«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень может быть, — на удивление весело согласился Дарлинг. — Такие последствия я тоже предвидел. Я прожил богатую, насыщенную жизнь, а теперешний мой недуг изрядно мне досаждает, и я прекрасно знаю, что он неизлечим, стало быть, маяться годом меньше — не такая уж страшная потеря. С другой стороны, риск, пожалуй, невелик. Убить меня годом раньше значило бы несколько нарушить математическую стройность и закономерность всей системы. Нарушение не бог весть какое серьезное, но ведь бюрократам ненавистно всякое, даже самое пустячное отклонение от установленного порядка. Так или иначе, мне-то все равно. А вот насчет вас я не уверен, мистер Уиберг. Совсем не уверен.
— Насчет меня? — растерялся Уиберг. — При чем тут я?
Никаких сомнений — в глазах Дарлинга вспыхнул прежний насмешливый, злорадный огонек.
— Вы — статистик. Это ясно, ведь вы с такой легкостью понимали мою специальную терминологию. Ну а я математик-любитель, интересы мои не ограничивались теорией вероятностей; в частности, я занимался еще и проективной геометрией. Я наблюдал за статистикой, за уровнем народонаселения и смертностью, а кроме того, еще и чертил кривые. И потому мне известно, что моя смерть настанет четырнадцатого апреля будущего года. Назовем этот день для памяти Днем писателя.
Так вот, мистер Уиберг. Мне известно также, что третье ноября нынешнего года можно будет назвать Днем статистика. И, мне кажется, вы не настолько молоды, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, мистер Уиберг.
Вот я и спрашиваю: а у вас хватит мужества встретить этот день? Ну-с? Хватит у вас мужества? Отвечайте, мистер Уиберг, отвечайте. Вам не так уж много осталось.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Перевела с английского Нора Галь
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 4
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Кир Булычёв
Лёшенька-Леонардо
— Ты чего так поздно? Опять у Щеглов была?
Всем своим видом Ложкин изображал голодного, неухоженного, брошенного на произвол судьбы мужа.
— Что поделаешь, — вздохнула жена, спеша на кухню поставить чайник. — Надо помочь. Больше у них родственников нету. А сегодня профсоюзное собрание. Боря — член месткома, Клара в кассе взаимопомощи. Кому с Лешенькой сидеть?
— Почему же тебе? В конце концов, рожали ребенка, должны были осознавать ответственность.
— Ты чего пирожки не ел? Я тебе на буфете оставила.
— Не хотелось.
Жена Ложкина быстро собирала на стол, разговаривала оживленно, чувствовала вину перед мужем, покинутым ради чужого ребенка.
— …Такой веселенький, милый, улыбается. Садись за стол, все готово. Сегодня увидел меня и лепечет: «Баба, баба!»
— Сколько ему?
— Третий месяц пошел.
— Преувеличиваешь. В три месяца они еще не разговаривают.
— Я и сама удивилась. Говорю Кларе: «Слышишь?», а Клара не слышала.
— Еще бы.
— Возьми пирожок, ты любишь с капустой. Он вообще мальчик очень продвинутый. Мать сегодня в спешке кофту наизнанку надела, а он мне подмигнул — разве, говорит, не смешно, тетя Даша?
— Воображение, — сказал Ложкин. — Пустое женское воображение.
— Не веришь? Пойди, погляди. Прогуляйся, тебе не вредно.
— И пойду, — сказал Ложкин. — Завтра же пойду. Чтобы изгнать дурь из твоей головы.
В четверг Ложкин, сдержав слово, пошел к Щеглам. Щеглы, родственники по женской линии, как раз собирались в кино.
— Я уж думала, вы забыли, — с укором сказала Клара. Она умела и любила принимать чужие одолжения.
— Сегодня Николай Иванович с Лешенькой посидит, — сказала баба Даша. — Мне по дому дел много.
— Не с Лешенькой, а с Леонардо, — поправил Борис Щегол, завязывая галстук. — А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными детьми?
— Троим образование дал, — сказал Ложкин. — Разлетелись мои птенцы.
— Образование — не аргумент, — сказал Щегол. — Образование дает государство. Грудной ребенок — иная проблема. Почитайте книгу «Наш ребенок», вон там на полке стоит. Вы, наверное, ничего не слыхали о научном воспитании детей?
Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребенок сосредоточенно разглядывал погремушку.
— Агу, — сказал Ложкин, — агусеньки.
— Агу, — вежливо откликнулся малыш, отвечая на приветствие.
— Боря, осталось десять минут, — сказала Клара. — Где сахарная водичка, найдете? Пеленки в комоде на верхней полке.
Николай Иванович остался с ребенком один.
Он постоял у постельки, любуясь мальчиком, после чего неожиданно для самого себя спросил:
— Тебе почитать чего-нибудь?
— Пожалуй, — сказал младенец.
— А что почитать-то?
— Селе… сере… серебряные коньки, — ответил Лешенька. — Баба читала.
Язык еще не полностью повиновался ребенку.
Лешенька-Леонардо протянул ручонку к шкафу, показывая, где стоит книжка.
— Может, про репку почитаем? — спросил Ложкин с сомнением, но ребенок отрицательно помотал головкой и отложил погремушку в сторону.
Ложкин читал больше часа, утомился, сам выпил всю сахарную водичку, а дивный ребенок ни разу не намочил пеленок, не спал, не хныкал, увлеченно слушал, изредка прерывая чтение деловыми вопросами: «А что такое снег? Голландия — это где?»
Старик Ложкин как мог удовлетворял любопытство младенца и все больше поддавался очарованию его яркой личности.
К тому времени, когда родители вернулись из кино, дед с мальчиком подружились, на прощанье Леонардик махал Ложкину ручкой и лепетал:
— Сколей плиходи, завтла плиходи, деда.
Родители не прислушивались к щебетанию крошки.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
С этого дня Ложкин старался почаще подменять жену. В сущности, он превратился в няньку. Щеглы не возражали. Они были активными молодыми людьми, любили кататься на лыжах, ходить в походы, посещать зрелищные предприятия и общаться с друзьями.
Месяца через два Лешенька научился сидеть на стульчике, язык его слушался, запас слов значительно вырос. Лешенька не раз выражал деду сожаление, что неокрепшие ножки не позволяют ему выйти на улицу и побывать в интересующих его местах.
Порой Ложкин вывозил Лешеньку в коляске, тот жадно крутил головой по сторонам и время от времени задавал вопросы — почему облака не падают на землю, что делает собачка у столба, почему у женщин усы не растут и так далее. Ложкин по мере сил и знаний удовлетворял его любопытство. Дома они принимались за чтение, а иногда Ложкин рассказывал ребенку о событиях своей долгой жизни, о городах и странах, о великих людях и необычных профессиях.
Как-то Лешенька сказал деду:
— Попроси маму Клару, пусть разрешит мне учиться читать. Ведь шестой месяц уже-пошел. В
