?
Продолжали баловать самородка и в армии. Командир авиачасти не мог им нахвалиться, досрочно выпустил из школы бортмехаников, награждал его значками и всячески отличал – до тех пор, пока не стал получать обескураживающие сигналы: сержант Кулебякин всем хамит, считает себя незаменимым, в увольнениях дебоширит и тому подобное. Умный человек, командир части сообразил, что малость перехватил через край, снял лучшего механика с полетов и перевел его на земляные работы.
Тогда-то впервые и понял Кулебякин, что худшего наказания для него нет… Дослужил как во сне, демобилизовался, по счастливому случаю устроился в полярную авиацию, прослышал об Антарктиде и стал зарабатывать себе характеристику, чтобы пробиться через конкуренцию и туда попасть.
Заработал на свою беду…
* * *
Озлившись на всех, потеряв веру в людей – хоть бы один за него вступился, предложил взять на поруки, – никто! – Кулебякин глушил себя работой: всю дорогу прокопался в двигателях двух Ил-14, хорошо полетавших в Антарктиде и отправленных в ремонт. Перебрал все детали, отладил, что мог, перетянул тросы рулей управления, навел порядок в отсеках – с утра до ночи работал, мысленно прощался с дорогим его сердцу миром. Из авиации его, конечно, погонят, в двадцать пять лет нужно начинать жизнь заново – в этом он не сомневался, знал, какая телега идет на него в управление…
Не знал он только того, что все сорок дней дороги его пристально изучает один человек.
– Где собираешься грехи отрабатывать? – спросил Анисимов, когда корабль пришел в Ленинград.
– Не ваша забота, – огрызнулся Кулебякин. – Страна большая, не везде людьми швыряются… Или боитесь, что от алиментов за трактор сбегу?
– Ах да, ты ведь обиженный, – с насмешкой сказал Анисимов. – Недооценили.
Сверстнику или постороннему за такое можно было бы законно врезать.
– Пошел ты… – сдерживая себя, Кулебякин отвернулся и услышал резкий голос:
– Не валяй дурака. Хочешь в мой экипаж?
С тех пор и не было для Кулебякина человека дороже, чем Илья Матвеич Анисимов. Служил верой и правдой, как пес, ненавязчиво оберегал, следил за питанием и сушил обувь, самолет к полетам готовил – зря на проверку время тратили.
И его, Матвеича, подвел под монастырь, втянул в беду!
Можно было бы обратить вспять время, вернуть на Диксон самолет, подготовить его, как он это делал всегда – дал бы живьем содрать с себя кожу.
Поздно.
Первое утро
С наступлением сумерек Кулебякин разжег печурку, и люди просыпались в тепле. Залеживаться Анна Григорьевна никому не давала, ей не терпелось навести в избушке порядок, и распорядилась она так: Кулебякин с Кисловым будут заготавливать дрова, остальные мужчины пойдут осматривать остров, а женщины займутся собой и приборкой. Завтрак – потом. Солдатов предупредил, что по утрам он предпочитает сосиски с капустой, за что получил от Анны Григорьевны легкий подзатыльник и напутствие: «Нагуляй аппетит, сынок, поземкой насытишься».
К
